Парк Конфедерации с его неоновыми огнями, грохотом и шумом остался позади. Стефан бежал уже по Элгин-стрит, но и тут не иссякал поток людей в образах зомби, ведьм, жутких клоунов, вампиров с окровавленными подбородками и всякой другой нечисти. Мальчик свернул в проулок, остановился, схватившись за изгородь, чтобы отдышаться и унять дрожь в руках и ногах.

– Кошелёк или жизнь? – услышал он позади.

Резко обернулся.

– Что, испугался, испугался? – засмеялись дети.

Они стояли у забора, возле которого торчали колья с черепами и высилась гора из выдолбленных тыкв. Джеки зловеще ухмылялись с подоконников и порогов, наверное, каждого дома в городе. К празднику готовились задолго до его наступления, веселье разливалось по улицам и дворам. Стефану не было весело. Сегодня умерла его сестрёнка. В её смерти он винил себя. Однажды она сломала его железную дорогу, он толкнул её и воскликнул: "Лучше бы ты не родилась". Но я же совсем этого не желал, просто разозлился, проносилось в его голове. Их семья жила небогато, всего три года назад переехали из России в Канаду, иной раз перебивались, как говорится, с хлеба на воду, лишь бы остаться тут навсегда. У Стефана мелькали мысли, что если бы мама с папой растили его одного, то и все деньги, которых сейчас не хватало, тратились только на него. Он мечтал о новом автомобиле Бэтмена на пульте управления, но мама говорила, что покупая игрушку ему, нужно покупать и сестрёнке, а денег на два хороших подарка у них пока нет.

Стефан не знал, где спрятаться от толпы. Люди веселились, смеялись, и ему казалось, что все они, прячась за масками, насмехаются именно над ним. И домой не хотел возвращаться, смотреть в скорбящие лица родителей. Он видел, как рыдала мать, вцепляясь в маленький гробик, как поник, в раз постарел отец. А ещё Стефан думал, что душа сестрёнки придёт и ляжет на его кровать. За целый день он столько историй наслушался, что не знал, в какую верить, а в какую нет.

Сестра часто забиралась к нему под одеяло, когда боялась. Она говорила, что любит его, она всех любила, но была слишком приставучей, слишком навязчивой. Стефан ненавидел, когда она лезла к нему со своими противными поцелуйчиками, упрашивая поиграть, ненавидел, когда ломала его игрушки, когда прибегала среди ночи, прижималась, закидывая на него холодные руки и ноги. У неё вечно были холодные, как ледышки, руки и ноги…

А теперь он ненавидел себя за то, что ни разу не сказал, что тоже её любит, за то, что пожелал остаться единственным ребёнком в семье. Если бы время отмоталось назад, он бы никогда больше не довёл сестру до слёз, разрешил брать его игрушки, даже любую машинку из Бэтменской коллекции.

Стефан бежал, не зная, куда бежит. В конце улицы возвышался храм с цветными витражами. Стефану послышалось, что звонят колокола, но на самом деле трещали фейерверки на Парламентском холме. Он замедлил бег. Ещё пара шагов. И вот он уже стоял перед распахнутыми дверями. Внутри – никого из посетителей и служителей, только пустые молельные лавки, истлевающие свечи и со стен укоризненно взирающие лики святых. Стефан ворвался в полумрак, который, казалось, начал сгущаться вокруг него, упал на колени перед алтарем и, закрыв глаза, повторял: «Господи, Господи, прости меня…».

    Стефан открыл глаза, не понимая, что из всего этого ему приснилось, а что он сфантазировал после увиденного и услышанного за вечер. Он помнил, что лёг на кровать, закутавшись в одеяло, и наблюдал, как дрожит и тонет во тьме свет. Помнил, что в комнату заглядывала мама и просила перед сном задуть свечу в Джеке, но он боялся остаться в полной темноте. Он размышлял о том, что какой бы надоедливой и непослушной не была сестрёнка, всё же он хуже, ведь пожелал, пусть даже на миг, ей смерти. По его щекам катились слёзы. Стефан почувствовал дыхание на своём плече, и его сердце тяжело забилось в груди, ладони вспотели, по коже побежала мелкая дрожь. Он смахнул слёзы и, наконец, повернул голову.

С края кровати, поджав колени чуть ли не к самому подбородку, свернулась клубочком, как котёнок, сестрёнка.

– Тебе страшно? Тебе тоже страшно? Не бойся, – проснувшись от его всхлипов, она прижалась к нему.

Они долго-долго ещё лежали неподвижно, держась за руки, и смотрели на горящую оскалившуюся тыкву.