Чтобы добраться до северного края Ингласташ в первый раз, мне пришлось ни много ни мало рисковать жизнью. Не всякий может пройти дорогами этих сырых земель, не попав в застенки. Достаточно вспомнить, что без соответствующих бумаг ни один путник не сделает даже мили дальше замка Корунд.

Мне повезло, если многолетний плен и, назовем это без обиняков, рабство, можно назвать везением. На грязных равнинах, где я вместе с такими же неудачниками годами рыл глину, мне довелось услышать достаточно, чтобы знать, с чем идти по дорогам, когда удастся бежать. Меня научили подделывать нужные документы. И вот – побег.

Какое наваждение гнало меня на север? Были то старые сказки о месте, где исполняются все желания? Полноте! Не в моем положении было верить в чудеса. Но слышал я и другие предания. Равнина. Красная глина до самого горизонта, иссеченная длинными бороздами, седая от заиндевелой травы. Приходишь ночью – и видишь звезды. Ничего больше – синее небо и звезды над бесконечной плоскостью, уходящей вдаль. Но вот рассвет выбирается из-за острого пика, откуда, как говорят, видно все земли Адны от первого пограничного замка до самой столицы у Пепельных гор. А здесь, на равнине нет ничего, ни намека на эти грозные земли, на черных рыцарей, вечно готовых смести наши поселения. Здесь только плоскость земли и свобода.

Вот эту свободу я и стремился почувствовать всем своим сердцем. Пожалуй, за неимением лучшего, желание ступить на эту равнину стало для меня смыслом жизни. Много лет я преодолевал препятствия на пути к цели. И вот – пришел.

Лучше бы не приходил.

Равнина была точь-в-точь, как ее описание. До сих пор, до момента, как я встал на ее краю, моя мечта вела меня в ее глубь, к средоточию той свободы, но чу! думал ли я, что не смогу сделать шагу? Мне кажется, что-то таится в той слабой дымке, колеблющейся у звезд. Что-то, не выявленное рассветом, не смытое светом дня, не уснувшее вечером. Это живое, бурлящее Нечто обитало у самого горизонта, и каждый шаг к нему отзывался во мне несказанным страхом.

Я не прошел дальше ста шагов, и вернулся. Дорога назад через земли извечных захватчиков показалась сплошным облегчением. Но мой разум, осознавая, что где-то за краем земли есть равнина, в которой таится нечто невыразимое, продолжал метаться.

Спустя годы, когда наши короли заключили свое знаменитое перемирие, и дороги, ведущие через Ингласташ, вместе с глиняными карьерами отошли нашим князьям, я нашел в себе мужество, как уже полноправный житель этих краев вернуться к Равнине. Не помню, чтобы мой конь волновался у ее края, а я доверяю чутью лошадей больше, чем людским страхам. Однако Равнина по-прежнему вызывала необычайное беспокойство в моем сердце. Я даже приложил пальцы к пульсу и слушал, как быстро, тревожно оно колотится.

Нечто все так же жило в том краю. И странно: теперь у меня была карта земель. Я развернул ее на камнях и долго, внимательно рассматривал. Равнина казалась дурацкой заплаткой среди других мест, обозначенных на бумаге. Да, там на севере лежат точно такие же княжества, как и на юге.

Оставив Равнину, я почти полностью разорился на поборы и остановки, чтобы объехать ее по часовой стрелке, по всем дорогам и всем местам, что ее окружали. Поход занял не так много времени. Спустя неделю или около того, я был в изначальной точке.

Когда-то та часть Равнины, за которой стояли звезды, обещала мне только волю. Теперь же она звала к ужасной свободе. Как будто дракон или иной монстр устроил себе в ее центре логово. Его зов тянул к себе, но в то же время отталкивал страхом. Я одолел на коне почти милю, пока не понял, что нахожусь посреди гигантского однообразного красного поля, без края, без ориентиров, без живности и какой-либо пищи, с водой лишь в траншеях, подернутых льдом. И это поле все продолжало тянуться к северу, освещенное с одного края заходящим солнцем и синее, почти черное с другой стороны. А когда солнце зайдет, я не найду юга. Вот она, свобода, затерянность, растворенность во вселенском тумане. Я не стал дожидаться ночи.

Казалось, обратный путь занял пару мгновений. Солнце еще не успело зайти, когда я несся во весь опор по дорогам, скорее к людям, в свой город Лель, на улицу Пекарей, где мой дом, где женщины вечно с утра болтают друг с другом, где соседи ссорятся, мирятся, не задумываясь о равнинах на севере, и только дети шепчут по вечерам жуткие истории.

Год проходил за годом. Седина сделала мою рыжую голову похожей на ту равнину, а память о ней все чаще и чаще являлась во снах. Страх давно испарился. Я сделал еще попытку.

Равнину все так же не трогал ни плуг, ни зодчий. Она простиралась как и всегда, забытая всеми, как будто несуществующая и не существовавшая от начала времен.

На третий раз я был без коня, но и страх перед монстрами растворился в прошедших летах. Теперь я ступал спокойно и медленно, может быть, одолев расстояние даже меньшее, чем в прошлый раз. Мне было ясно, что на Равнине неважно, как много миль я смогу пройти. Важно – начать путь с рассвета и добрести до ночи. И ночь, завоеванная с утра, днем заслуженная, открыла мне, наконец, равнинное сердце.

Здесь медленные и быстрые, тихие и бурные реки, ручьи, водяные пороги, покрыли заиндевевшую землю журчащей сетью. Журчание было единственным звуком в безмолвном краю. Один из потоков манил меня выпить его воды, так, что я подошел к нему и наклонился, и уже собирался наполнить фляжку, когда мой взор пал на то, что было на том берегу. Сначала глазам моим предстал темный булыжник, затем, подняв голову, я увидел прямо перед собой ночную безмолвную улицу, стены домов и дорогу, хитро заворачивающую за угол.

Я встал не тронув воды. Улица поколебалась и растворилась.

Другой ручей явил апельсиновый сад, залитый лунным светом. В траве светлячками крутились снежинки, и иней подчеркивал края острых листьев, выделяя их в кронах затейливыми узорами. Мне не хотелось туда, в первые холода, и сад начал таять.

Я ходил от потока к потоку, и все не мог выбрать, в какой из миров отправиться, ибо мне было ясно, что вода из речек перенесет меня в их видения. Чем дальше я шел, тем темнее казались волшебные ночи, и вместо садов и спокойных улиц мне предлагались пустынные города, руины, зловещие чащи. Теперь я хотел вернуться к той, первой улочке, пробежать по ней и заглянуть за угол.

Вернулся и зачерпнул из ручья воды, но пока пить не стал. Улица не растворялась. Я шагнул через быстрый поток, услышал стук своих каблуков о булыжник, и вдруг почувствовал себя, словно в тот, первый раз у края Равнины. С трудом заставил себя добрести до угла и глянуть, куда завела дорога.

Мертвый свет сверху беззвучно чертил белизной, словно стеком по навощенной бумаге, замазанной черной краской. Медленно-медленно: крыши домов, дряхлые рамы с кое-где вывалившимися стеклышками. Засушенный плющ и неровный холм, и единственный человек – в маске с клювом, сидит, прислонившись спиной к двери, еле дыша.

Тут я порадовался, что не выпил воды, которая бы перенесла меня в уничтоженный чумой город. Ноги сами понесли меня прочь, обратно за угол, поскорее к ручью, как несли тогда из Равнины, стоило пройти по ней хоть немного.

Перемахнув через ледяной поток, я увидел рассвет, и рванулся к нему, словно солнце могло меня выдернуть из кошмара. Не чая себя, я бежал вприпрыжку, как молодой, пока сердце все-таки не напомнило о моем настоящем возрасте.

Остановившись и задыхаясь, я обнаружил, что в двух шагах от меня – дорога, огибавшая стылое поле. Но сил сделать эти два шага не было. Возникла невыносимая жажда, и я вылакал целую фляжку, которую все еще держал в руке, пока не вспомнил, что это за вода.

Дорога заколебалась, но не исчезла, и я ступил на нее, и не помню как, добрался до своего дома.

Глупость, которую я совершил, напоминала о себе с каждым днем все сильней и сильней. Ночами я погружался в тот зачумленный город, бродил по зловещим оледенелым садам, забредал в чернильные чащи все глубже. Пути мои выводили из чащ к высоченным обрывам с замерзшими водопадами. Я пробуждался от темной действительности к повседневному сну. Мир, содержавший Равнину, казался размытым, то, что таилось внутри Равнины – то было реальным. Я буду рассказывать вслух об этом кому угодно в моем наполненном людьми сне, чтобы история о действительном мире, где никого не осталось, кроме меня, кочевала из уст в уста.

Я просыпался все чаще и чаще и чувствовал запахи пряных трав, видел сизые блики луны сквозь круглые стекла и ощущал в себе появляющиеся силы.

Край Ингласташ и замок Корунд были отзвуками преданий, а в город Лель с улицей Пекарей мы играли детьми. Земли Адны с их Пепельными горами – волшебное царство, куда отправлялись рыцари в сказках за подвигами. А темные чащи – они в самом деле ведут к ледяным водопадам, куда я снова пойду, когда отступит чума. Сон о Равнине рассеивался, небо бледнело, легкий первый снежок и едва ощутимый морозец стали бодрить. С усилием я стянул свою маску и ловил на язык снежинки.

Раз уж проснулся, то выживу.