Прошло уже три года, как не стало мамы, а мне все равно тяжело находиться в ее доме. Пусто и уныло без нее. Долго сомневаясь, я решила продать дом, вместе со всей обстановкой. Уже и покупатели нашлись – пожилая пара, милые на первый взгляд люди, готовые въехать незамедлительно. Договорились быстро, практически без торга.

Прежде, чем отдать новым хозяевам ключи, я решила разобрать так называемый «мамин архив». Погода, как назло выдалась просто мерзопакостная – с самого утра моросил нудный дождь, а мой зонт в этот день решил сломаться. Я промокла, пока шла с автобусной остановки, и чтобы просушиться и согреться, первым делом затопила в доме камин. Переодевшись в сухое, я побродила по комнатам, окидывая взглядом до боли знакомые вещи. Нет, ничего забирать я отсюда не буду! Не хочу, что бы что-то постоянно напоминало мне о боли, о безвозвратной потере…

В камине уже весело потрескивали дрова, страстно облизываемые яркими языками огня. Устроившись на полу, я открыла старый потрепанный чемоданчик и начала перебирать скопившиеся в нем за долгие годы бумаги. Одна за другой бумажные листочки летели в камин, где пламя моментально набрасывалось на них, в секунды превращая в невесомый пепел. Платежные квитанции, какие-то договора, гарантийные талоны, паспорта на  телевизор и стиральную машинку, которые давно уже закончили свою трудовую жизнь в утиле. Мама не выбрасывала ничего. Поздравительные открытки. Письма. Я перечитывала их все, хоть и говорят, что чужие письма читать нехорошо. Слезы иногда застили мне глаза, и я смахивала их рукавом, иногда я в голос смеялась. Вот отцовские письма, сложенные отдельно и перевязанные тесемкой. «Как это банально», - подумалось мне. Вот письма от бабушки, я сразу узнала их по корявому почерку. Всегда удивлялась, как медики понимают записи друг друга, и всегда считала, что они пользуются особенным алфавитом, известным только им. А вот мои письма. Их мало – не люблю писать. А это… что за письмо? Конверт пожелтел от времени, обратного адреса нет, штемпель почтамта размазан – не видно ни даты, ни названия населенного пункта. Я достала письмо – нелинованный листочек, исписанный незнакомым размашистым почерком с вычурными завитками. Фиолетовые чернила (именно чернила, а не шариковая ручка) кое-где побледнели, а кое-где расползлись, как будто намокли.

«Здравствуй, мой сердечный друг! Моя милая Лялечка!

Как же я хочу увидеть тебя еще раз, услышать твой голос, прикоснуться к тебе! Я всю жизнь буду вспоминать то счастливое время, которое мы провели вместе…»

Я хотела было и это письмо отправить в камин, но взгляд ненароком выхватил следующие строки, которые меня заинтересовали.

«… Помнишь, когда мы читали Булгакова, ты позавидовала Маргарите и ее волшебной мази. Ты так хотела летать! Так вот, сердце мое, Михаил Афанасьевич был недалек от истины. Есть такое средство. Правда, это не мазь, а элексир, и он у меня есть.  Не спрашивай меня откуда, все равно не отвечу… Милый мой ангел, я хочу, чтобы твоя мечта сбылась! В этой бутылочке действительно волшебный элексир, дающий возможность летать. Не подумай, я не сошел с ума! Я опробовал на себе. И – чудо произошло! Если ты все еще доверяешь мне, попробуй и сама убедишься во всем. Двадцать семь капель. Только двадцать семь капель, и ты сможешь насладиться ощущением полета. Милая моя Лял…»

Дальше было расплывшееся пятно, смазавшее чернильные буквы. Я перевернула листок, с обратной стороны ничего не было написано. Тогда я заглянула в конверт в надежде на то, что там лежит другой листочек с продолжением письма. Нет, конверт был пуст. Отложив в сторонку странное послание, я продолжила просматривать оставшиеся бумаги. Еще немного писем, открыток, старых документов полетело в ненасытную пасть камина, который только потрескивал и пощелкивал от удовольствия и требовал новую порцию.  Беря очередной, сложенный вчетверо листок, пальцы нащупали что-то твердое.

Это была маленькая бутылочка зеленого стекла с пробкой в виде четырехлистника. "Духи?" Я отвинтила пробочку и осторожно поднесла флакончик к носу. В ноздри ударил сильный запах полыни, и я сразу же закрыла склянку, отложила ее в сторону. 

Бумаги я просматривала уже не так внимательно, бегло прочитывала содержание, выхватывая отдельные слова, фразы. Мысли вращались вокруг того письма из безымянного конверта: «Элексир, позволяющий летать? Бред! Этого не может быть потому, что этого не может быть никогда! Нет, но… Почерк ровный и аккуратный, строки не скачут, не сползают вниз, не летят вверх. Так сумасшедшие не пишут. Не пишут? А почем мне знать, как пишут сумасшедшие? А его надо запивать или может разбавлять водой? А двадцать семь капель – это много? Стоп! И правда, не собираюсь же я пробовать это. А почему бы и нет? Дура! Успокой свою фантазию!»

Горький запах полыни, казалось, разлился на всю комнату. У меня запершило в горле, и я пошла на кухню. Достав из шкафчика чашку, я только сейчас заметила, что в руке держу ту самую зеленую бутылочку. "Машинально прихватила", - оправдывалась я перед собой. "Ага, машинально! Как бы не так! Захотела полетать, голуба? Ну-ну!" 

Пока я вела мысленный спор самой с собой, руки самостоятельно, независимо от моей воли, как мне показалось, достали маленькую коньячную рюмку и поставили передо мной на столе. Мои друзья всегда называли меня авантюристкой потому, что я вечно ввязывалась в какие-нибудь авантюры, поддерживала любые сумасшедшие идеи, участвовала во всех студенческих "шабашах", которые сама же и организовывала.

«Я не буду пробовать. Я только посмотрю».  Отвинтив пробочку, я медленно наклонила бутылочку. Одна, две, три… Капли падали то быстро, как весенняя капель, то медленно, нехотя отрываясь от узкого стеклянного горлышка. Одиннадцать, двенадцать… Рука, держащая флакончик чуть подрагивала, ненароком подгоняя замешкавшиеся капли. Девятнадцать, двадцать, двадцать одна… Капельки слабо поблескивали, вырвавшись из склянки. Двадцать семь… На дне рюмки красовалась ярко-изумрудная жидкость, которой было буквально с наперсток. Запах полыни забил нос и горло. Я налила в чашку воды и выпила залпом, как заправский алкаш. Зеленая жидкость гипнотизировала, не давая отвести от себя взгляда.

«Идиотка! Не смей это пить! Скорая сюда сможет приехать минимум минут через сорок, если что!»

Я взяла рюмочку и занесла ее над раковиной, собираясь вылить вон. Но вдруг быстро поднесла ее к губам, зажмурилась и опрокинула содержимое в рот, сглотнула. Медленно открыв глаза, я прислушалась к своим ощущениям. Ничего. Ничего, кроме ужасной горечи во рту я не почувствовала. Постояв еще немного, я поняла, что абсолютно ничего не произошло. Набрав полную чашку воды, я большими глотками выпила ее, пытаясь смыть горький вкус. Разочарованно посмотрев на зеленую бутылочку, я в сердцах бросила ее в мусорное ведро. Флакончик жалобно звякнул, разлетевшись на бриллиантовые осколки, забрызгав «волшебной» зеленью стенки ведра.

Во рту все еще ощущалась противная горечь. Снова прислушалась к организму, не болит ли где что, не покалывает ли где куда. Нет, вроде бы все нормально. Я повернулась пошла обратно в комнату , где горел камин. Вдруг я почувствовала, что все-таки что-то произошло. Появилась легкость в теле, да и в голове тоже, как после выпитого бокала шампанского. Я остановилась. И тут только я заметила, что я вишу в воздухе. Да! Мои ноги болтались сантиметрах в тридцати над полом. Я вскрикнула, не то от удивления, не то от страха, не то от восторга. Передать словами ту смесь чувств, которые я испытывала в этот момент просто невозможно. Немного обуздав эмоции, я задумалась: «А что дальше? Как этим управлять?» Осторожно взмахнув руками, как пловец, поднимающийся со дна к поверхности, я взлетела к потолку. Да, да, да! Я летела, вернее, парила в воздухе. Теперь я попробовала «плыть» в горизонтальном направлении. И – о, чудо! – я полетела вперед.

В груди все сжалось так, что трудно стало дышать, а сердце наоборот клокотало, как кипящий бульон. «А как теперь опуститься?» - я растерянно посмотрела вниз и… начала медленно опускаться. Дело не в движении рук или ног, все дело в мыслях, в желании! Опустившись на пол, я перевела дух, стараясь успокоиться. «Теперь медленно вверх», - скомандовала я себе. Обстановка в комнате тут же пришла в движение – все начало опускаться. То есть так казалось, а на самом деле это я поднималась вверх.  «Стоп!» Остановилась.

Захохотав так, как наверное смеялась Маргарита, испытывая на себе действие чудесного крема от Азазелло, я начала летать по комнате, выписывая пируэты, выделывая в воздухе невероятные кульбиты, то взлетала, то опускалась, то снова взмывала. Нырнув вниз, я подхватила чемодан с бумагами, поднялась к самому потолку и высыпала содержимое чемоданчика, отшвырнув его потом в сторону. Белые, желтоватые, голубые, цветастые листы бумаги закружили по комнате веселым листопадом. Я смеялась и кружилась вместе с ними.

В один прекрасный момент, не рассчитав вероятно мысленный посыл, задев ногой люстру со стеклянными подвесками, которые ледяными сосульками посыпались вниз, я головой сильно ударилась в потолок. Потеряв равновесие, вернее ориентацию в пространстве, я рухнула на пол.

Я открыла глаза. За окном уже царили серые сумерки. Камин давно погас, устало поглядывая вокруг единственным тусклым красным глазом догорающего уголька. Я огляделась. Чемодан лежал на прежнем месте рядом со мной, на дне его покоились остатки «архива», не успевшие почить в камине.

«Приснится же такое!» Я поднялась на ноги и пошла к выключателю, чтобы зажечь в комнате свет. Под ногой хрустнула стеклянная подвеска…