...Гамма дописывает очередную формулу, - формулы-старожилы обступают и придирчиво обнюхивают новоявленную товарку, формула обратного хода времени даже недовольно рычит, это еще что, ишь чего выдумали, многомерное время. Гамма терпеливо ждет, когда формулы успокоятся, они всегда успокаиваются, мирно дремлют на коврике в одном из отсеков. Вселенная становится еще на одну формулу понятнее, но Гамма понимает, насколько это мало, ничтожно мало, сколько еще предстоит сделать. Зато теперь понятно, почему космическая струна ведет себя так странно – потому что колеблется в нескольких вариантах реальности сразу.

Только теперь Гамма понимает, как вымоталась за несколько дней – формула многомерности измерений наполняет ванну горячей водой, добавляет шоколадно-кокосовую пену, бросает светящиеся ванильные бомбочки, все как Гамма любит. Окутанная водой, Гамма приказывает себе расслабиться, не может, в голове все еще крутится, что с космической струной что-то очень и очень не так, понять бы еще, что именно, нет, тут не только во временных вариантах дело, в чем-то еще. Формула относительности относительности приносит в чашке что-то ванильное, клубничное, Гамма буквально приказывает себе забыть обо всем хотя бы ненадолго, а то так можно и с ума сойти. Вспоминает какие-то советы не торопить мысли, всему свое время, мысли сами решат, когда им нужно встать на место и сложиться в новую закономерность. И все-таки хочется подкрутить что-то в голове, какой-нибудь рукояткой повертеть какие-нибудь шестеренки, даром, что никаких шестеренок в голове нет.

Утром за чашкой чая Гамма снова и снова смотрит на сидящие вокруг неё формулы – некоторые даже накинули домашние халаты и надели тапочки. Перед глазами Гаммы плывут эм-це-квадраты, эм-це-круги, эм-це–треугольники, вроде все сходится, черт возьми, все сходится, и все-таки до черта что-то не так. А после чашки чая Гамма видит, что именно не так, - вот оно, датчики показывают отклонение от курса, матерое такое отклонение, «Сова» как будто развернулась градусов на девяносто, а ведь если посмотреть, не повернулась ни капельки, все так же движется вперед, вдоль струны.

- И кому верить? – спрашивает Гамма у формул. Формулы наперебой пытаются что-то подсказать, Гамма не понимает, кому из них верить, кто-то из них точно лжет, понять бы еще, кто именно. В самую пору проводить расследование, как в хорошем детективном романе, вызвать всех по одному, спрашивать, где вы были, когда... когда что?

«Сова» все так же беспомощно вращается вокруг чего-то, в чем Гамма с трудом узнает космическую струну – пытается вырваться, отчаянно хлопает несуществующими крыльями, оглашает пустоту громким уханьем, которое никто не слышит, потому что «Сова» бесконечно далеко от других, летящих в сияющем космосе.

Гамма чертит формулы, думай, думай, глупая Гамма, можно же отсюда как-то выбраться...

Гамма сама не понимает, как начинает вырисовываться что-то новое, неожиданное, ну, конечно же, не эм-це квадрат, и не эм-це-куб, и даже не эм-це-треугольник – надо взять эм-це-тетраэдр, и все равно, черт возьми, чего-то катастрофически не хватает...

Ну, конечно же.

Вот оно.

Глупая Гамма, какие треугольники-тетраэдры, надо брать четвертое измерение, Гамма даже вспоминает название четырехмерного тетраэдра – симплекс...

Появляется формула, беспомощно дергается в предсмертных конвульсиях, Гамма еще пытается нащупать, где у формулы сердце, вспомнить какие-то правила реанимации, которых нет – бесполезно, все бесполезно, формула рассыпается в прах.

И все-таки...

Она же жила, сколько-то мгновений – жила, прежде чем рассыпалась в предсмертных судорогах, значит...

Ну, конечно же, Гамма хлопает себя по лбу, и правда надо четыре измерения, только четвертым должно быть измерение не в пространстве, а во времени, тогда – эм-це-тетраэдр, протяженный во времени, и дальше, дальше закорючки интегралов, опрокинутые А кванторов всеобщности, знак Земли, который на самом деле – прямая сумма подпространств, скобки, чер-рт, сколько Гамма живет, столько не умеет рисовать фигурные скобки, и знак Земли получился какой-то косой, не поймешь, то ли сумма подпространств, то ли тензор...

Формула неуклюже перебирает лапами, неумело встает, поднимает голову, оглядывает формулы-старожилы, нехорошо как-то оглядывает, кидается на ближайшее уравнение, вонзает зубы в его длинную шею, рвет, грызет, терзает, сильнее, с хрустом перекусывает пополам. Бросается к следующей закономерности, формулы разбегаются в страхе, да разве эту тварь можно остановить...

Ружье, ружье, где ружье, где хоть какое-нибудь оружие, Гамма столько лет ничем таким не пользовалась, так что теперь уже и не помнит, где это может быть, где-где-где, буквально случайно натыкается на пистолет, прячется где-то нигде, захлопывает за собой дверь, в которую бьется что-то массивное и когтистое, формулы испуганно жмутся к Гамме под защиту...

...стоп.

Гамма спохватывается, Гамма только сейчас понимает, они же ложные, все-все, и та, единственно верная формула сожрет их всех, потому что когда появляется правда, ложь бьется в предсмертных конвульсиях. Ты же нас не бросишь, с надеждой спрашивают формулы, ты же нам поможешь, ты же...

...относительность в пирамидальной степени показывает какой-то вариант реальности, где Гамма подбивает новоявленную формулу, «Сова» продолжает беспомощно двигаться куда-то в никуда, в какие-то неведомые измерения, Гамма сидит за вечерним чаем в окружении формул, которые говорят неправду, думает, через какое время она, Гамма, исчезнет в небытие, увлекаемая заблудившейся «Совой», остаются только формулы, шепчущие неправду, кружатся в сияющей пустоте космоса, поддерживая пустые чашки и пустые разговоры...

Гамма последний раз вдыхает запах вечернего чая в кругу формул, - распахивает дверь...