Дождь немного успокоился. Никита любил сидеть на широком, белоснежном подоконнике – ему нравилось смотреть, как вода медленно течёт по стеклу, и гадать, в какую сторону побежит, оставляя за собой длинную дорожку, очередная непоседливая капелька.

Когда он с мамой и сестрёнками переехал в этот дом, вся улица была занесена снегом, а сейчас на зелёной траве вдоль дороги растут жёлтые одуванчики, а в палисаднике все кусты боярышника розовые от распустившихся на них цветов. Мама сказала, что когда плоды созреют, их можно будет есть. Но это будет ещё не скоро.

Если бы не плохая погода, он пошёл бы в гости к Димке – единственному другу, который жил неподалёку. До мальчишек из садика нужно было идти на соседнюю улицу, а мама боялась, что он заблудится в незнакомой деревне, и не разрешала уходить далеко от дома.

Он и не уходил, не желая огорчать маму. Она в последнее время вроде повеселела.

– Ничего, Никитка, – говорила ему мама перед сном, присаживаясь на краешек кровати и поправляя одеяло, – всё у нас наладится потихоньку. Вот увидишь.

Ничего хорошего в переезде он не видел. Но им пришлось, ведь теперь у него с сестрёнками новый папа. Никита долго не мог к нему привыкнуть, дичился.

– Пожалуйста, – просила мама, – не будь букой. Посмотри, как он старается: мне по дому помогает – посуду моет, полочки повесил; даже если уставший с работы приходит, никогда не откажется с тобой поиграть; к близняшкам по ночам встаёт и подходит, подгузники  поменять. Он очень нас выручил, без него мы пропадём, пойми.

Но Никита никак не мог назвать папой чужого дядю, даже если он такой хороший. Да и был у него уже папка. Правда, он уехал. Баба Люда, мамина мама, сказала, что в командировку. Она не знает, что он случайно подслушал их разговор – встал посреди ночи воды попить, и увидел, что на кухне горит свет. Родители говорили очень тихо, не хотели его разбудить, поэтому не все слова Никита разобрал.

– Обманул, обманул меня, – твердила мама, и плакала.

А папа извинялся, но больше молчал.

Когда утром Никита встал, папы уже не было. Вечером он пришёл с огромным букетом красных роз, Никита хотел подбежать и обнять его, но не успел – мама выхватила цветы и швырнула их за дверь. Папа мигом помрачнел.

– Не дури. Давай поговорим как взрослые люди, – сказал он. Но мама ничего не стала слушать и вытолкала его из квартиры. И он уехал.

А потом, ночью, думая, что Никита спит, мама украдкой собирала папины вещи и складывала их в большие белые мешки, и при этом плакала. Никита не понимал, почему мама не разрешает папе вернуться, ведь она не хочет, чтобы он уходил. Зачем тогда прогоняет его? Он надеялся, что она простит папу, и родители помирятся. И всё станет, как и прежде.

Папа приехал вечером. Заметил приготовленные у стены мешки, внимательно посмотрел на упрямо поджавшую губы маму, словно увидел её в первый раз, махнул рукой и ушёл, оставив вещи. Мама закрылась в комнате и долго молчала.

Никита испугался и позвонил бабушке. Та сразу же приехала, уложила его в кровать и велела спать, а сама закрылась на кухне с мамой.

Утром бабушка отвезла его к тёте Ирине, разрешив несколько дней не ходить в садик. Баба Люда жила неподалёку, поэтому каждый вечер ненадолго забегала проведать их. А мама ни разу не пришла.

Никита стал ходить в новый садик возле дома тёти Ирины. Они укладывали спящих сестрёнок в большую коляску и все вместе шли в садик. Вечером тётя приходила с близнецами забирать его домой.

А потом за ним стала присматривать бабушка.

– За тремя я не услежу, – сказала она тёте, – так что давай помогай с девочками. Надеюсь, что это ненадолго.

Никита боялся спросить, где мама, боялся, что бабушка скажет, что она тоже уехала, как и папа, навсегда, тем более, бабушка очень переживала за них и плохо себя чувствовала: хваталась за сердце и постоянно пила таблетки.

Но однажды мама приехала – похудевшая, с бледным лицом. Он даже вначале не признал её, испугался, что незнакомая, чужая женщина сгребла его в охапку и принялась целовать – стал вырываться, плакать. Хотел даже ударить.

– Никитка, до чего же я соскучилась, – услышал он вдруг мамин голос.

И тут же её узнал. Вцепился и заголосил. Теперь уже от счастья.

Никита ходил за ней по пятам по всей квартире, крепко вцепившись в юбку, и мешал поговорить с бабушкой – очень боялся, что она опять надолго уедет, но мама рассмеялась и велела собирать вещи.

 – Мы поедем все вместе и больше никогда не расстанемся.

Вот дядя Петя и привёз их в этот дом. И если нового папу Никита не боялся, то бабушка Катя, носившая только чёрную одежду, до жути его пугала. Старушка выглядела, словно ведьма из сказок – рубашка с длинными рукавами, на голове чёрный платок. Когда она шла, семеня ногами, юбка волочилась по полу и задевала за все выступающие углы. А ещё от неё ужасно пахло, Никита с трудом переносил тяжёлый, въедливый запах.

– Не бойся её, – обняла его в первый вечер мама, когда укладывала спать. – Она добрая. Она всех нас полюбит, вот увидишь. Со временем. Ты только постарайся с ней подружиться. И называй дядю Петю папой.

– А что будет, когда папа приедет? Он ведь обидится, что я чужого дядю так называю?

– Не обидится, он поймёт, – уверенно заявила мама, но сразу погрустнела. Она всегда печалилась, когда Никита спрашивал о папе. Чтобы не огорчать её, он обещал подумать.

Бабушка Катя никогда не обижала его, вечерами читала книжки. Только Никита почти ничего не понимал из  них и очень быстро засыпал. А ещё она постоянно ходила в церковь и молилась. Бабушка и их с мамой научила, и теперь они часто молились вместе.

Через несколько дней дядя Петя подошёл к нему и сказал.

–У меня к тебе есть серьёзный, мужской разговор.

Никита вначале испугался, решив, что что-то сделал не так и дядя Петя будет ругать. Но тот сел рядом на диван, нервно переминая пальцы.

– Понимаешь, какое дело. Обидно мне, что зовёшь меня дядей. Я ведь, сынок, что хочешь для тебя, и сестрёнок твоих сделаю. Не веришь? Тогда прости что хочешь! – заявил он.

Никитка немного подумал и попросил большую пожарную машину. Только чтобы как настоящая.

– Будет тебе игрушка, сынок! – улыбнулся дядя Петя.

И в тот же вечер притащил огромную машину: по бокам открывающиеся дверцы, сверху лестница лежит, а внутри пожарные сидят. Трудно было в первый день называть его папой. Но потом он привык.

Никита выглянул в окно. Перед домом, у сетчатого забора, стояла длинная деревянная лавка. Несколько дней назад Никита сидел на ней с приехавшей погостить бабой Людой. Разговаривали они тогда довольно долго.

– Ты скоро уедешь? – спросил он любимую бабушку.

Бабушка вздохнула и, обняв его за плечи, притянула к себе. Пахла она восхитительно вкусно – пирогами и мёдом.

– Уеду, родной. Уеду.

– Оставайся у нас насовсем.

– Не могу. Я бы с радостью, да не могу.

– А когда ты ещё приедешь?

– Да кто же его знает, милый. Как бог даст.

А теперь лавочка опустела.

Позавчера бабушка Люда и мама крепко повздорили. Из-за чего, Никита не понял, слышал только, что бабушка хочет увезти его с собой. Никитка поехал бы с ней, но ему было жалко маму и сестричек.

А сегодня баба Люда уезжает. Наверное, сильно обиделась. Мама несколько раз подходила к нему, звала попрощаться, но Никита не захотел.

В соседней комнате кто-то громко вскрикнул.

– Где машина-то? Почему задерживается? Всё не по-людски у них, – проворчала баба Катя, и зашла в комнату. – Ты здесь? Давай быстрее с бабушкой прощаться. Машина скоро приедет.

 Она крепко сжала его руку и потащила в зал.

Там, на табуретках, стоял длинный красный ящик, в нём  зачем-то лежала, закрыв глаза, баба Люда. Лицо у неё было страшного, пугающего серо-жёлтого цвета. Рядом к стене прислонен венок с синими цветами и чёрными лентами.

– Иди давай. Поближе подойди и посмотри на бабку, запомни её как следует, а то больше никогда не увидишь. В лоб поцелуй – на стул заберись, наклонись, и поцелуй. И перекрестись. Помнишь, как я учила? Да пальцы не забудь, как правильно слаживать.

Никитка обомлел и замер, он не хотел подходить к спящей бабе, но рядом появилась заплаканная мать.

 – Иди, иди. Слушай, что бабушка говорит, – и она толкнула его вперёд.