– А я говорю, поможет! – воскликнула старая испанка.

– Сеньора Эскапар, – тяжело вздохнув, произнес молодой врач, – я не говорил, что не поможет. Но поймите, у вас просто насморк. Вы простыли, не более. Это неприятно, не спорю, но зачем сразу колоть пенициллин?

– Но ведь поможет! – улыбнулась старушка. Доктор уже и не знал, что ей говорить, но в этот момент в дверь постучали.

– Я могу? – на ломаном английском, спросила девушка с арабской внешностью, приоткрыв дверь.

– А, Иффат! – радостно воскликнул доктор. Наконец-то можно отвлечься. Поговорить с Иффат толком не выйдет, так как она плохо говорит по-английски.

– Здоровье! – улыбнулась Иффат. Со времени побега прошло уже больше двух недель, и девушка изменилась. Старая потертая, изношенная и местами выпачканная в кровь одежда отправилась на помойку. С оставленных Дианой денег, она купила себе несколько сарафанов и один костюм для Граймса. Его одежда вообще была не пригодна для носки. По прибытию в это поселение, они все выгляди лишь горсткой оборванцев. Первые дни Граймс переживал, что леди Диану могут арестовать, ошибочно приняв за нарушителя границ. Но через четыре дня после их отбытия, прискакал гонец с послание, что баронесса добралась до Йоханнесбурга без приключений.

– Добрый день! – улыбнулся в ответ доктор. Сеньора Эскапар сидела молча, но смотрела на девушку с недовольством.

– Лекарства, – произнесла Иффат, протягивая список. Она просто переписала названия закончившихся лекарств. Как это произносится, она не знала. Хотя Граймс, по мере возможности, дает ей уроки не только разговорного английского, но и чтения. Правда, книг у них нет, но хватает и местной газеты, которая выходит раз в неделю.

– Как себя чувствует мистер Граймс? – спросил доктор, изучая список.

– Хорошо, – ответила на вопрос врача Иффат.

– Понятно,– произнес доктор, подходя к шкафу с медикаментами. Читая список, он отставил несколько флаконов с пенициллином.

– А, ей вы даете пенициллин! – возмутилась сеньора Эскапар.

– У неё тяжелораненый! – не выдержал и закричал доктор. Иффат с удивлением посмотрела на него. Всегда тихий, сдержанный и приветливый.

– Да знаю! – воскликнула сеньора Эскапар. – Приехали сюда, и лечи их! А лекарств, может, нам самим не хватает!

– Лекарств, сеньора Эскапар, хватает, поверьте, – спокойно произнес доктор. И видя, как старая испанка начала улыбаться, добавил, – но их может не хватить, если мы будем пенициллином лечить насморк!

Испанка замолчала, недовольно поглядывая на Иффат.

– Вот, – произнес доктор, протягивая Иффат сверток с лекарствами.

– Благодарность, – кивнула Иффат, – доброй ночи.

– Доброго дня, – поправил ей доктор. Иффат удивленно посмотрела на него.

– Сейчас день, – произнес он, – вы ошиблись. «Доброго дня», а не «доброй ночи».

– Доброго дня, – произнесла Иффат и, кивнув испанке, вышла.

– Я выпишу вам капли, – улыбнувшись, произнес доктор.

– А может… – начала испанка.

– Сеньора Эскапар! – воскликнул доктор. Этот спор продолжался еще долго. Доктор все же выписал капли, но упрямая испанка, которую в детстве спас от неминуемой смерти в агонии лихорадки пенициллин, была уверена, что только этот препарат поможет ей.

Тем временем Иффат вышла на улицу и направилась к молочнику.

– О, мадмуазель Иффат! – с сильным французским акцентом произнес улыбающийся молочник. Он был уже пожилой, с огромным животом и пышными усами. Но при этом не утратил жизнерадостности и тяги к женскому полу. Правда, за последнее, часто получает скалкой от своей супруги. Но сейчас она была на ферме, и никто не мог помешать французу, пофлиртовать с арабкой.

– Здоровье! – улыбаясь, произнесла Иффат.

– И вам здоровья, мадмуазель! – в ответ улыбнулся молочник. – Вот, как всегда! – он протянул Иффат небольшой бидончик с молоком, который та занесла по пути к доктору.

– Благодарность! – улыбнулась Иффат. Она еще немного поговорила с молочником. Его веселила её манера говорить на английском. Здесь, в нейтральных землях, большинство населения англичане, хотя немало и других национальностей. Поэтому негласно было принято говорить на английском языке. Но это был своеобразный английский. Во многом он заимствовал слова из других языков, даже из языка нескотов. Поэтому Иффат, которая и так его фактически не освоила, было еще сложнее.

Мило пообщавшись с молочником и расплатившись за молоко, она направилась в булочную. По пути с ней завязал разговор один индус.

– Ты приехала с тем британцем? – бесцеремонно спросил он.

– Ты кто? – остановившись, настороженно спросила Иффат. Оружие с собой она не носила, в городе это не требуется, шериф и его помощники следят за порядком.

– Не важно, – ответил незнакомец. Выглядел он лет на тридцать, высокий, смуглый и с небольшими усами.

– Мне важно, понимать? – произнесла Иффат. Мужчина, услышав ответ, засмеялся.

– Я плохо говорить на твой язык, понимать?! – огрызнулась Иффат и направилась дальше. Ей все больше не нравился этот разговор, и она хотела поскорей его закончить. Махать кулаками в этом городе не принято, да и не хотела Иффат этого. Решить конфликт так, как она привыкла делать это раньше, уже не получится. Поэтому она решила просто уйти.

– Суреш, – ответил незнакомец.

– Что? – обернувшись, спросила Иффат.

– Меня зовут Суреш, – произнес индус.

– Иффат, – произнесла девушка, – а британец…

– Дэвид Граймс, – перебил ей Суреш, – майор Британской империи Дэвид Граймс.

– Полковник, – ответила Иффат.

– Ну, полковник, – пожал плечами Суреш, – передавай привет! – он махнул рукой и пошел прочь.

Пожав плечами, Иффат направилась в булочную.

– Пани Иффат! – улыбнулась пани Евлина, продавщица и хозяйка местной булочной. Ей было уже за пятьдесят, и всю жизнь она посвятила этой будочной. Будучи еще ребенком, она с родителями переехала сюда. Тогда Польша была частью Московского царства и отчаянно боролась за независимость. Кто-то брал в руки оружие, кто-то терпеливо ждал развязки, а кто-то покидал родной дом, в надежде вернуться. К третьим как раз и относились родители пани Евлины. Они и еще несколько семей перебрались в это поселение.

– Здоровье! – улыбнулась в ответ Иффат.

– И вам здоровья! – запаковывая булочки, произнесла пани Евлина. Эта добродушная полячка унаследовала булочную от своих родителей и продолжила семейный бизнес. Сейчас под её началом трудится муж и трое сыновей. Старший сын пани Евлины частенько засматривается на молодую арабку.

– Прошу! – протянула пани Евлина сверток Иффат.

– Благодарность! – кивнула та и, покинув булочную, отправилась домой. По дороге она встретила музыканта, который играл на гитаре возле местной аптеки.

– Мед-лен-но... – пел парень, улыбаясь Иффат. – Я хочу медленно раздевать тебя, покрывая поцелуями, подписать стены твоего лабиринта и превратить всё твоё тело в манускрипт[1].

Улыбаясь парню, Иффат прошла мимо.

Домом она называла квартиру, арендуемую в одном из домов недалеко от больницы. Граймса уже прооперировали и выписали домой. Все-таки лежать в больнице это одно, а дома, хоть и в съемной квартире, совершенно другое.

Граймс тихо спал, когда девушка вернулась с молоком и лекарствами. Она поставила молоко в холодильник под подоконником и принялась разбирать лекарства на столе.

– Уже день? – проснувшись, спросил Граймс.

– Я будить? – улыбнувшись, поинтересовалась Иффат.

– Нет, – покачал головой Граймс. – Как там город?

– Живет, – ответила девушка.

– Это хорошо, – улыбнулся Граймс.

– Повернуть, – произнесла Иффат, подходя к кровати со шприцом в руках.

– Повернуться! – поправил её Граймс, поворачиваясь на бок. Уколы Иффат делает отвратительно! Она со всей силы загоняет иглу в ягодицу и резко вводит лекарство, которое и так причиняет сильную боль.

– Я плохо знать язык, – ответила Иффат, унося пустой шприц на кухню. Там уже была подготовлена кастрюля на плите. Девушка опустила многоразовый шприц в неё и разожгла топку. Минуть через двадцать вода закипит. Еще через полчаса шприц простирилизуется.

– Ничего, выучишь, – ответил Граймс.

– Да, – кивнула Иффат, вернувшись в комнату. – Я встречать один парень. Он передавать вам привет.

– Парень? Здесь? – удивился Граймс, поднимаясь.

– Да, – ответила Иффат, подходя, чтобы помочь.

– Нет, – произнес ей Граймс, – я сам.

Вставать ему все еще было тяжело, ранение дало осложнение. Но ходить ему надо было, чтобы не было послеоперационных спаек.

– И что это за парень? – спросил Граймс.

– Темный, – ответила Иффат.

– Темный, в смысле, мулат? Смуглый? – недоуменно спросил Граймс. Он в пижаме прохаживался по комнате.

– Не только, – произнесла Иффат, – внутри темный, – она постучала по груди в области сердца.

– Как его зовут, он сказал? – кивнув, спросил Граймс.

– Да, Суреш, – ответила Иффат.

– Суреш… – задумчиво повторил граймс. – Не помню никого с таким именем.

– Он называть вас майором, – произнесла Иффат.

– Я давно носил это звание, – ответил Граймс.

– Я не знать, – пожала плечами Иффат.

– Давай займемся твоим обучением, – произнес Граймс.

– Да, – кивнула девушка, беря со стола газету. – До-бы-ча уг-ля в про-шлом ме-ся-це воз-рос-ла на пят-над-цать про-цен-тов, – запинаясь, начала читать Иффат. Читала она сносно и даже раздельно, но говорила плохо. Что и удивляло Граймса, ведь в его понимании устная речь проще, чем письменная. Но он вспомнил старую книгу. В ней описывалась история одного аристократа. Будучи еще младенцем, он вместе с родителями был брошен на одиноком острове у берегов Африки. Мать героя умерла, а отец погиб в схватке с обезьянами. Именно обезьяны и вырастили мальчика. Взрослым он нашел свой дом, где жил с родителями и научился писать по книгам, найденным там. Он не мог говорить и не понимал человеческую речь, но мог общаться с людьми с помощью письма. Возможно, Иффат как герой той книги?

Их день прошел как всегда. Иффат училась читать, потом готовила обед. Хотя, готовила, громко сказано. Повар из неё никудышный, поэтому они ограничивались кашей и молоком с булочками. Разумеется, это не полноценное питание для больного, но приготовить что-то лучше девушка просто не умела. Она предлагала Граймсу купить готовой еды в трактире напротив, но тот отказывался, говоря, что когда он поправится, они вместе туда пойдут, а заказывать еду на дом не прилично.

Иффат не понимала этого. Да, она не умеет готовить и, в принципе, её это не тяготило, так как сама она могла питаться хоть свежее сорванной пшеницей. Но Граймсу требовалось полноценное питание, а не подгоревшая каша и молоко с хлебом. Но он был непреклонен. Почему? Девушка и сама не знала.

* * *

Ночью Иффат проснулась от странного звука в прихожей. Кто-то шкрябался в дверь. Девушка встала и в одной ночной сорочке направилась к коридору. Вообще, Иффат привыкла спать либо в одежде, либо обнаженной. Но так как она теперь живет с мужчиной под одной крышей, ей приходится соблюдать правила приличия. В первую ночь, когда Граймса выписали из больницы, ему потребовалась помощь, и он позвал Иффат. Та в чем мать родила, бросилась на помощь. Ошарашенный видом девушки, Граймс не знал, что и сказать, а она лишь стыдливо прикрывала наготу. Утром он ей пояснил, что леди лучше спать в ночной сорочке.

– Кто-то пытается открыть дверь, – послышался рядом шепот Граймса. Девушка резко оглянулась, полковник стоял рядом с ней с револьвером в правой руке и саблей в левой. Саблю он держал за ножны и протянул её Иффат.

Граймс прошел вперед и встал за дверью. Иффат отошла назад и скрылась в проходе на кухню. Дверь открылась, и кто-то осторожно начал красться по квартире. Слышно было, что идет один человек. Черная фигура появилась в проеме и вошла в комнату. Граймс сделал шаг вперед, замахнулся и рукояткой револьвера ударил фигуру по голове. Незнакомец рухнул на пол, застонав от боли.

– Не двигайся! – строго произнес Граймс, перевернув фигуру на спину. Он наступил незнакомцу на грудь и направил револьвер в голову. С кухни вышла Иффат с зажженным фонарем. Саблю она держала в правой руке, готовая в любой момент пустить оружие в ход.

– Это Суреш, – произнесла она, увидев лицо незнакомца.

– Полковник Граймс, – убирая оружие и отпуская пленника, произнес Граймс.

– Я знаю, кто ты! – с ненавистью в голосе произнес Суреш. Он быстро поднялся на ноги и выхватил из-за спины нож. Как только он направил его на Граймса, Иффат взмахнула правой рукой, и кисть с ножом упала на пол.

– Будь ты проклята, женщина! – закричал Суреш, скорчившись от боли. Он прижал обрубок руки к груди, стараясь остановить кровь.

– А ну закрыл рот! – наставив снова револьвер на Суреша, сквозь зубы произнес Граймс. Суреш замолчал, но продолжил с ненавистью смотреть на Граймса. Вообще, парень старался не издавать лишних звуков. Даже сейчас, когда руку резал адская боль, он, стиснув зубы, терпел. Нельзя. Нельзя показывать слабость перед этим британцем. Британцы понимают только силу!  Вот только сила сейчас была не на его стороне. Но у него оставался его дух!

– Сядь! – Граймс дулом револьвера указал на стул. Суреш подчинился и сел.

– Ну и кто ты? – спросил Гарйфмс, присаживаясь напротив. Иффат осторожно подняла кисть с все еще зажатым ножом с пола и положила на стол. Кровь из срезанной руки все еще сочилась, заливая скатерть. Посмотрев на это, девушка взяла тарелку и положила кисть на неё.

– Я твоя смерть, британец! – процедил Суреш. Он не мог оторвать взгляд полный ненависти от Граймса

– Допустим, – ответил Граймс. – Подробней, пожалуйста.

– Не помнишь меня? – спросил Суреш.

– Я долго служил в Индии, и повидал многих индусов, – ответил Граймс. – Так что, всех я не запомнил.

– Девятнадцать лет назад, – начал Суреш, – Калькутта. Припоминаешь?

– Конечно, – усмехнувшись, ответил Граймс. – Восстание гарнизона коллаборационистов. Весь офицерский состав был вырезан за несколько часов. В том числе и их семьи. Вы не пожалели даже младенцев. Их трупы вы накололи на пики и поставили перед воротами города. Символ ваших намерений! Идти до конца! И что? Не понравилось, что пришедшее из Дели подкрепление вырезало вас всех? Точнее, не всех, раз ты тут сидишь.

– Я не оправдываю повстанцев! – ответил Суреш. – Только убив их, вы устроили резню среди мирного населения! В назидание, так сказать. Ты помнишь, как ворвался в мой дом? Как заколол отца, как убил мать и сестру? Просто, взмахнув саблей!

– А ты как выжил? – с насмешкой спросил Граймс. – Трусливо сбежал?

Суреш в гневе оскалился на Граймса.

– Я не трус! – воскликнул он. – Я пришел убить тебя!

– Слушай сюда, сопляк, – начал Гарймс. – Я не святой. Я солдат британской армии, а Британия, знаешь ли, это империя. Империя не церемониться со своими врагами и их пособниками. Ваш город не противостоял повстанцам. Когда они бесчинствовали, вы спокойно смотрели на это. Они тоже резали женщин и детей. Потом пришли мы и подавили восстание.

– Знаю! – зло воскликнул Суреш. – Из пушек по толпе стреляли!

– Картечь очень эффективна, – ответил Граймс. – Один выстрел и десятерых как ни бывало, а еще с два десятка корчатся от боли. Как ты сейчас. Ты скалишься не потому, что ненавидишь меня. А потому что рана, нанесенная Иффат, болит. И не просто болит, а причиняет невыносимую боль. Да такую, что хочется кричать, срывая глотку, лишь бы хоть на мгновение избавиться от этой боли.

– Ты! – задыхаясь от ярости, процедил Суреш, поднимаясь.

– Ты меня утомил, – взводя курок, произнес Граймс.

* * *

– У пилигримов есть один неизменный принцип, – расхаживая по комнате, разглагольствовал шериф. – Не важно, кем ты был вчера. Важно, кем ты станешь завтра.

Суреш с простреленным левым боком сидел на полу. Его уже перевязали, пуля прошла на вылет, не зацепив органы. Конечно, надо бы зашить, о чем напомнил молодой доктор, который днем мило улыбался Иффат, но шериф решил провести предварительно профилактическую беседу.

– Мне плевать, кем был полковник Граймс до того, как пришел сюда, – продолжил шериф. Двое его помощников стояли над Сурешом с винтовками в руках.

Шериф и его подчиненные выглядели своеобразно. Все они носили фетровые шляпы с широкими, выгнутыми по бокам вверх полями. Шериф был одет в брюки из джинсовой ткани и кожаную куртку с меховым воротником, на которой блистал жетон шерифа. Его помощники так же носили брюки из джинсовой ткани, но сверху надевали кожаные плащи, на которых была тканевая нашивка в виде жетона шерифа. Эта нашивка означала, что обладатель плаща никто иной, как помощник шерифа и представитель местной власти.

– Сейчас он гость моего города, – продолжил шериф. – Никто не святой, понимаешь? Калькутта. Помню это побоище. Мы тогда в Мадурае дислоцировались. Пока подняли нас по тревоге, пока снарядили, пока мы доползли до той Калькутты, все уже было кончено.

– Так ты тоже британская свинья? – прохрипел Суреш. Два ранения давали о себе знать.

– Майор Стивен Форд! – козырнул шериф. – Пятнадцатый гренадерский полк.

– Твари! – прохрипел Суреш.

– Ладно, – махнул рукой шериф, – тащите его в больницу, пусть штопают!

Помощники перебросили винтовки на плечи и подняли Суреша с пола.

– Я еще вернусь за тобой, Граймс! – произнес он, когда его проносили мимо Граймса.

– Закрой рот и радуйся, что тебя не прикончили! – крикнул ему шериф. – Примите мои извинения, – улыбаясь, произнес он Граймсу и Иффат. – Суреш здесь уже давно и парень он славный. Был.

– Его будут судить? – спросил Граймс.

– Я думаю, – протянул шериф, глянув на дверь, куда выволокли Суреша, – с него достаточно того, что он сегодня получил.

– Я думаю, что тоже, – улыбнулся Граймс.

– Ну, тогда спокойной ночи! – козырнул шериф и вышел.

– Почему вы его не убить? – удивленно спросила Иффат. Граймс и сам не знал ответа на этот вопрос. Почему он пожалел того, кто посягнул на его жизнь? Почему он оставил его в живых? Почему попросил Иффат позвать шерифа, вместо того, чтобы просто убить? Человек, привыкший убивать своих врагов, проявил милосердие. Как тогда, в Калькутте, когда маленький мальчик, выпрыгивая в окно, с ненавистью посмотрел на мужчину, чей мундир был в крови его родителей и сестры.

– Потому что иначе бы он меня разочаровал, – ответил Граймс.

[1] Перевод песни Luis Fonsi - Despacito  взят с сайта www.amalgama-lab.com