Честное Дерево смущенно улыбается, он всегда смущенно улыбается, и не поймешь, обидел я его или нет. Пытаюсь вспомнить его имя, вспоминается только перевод имени, Честное Дерево, как будто деревья могут быть нечестными... и честными тоже...

Бе... развалился во всю ширину дивана, расставляет руки, будто хочет обнять нас всех, приговаривает что-то вроде, да что как неродные-то. Тогда тоже было как-то так, двадцать лет назад, или сколько, уже двадцать один год прошел, вот так же сидели в шале, которое ехало из лета в осень, тарахтело по рельсам, идущим из знойно-зеленого августа в разноцветный сентябрь. И Бе... вот так же сидел за столом, спрашивал на плохом английском, вер ар ю фром, узнавал, откуда я фром, тут же переходил на такой же плохой немецкий, вспоминал что-то, а в Бремене у вас этот, памятник музыкантам стоит, которые осел, козел и косолапый мишка, а в Кельне у вас собор, да, а в Дрездене у вас картины там, да, а еще замок у вас этот... швайн... швайн... штайн... ой, шван, да? А какая разница? Блин, ну вот, я ваш замок свиным обозвал, а он лебединый, стыд-то какой... На мой вопрос, а был ли он там, тут же парировал, ой, нет, да молодой челове-ек, я вообще первый раз за границу выбрался, вот так, сколько живу, столько не был... Да вы угощайтесь, что как неродные-то, вы, наверное, рульки с сосисками любите, а у меня тут ни сосисок, ни рулек... На дух не выносите? Е-мое, ничего я про немцев не знаю... да вообще ни про кого ничего не знаю... А это вот познакомьтесь, Скоулз, э-э-э... Лондон из зе кэпитал оф Грейт Британ... сколько учил, а как надо чего по-английски сказать, одна эта фраза вылезает... Да, мистер Скоулз, если чего, у нас чай есть, отменный, я его сам вчера подстрелил, люблю охотой побаловаться, сам в печи запек, люблю я это дело, печь всякое... А это вот, познакомьтесь... э-э-э... как вы сказали, господин-сан? Имя у вас какое-то, я только перевод запомнил, Честное Дерево, имена-то у них какие,  широко распространенное совершенство, благородное достоинство, справедливое счастье... Честное Дерево вообще у нас гений из гениев, он самолет изобретает, а мы это дело на поток поставим, уж не сомневайтесь, господин-сан, все как надо сделаем, не подведем...

Кажется, Джу появилась потом, хотя такое впечатление, что она была всегда – и в то же время появилась потом. Она говорила... ничего не говорила, сидела, улыбалась во все сто тридцать два, худенькая, юркая, смуглая, глаза блестят, не помещаются на лице, цок-цок каблучками, запах какой-то южный, пряный, обжигающий. Бе... хлопотал, Буэнос Айрес... или как там по-вашему, а да, буэнос диас, и... и ничего больше не знаю, бой быков... терпеть не можете? А да, я вот тоже н люблю, когда животных мучают... хотя охоту уважаю, это есть, да... а вот, чай сегодня подстрелил, сам в печи запек, да вы попробуйте, э-э-э... грациас... не, грациас, это другое, ничего я не знаю...

Когда убили Честное Дерево, Бе... тоже хлопотал больше всех, он, кажется, и опрашивать начал, кто где был, когда... когда... а черт его знает, когда его срубили, дерево это, да как срубили, под самый корень, вон, листья все пожелтели, осыпались... Это потом уже Бе... спохватился, передал бразды правления Скоулзу, потому что он все-таки англичанин, у них это в крови, следствие проводить, он как надо сделает...

- ...вы приехали сюда, чтобы встретиться с Честным Деревом?

- Ага, он же мне этот... самолет передать хотел, вот я сюда и приехал, вживую пообщаться...

- Почему вы не встретились на территории Японии или России?

- Да знаете, там с визами такие заморочки, что вообще застрелиться и не встать... Я же думал, вообще все легко будет, как в книжках или там как в кино, сел в самолет, поехал... полетел, то бишь, и уже на месте... а оказалось-то все как, это мне сначала из Томска в Новосибирск ехать, потом до Москвы лететь, потом уже в Цюрих, потом еще сюда добираться...

- Зачем вы хотели встретиться с Честным Деревом?

- Да про самолет поговорить... он мне вроде уже работающую модель привез, показать хотел... а тут такое...

- Можно взглянуть на модель?

- Так у него в комнате где-то должна быть, давайте глянем... а ведь нету, смотрите-ка...

- Похоже, кто-то пробрался к нему в комнату, искал этот ваш самолет, перевернул все вверх дном, тут вошел Честное Дерево, и грабителю не оставалось ничего кроме как срубить его...

Так говорил Скоулз, - резко, отрывисто, бросал слова, тяжелые, бьющие точно в цель. Особенно тяжелыми оказались –

- Ульрих (это особенно тяжело, полным именем меня называют, когда что-то плохое случается)

И –

- ...сожалею, я вынужден арестовать вас.

Потому что -

- Вы говорили с Честным Деревом... кто еще слышал ваш разговор?

Это Скоулз спрашивал у Бе..., тот сразу оживился, да все мы за столом были, вот, молодой человек, Улли, мы с ним про этих говорили... которые осел, козел и косолапый мишка... я с ним хоть немецкий подучил, а то в школе ни в зуб коленкой, их бин дубин...

- Вы слышали разговор господина Бе... (Скоулз несколько раз подавился фамилией с белой церковью, но все-таки произнес, надо же, он может, а я нет) и Честного Дерева?

И уже после моего – да –

- Ульрих (невыносимо тяжелое слово) - ...сожалею, я вынужден арестовать вас.

Это у него хорошо получилось, арестовать меня до приезда полиции, потому что кого ему еще было арестовывать, не себя же, и не Джуаниту, которая на него работала, у которой в сумочке лежал украденный самолет. Бе... арестовывать тоже было не к месту, уж слишком Бе... повторял, что без Честного Дерева вообще пропадет, и что бы он без него делал, на него вся надежда на поток эти самолеты поставить...

- А что у вас в сумке?

Вот это тоже было, мои слова, сам не ожидал, что мои слова окажутся такими тяжелыми, острыми такими, обращенными к Джу, а еще острее было выражение её лица, об её взгляд порезаться можно было до крови, и странно, что она не догадалась ну хотя бы выложить все кроме самолета, что у неё там было, а может, кроме самолета ничего и не было, вот она и кинулась прочь из шале на полном ходу, шале как раз разгонялось на повороте из тридцать первого августа в первое сентября, из лета в осень всегда быстро, стремительно, только оглянешься, только захочешь поймать последние секунды уходящего лета – и все, и нет его. Я еще до последнего верил, что с Джу ничего не случилось, потому что у неё же самолет, улетит, и все, и только её и видели, и черта с два мы её найдем, и до меня еще долго не доходило, как погибла, почему погибла, почему разбилась, с какого обрыва, у неё же самолет...

- ...да не самолет это никакой... это я уж так, самолет, самолет... – отмахнулся Бе...

- Что значит... не самолет?

Нет, конечно, как бы она самолет в сумочку спрятала... хотя кто её знает вообще, что она может в сумочку спрятать... Видите, мы с Честным Деревом самописец делали... ну, не самописец... самопридумыватель...

Я так и не понял, что они делали, какой-то искусственный разум, который будет генерировать истории, целые миры, плести головокружительные сюжеты. Я этого до сих пор не понял, хотя двадцать лет прошло, хочется спросить у Бе... как у него там с само... само... или никак, потому что Честного Дерева не было, а само... пропал вместе с Джуанитой, и все.

(продолжение следует)