Мне показалось, что записки писали разные люди. Они были написаны в разное время и порой события разделяли сотни лет. Но, чем больше я их читал, тем более и более проступали черты одного и того же характера. Одной и той же личности. Боюсь, я начал понимать, чем грозит эта книга читателю. Это крайне опасно. Даже если вы и выживете, бросив чтение, изменения вашего мозга, вашей идентичности будут необратимы. Вы просто станете другим человеком.

Тело будет ваше.

Мозг ваш. Вместе с нейронами и синапсами.

А мысли будут не ваши.

Выводы тоже.

Вообще, в вашей голове поселится совсем другой, чужой человек.

И я начал его узнавать. Его черты характера. Его вкусы и привычки.

Я опять закурил. Мне было не жалко это тело. Много пил. У меня ведь теперь есть множество тел. Мне их не жалко.

Я прогнал дурные мысли продолжил чтение.

Этот отрывок унёс меня во времена римской империи.

 Застолье было в разгаре. Все шумели и обильно запивали красным вином еврейские лепёшки маца. Только он сидел уткнувшись взглядом в стол и широко расставив руки. Его глаза были печальны. И светлы. Это было удивительно! Светлая печаль. Я знал, что его ждёт. И мне казалось, что он понимает это.

- Друзья!

Все затихли, жадно вслушиваясь в каждое его слово и ловя взгляд синих бездонных глаз. Прядь светлых волос упала на лоб.

- Братья. Скоро я не смогу сопровождать вас на этом пути. И я хочу знать, почувствовать силу вашей веры.

- Мы все любим тебя. Наша вера безгранична! – зашумела весёлая компания.

- Так докажите это.

Гости переглянулись. Встал Матвей.

- Я был большим чиновником в налоговом приказе. Многие почитали за честь быть знакомым со мной. Я купался в роскоши. А ты – ты беден и грязен. И я скажу вам, братья. Скажу. Я Левий Матвей омою ему ноги. Сам. Лично.

И он обойдя стол сделал замысленное. Я был поражён. Я тоже был его учеником. И даже верил ему. Но после знакомства с главой Синедриона со мной что-то случилось. Вроде бы это был я, а вроде бы уже и нет.

А сейчас я точно осознавал кто я. И я не был готов мыть эти грязные, больные ноги. Тем более, что знал, что сегодня ночью он будет схвачен. Все отметились. Остался только я. Пришлось подойти к нему поближе. Эти глаза… Они невозможные. Проникают словно насквозь.

- Что делаешь, делай скорее, - он сказал это мягко и спокойно. И я готов был поклясться, что он имел в виду не омовение ног. Я смутившись, протер пятки и вытер их полой накидки.

А он встал и взяв кубок сказал:

- Это не вино. Это кровь моя. И не лепёшка то, чем вы закусываете, а тело моё. И это будет вам мой новый завет.

За столом воцарилась тишина. Он был накрыт в саду и стало так тихо, что было слышно, как шелестят листья на ветру. Масляные светильники освещали лишь центр стола и его лицо.

Звякнули латы, задетые мечом. С другой стороны стола треснула ветка. Я попятился и скрылся в тени виноградника.