Тощая серая крыса пронзительно пискнула, когда метко пущенный булыжник угодил ей в голову. Ганс подскочил к ней, схватил за хвост и с силой шмякнул об пыльные острые  камни. 
Ганс улыбался. Он не был злым и жестоким. Просто очень хотел есть.
 
Подобрав мертвое окровавленное тельце, Ганс сунул его в холщовый мешок. Не Бог весть какая добыча, но ему и Грете на сегодня хватит. А может еще посчастливится что-нибудь раздобыть.  Уже несколько часов он обследовал руины бывшего магазина,  откидывал в сторону посеченные осколками кирпичи и обожжённые рамы окон, внимательно вглядываясь в образовавшиеся бреши.  Он здесь не первый, похоже, все ценное уже утащили. Как жаль, что он опоздал.
  
Разобрав кирпичную кладку, Ганс почувствовал резкий неприятный запах. Сладковато приторный и до боли знакомый. Он выпрямился и ногой отшвырнул каменное крошево. Так и есть! Среди обломков кирпичей  показалась человеческая рука, раздувшаяся синюшная. Ганс плюнул с досады. В свои двенадцать лет, он научился не бояться мертвецов. « Бойся живых!» напутствовал дядя Герман.  И был абсолютно прав. Когда нацисты уничтожали съестные запасы, чтобы они не достались русским, дядя попытался спрятать немного для Ганса и четырехлетней Греты.  Его расстреляли. Ганс хорошо помнил его глаза, виноватые и растерянные. Бедный дядя Герман. Чудак и неудачник. Уж если бы Ганс захотел что-нибудь украсть, то ни русские, ни немцы ничего не заметили бы.

 Мертвец сильно вонял и мальчишка торопливо отошел в сторону.
Дядя Герман был веселым, рассказывал смешные истории. Ганс вспомнил, как дядя потешался над Гитлером и говорил: « В 35-ом наш фюрер обещал, что через десять лет Берлин изменится до неузнаваемости. Он оказался прав. Уже никто не узнает наш прекрасный город. Кругом одни развалины!»

Из-за размышлений Ганс не сразу расслышал шум мотора.  Прятаться было поздно. Его заметили.
В двадцати шагах от него остановился одинокий мотоциклист. Русский! В фуражке – значит офицер! В званиях оккупантов Ганс не сильно разбирался.

Усатый, розовощекий. Сразу видно не чахнет с голоду. На груди автомат. Глаза смотрят с прищуром. По осанке и тому, как ладно сидит на нем выцветшая форма, видно – опытный вояка. Ганс внутренне застонал от собственной глупой неосторожности. Так вляпаться! До ближайшей стены уже не добежать. Усатый срежет его очередью.

Он мрачно глазел на русского и до крови кусал губу.
Русский тоже смотрел на него. Потом улыбнулся и поманил к себе.
Ганс напрягся, но не сдвинулся с места. Тогда вражеский офицер слез с мотоцикла, закинул автомат за спину и вытащил  из коляски  брезентовый солдатский вещмешок.
Русский что-то лопотал по своему, улыбался и шел прямо на Ганса. А мальчишка отступал назад. Шаг еще шаг. Оккупант смеялся и показывал, пальцем на вещмешок.
 
Худые лопатки паренька коснулись холодной стены. Челюсти свело судорогой страха. Офицер протянул руку к его голове и Ганс в ужасе дернулся в сторону.

Русский грустно вздохнул. Как-то виновато улыбнулся и развязал тесемки вещмешка.

Ганс затравлено глянул на содержимое мешка и уже не мог отвезти глаз. Там лежал хлеб! Много хлеба! 

Рот мальчишки непроизвольно наполнился слюной, а губы, наоборот, пересохли.
 
Такое богатство! 

Разум Ганса помутился. Он лихорадочно соображал, на сколько месяцев им с Гретой хватило бы этого хлеба.
 
Офицер вытащил одну буханку и протянул ребенку. И поскольку тот продолжал тупо стоять, сам вложил ему в руку аппетитный драгоценный кирпичик.

Потом русский потрепал его по грязным всклокоченным вихрам и сказал, что-то ободряющее. На этот раз Ганс не отстранился.
Офицер подмигнул ему, повернулся и направился к мотоциклу. Он шел уверенной пружинистой походкой и насвистывал какой-то веселый мотивчик.

Ганс прижимал левой рукой к груди драгоценный подарок, а правая его рука уже скользнула в карман ватных штанов. Там лежал новенький «вальтер» с полной обоймой.

Ствол пистолета дрожал, как в лихорадке. Но с такого расстояния невозможно было промахнуться. Ганс потянул за спусковой крючок.
Пули дырявили чужую гимнастерку. Грохот выстрелов слился с воплем мальчишки. Он кричал, но с остервенением продолжал стрелять.
Русского швырнуло на землю. Он упал на живот, потом тяжело перевернулся на спину и посмотрел  на Ганса. В его глазах отразились боль, удивление и горечь. Потом они остекленели. Изо рта медленно стекла темная струйка.

Противник был мертв, но Ганс все еще стрелял, пока не кончились патроны. Пистолет выпал из потной ослабевшей руки, а подросток торопливо нагнулся, подхватил с земли забрызганный чужой кровью вещмешок и бросился бежать.

Он бежал по грязной, обезображенной войной улице. Холодный ветер бил в лицо и выжимал из глаз слезы, но Ганс улыбался.
  
Он не был злым и жестоким. Просто очень хотел есть.

                                                                                                     3.12.12.