...сегодня решили попытаться потихоньку выбраться из поместья, пока вишневый сад, казалось, задремал – я распахнул дверь из малой гостиной, сад даже не дрогнул. Я сделал несколько шагов по дорожке – мне показалось, что сад насторожился, напрягся, - это-то чувство меня и спасло, заставило броситься к дому до того, как ветви стремительно взметнулись, переходя в наступление. В дом уже не забегал – прыгнул, бросился, отбиваясь ногами от схвативших меня ветвей.

Дол позднего вечера бродили по поместью в поисках чего-нибудь съестного, вспоминали первые дни, когда ломились столы, да ну, я пирог доедать не буду – сейчас бы все отдали за этот пирог, и за хлебные корки, которые срезали, и много еще за что.

Утром спохватились, что пропала старшая сестра – обыскали все поместье, нашли музыкальную комнату с распахнутым окном, в которое влетали уже начавшие желтеть листья. Мы поняли все, смотрели на засохший кусочек сыра в мышеловке в дальнем углу, средняя сестра даже предлагала быстро-быстро пробежать комнату, я сказал, что не позволю, что застрелю её, если она это сделает, пусть даже и не думает, сад-то не дремлет.

Перебрались в детскую, куда стащили несколько кроватей, кутались в одеяла, болтали о чем-то ни о чем, младшая сестра пыталась рассказать что-то страшное, на неё грозно зашикали. Спрашивали кого-то никого, когда нас будут искать, кто вообще знает, что мы здесь, никто не знает... Той же ночью сад разбил окно на втором этаже, пришлось прямо среди ночи закрывать двери в еще одну комнату, загораживать мебелью.

Наутро я понял, что нужно что-то делать, здесь, сейчас, немедленно, пока мы еще живы. Вооружился топориком, как будто здесь что-то мог сделать топорик, осторожно спустился на первый этаж, пока все еще спали, пока никто не будет хватать меня за руки, а-а-а, не пойдео-о-ошь, нельзя-а-а-а-а, не надоо-о-о...

Осторожно остановился перед дверью, долго не решался открыть, наконец, распахнул, бросился в рассветную прохладу, ожидая атаки. Сад замер, сад как будто испугался топора в моей руке. Я слишком поздно догадался о намерениях сада – когда он уже атаковал меня сзади, со спины, вонзился ветвями, вырвал топор. Я уже понял, что топор сейчас будет использован против меня, и нужно что-то делать, здесь, сейчас, немедленно. Я понял, что мне остается только одно, чтобы противостоять саду, - самому стать садом, выпустить ветви, листья, колючки, даром, что у вишен никаких колючек не бывает, вцепиться в переплетение зарослей, не на жизнь, а на смерть...

Сад отступает, сад ретируется – как-то до странного стремительно, неужели он боится меня, а ведь боится, идет боком, выгибает спину, угрожающе шипит, прыгает через забор, распушив хвост, убегает куда-то в предрассветный туман.

Остаюсь – наедине с поместьем, наедине сам с собой, пытаюсь понять, чего во мне больше, сАдового или человеческого, или и того, и другого поровну. Натыкаюсь на обглоданные останки старшей сестры и оброненную брошку...

Из распахнутых дверей выходят сестры, кидаются обнимать меня – спасибо, спасибо, вонзаю шипы в изящные белоснежные шейки...

...обгладываю берцовую кость кого-то из сестер, кажется, средней. Прислушиваюсь, замираю от звука колокольчика и стука копыт, кто-то приближается к поместью. Замираю, смотрю на идущих по дорожке людей, что-то обсуждают, сад вырубить, разделить на участки, продать...

Я могу наброситься на них прямо сейчас – я не набрасываюсь, я выжидаю, пока они зайдукт в дом, так интереснее – осаждать из дома, вести игру...