Сегодня кто-то убил Париж.

Я говорю – кто-то, потому что это мог быть кто угодно из нас.

Мы наткнулись на него случайно – я и Рим. Париж лежал в шахматном зале, с перерезанным горлом, кровь уже успела застыть на клетчатом полу. От Елисейский полей осталась обугленная земля, Эйфелева башня расплавилась и превратилась в причудливую конструкцию. Ближе к пригородам что-то уцелело – какие-то руины, обломки стен. Париж, видимо, только проснулся, потому что лежал в комнате в домашнем халате – похоже, кто-то выманил его из комнаты и убил.

Удар был нанесен прямо в центр города – в этом не оставалось никаких сомнений. Рядом лежало орудие убийства – столовый нож, и что-то подсказывало мне, что отпечатков пальцем мы на нем не найдем.

Это было настолько неожиданно, настолько дико, что пару минут мы стояли молча, не зная, что сказать, что сделать – потом Рим будто очнулся от оцепенения, крикнул в комнаты, позвал остальных.

Поднялась суматоха, кто-то, кажется, Берлин и Лондон, кричали наперебой, отойдите от места преступления, постойте, нужно снять отпечатки, надо сфотографировать труп, да не может быть никаких отпечатков, где вы видели отпечатки пальцев городов, да отойдите, не мешайте, да сами не мешайте…

…вот между этими двумя и завязалась нешуточная перепалка – уже потом, вечером, за ужином. А ведь это вы убили Париж, да как вы смеете клеветать, - а кто, если не вы, мало вам было Столетней войны, вы опять за старое – да нет же, это вы виноваты, или вам напомнить про две мировые войны? – вы мне ответите за клевету – нет, это вы мне ответите…

…спохватились, проверили уровень радиации – дозиметры показали почему-то ниже нормы. Пытались проследить траектории снаряда или что это было – так ничего и не выяснили…

…задались вопросом, проводить ли сегодня состязания – ведь один из нас (покойный Париж) уже выбыл. Лондон настаивал на состязании, Берлин придерживался того же мнения – нам пришлось согласиться, хотя мне после пережитого совсем не хотелось никаких вечеров.

На этот раз у нас был вечер легенд – так мы его окрестили. Лондон рассказал про призрачный автобус, из-за которого машины попадают в аварию. Прага парировала легендой о Големе. Вена поведала нам о колодце, где поселился Василиск, и взглядом всех обращал в камень. Но нашелся находчивый юноша, который пришел к колодцу с зеркалом – и василиск окаменел сам. Я поведал про лидерца – жуткого инкуба, или суккуба, у которого вместо одной ступни птичья лапка, и чтобы уберечься от него, нужно было повесить подвязку на дверную ручку. Рим рассказал что-то о духе графа Калиостро, потом добавил, что у него целый пантеон богов и мифов. Берлин попросил соперника придержать легенды на потом, и рассказал какую-то историю о трех братьях, которых несправедливо обвинили в убийстве и оправдали, когда зацвели три липы, посаженные братьями кронами в землю, а корнями в небо. Лондон вспомнил призрак Джека-Потрошителя, прыгающий с Тауэрского моста, а Прага рассказала про Совиную Мельницу, где жил колдун, который превращался в сову…

…разговор затянулся далеко-далеко за полночь – на долгие часы, а может, даже дни и месяцы. Наконец, как-то так получилось, что Вене больше нечего было сказать, - может, замешкалась, а может, потеряла какую-то легенду в лабиринтах дворцов и кофеен. Лондон вынес вердикт – Вена проиграла – и постучал молоточком по столу.

Вена плакала, что это несправедливо, неправильно, в конце концов, дальше и вечер архитектуры будет, и вечер музыки, где Вена возьмет реванш – но мы были непреклонны, правила есть правила. Я хотел заступиться за Вену, но вовремя спохватился, что мне следует подумать о самом себе.

Ночью, ворочаясь в постели, я думал, почему мы оказались здесь, в этом доме с большими залами и витражными окнами. Почему у меня есть руки и ноги, и сердце, которое гонит по жилам кровь? – это неправильно, город  не должен быть из плоти и  крови, из мяса и мускулов, города строят из камня, железа, стекла и бетона, из шума машин и запаха старых легенд. Города не должны резать за ужином индейку и спать в постелях, города не пьют кофе и не едят хлеб. Нет, еще можно было понять, зачем все это сделано – чтобы мы лучше почувствовали людей, поняли, каково это – быть людьми, - но как все это случилось, я не понимал.

Это было просто…

…невозможно.

На следующий день за ужином объявили вечер архитектуры – мы наперебой выставляли свои самые прекрасные дворцы и замки, уютные улочки, симпатичные домики. Я показывал свой Парламент, Рим предъявил Колизей, Берлин начал с Бранденбургских ворот, Прага упомянула Карлов Мост…

…в конце вечера проигравшей объявили Прагу – мне это показалось несправедливым, да и Праге тоже, но Берлин, Рим и Лондон заявили, что все посчитано верно. Я так и не понял, как они считали – по каким-то бесконечно давним опросам, по количеству туристов, по количеству фотографий – все было как-то сложно и запутано. Но вердикт был вынесен – Прага выбыла. Я уже не хотел ни за кого заступаться, я намеревался бороться до последнего – и турист обязан был стать моим.

Турист…

…что-то бесконечно забытое, что-то бесконечно далекое, что-то бесконечно ценное – сейчас, когда их совсем не осталось. Мы приготовили для Туриста лучшие отели, люксовые номера, изысканные ужины,  увлекательны прогулки, даже положили в номера лучшие видеокамеры – на тот случай, если у туриста не будет своей. Рим неудачно пошутил, что теперь турист отомстит нам за все свои визовые и таможенные передряги, заставит заполнять кучу анкет и битый час стоять в очереди на границе. Мы вежливо посмеялись, хотя нам было совсем не смешно – мы готовы были сжечь друг друга дотла, ведь Турист должен быть достаться только одному из нас.

…сжечь дотла…

Может, поэтому мы не удивились, когда наутро нашли Берлин мертвым – кто-то застрелил его в упор, когда он подходил к своей спальне. В руке убитый сжимал старый танк – кажется, был наготове, кажется, успел дать сигнал своей армии – но это его не спасло, кто-то опередил город. На месте столицы осталась выжженная воронка, дозиметры опять показали что-то ниже нормы.

Мы не знали, что нам делать. Лондон предложил понаставить видеокамер по всему дому, но что-то подсказывало нам, что это не поможет. Мы позволили друг другу обыскать наши комнаты, мы метались в поисках неведомого оружия – и не находили.

Состязания этим вечером решили не проводить – ведь один из нас уже выбыл. Лондон отчаянно протестовал, ведь за этим могли последовать новые убийства – вы сами подумайте, зачем стараться, зачем выставлять напоказ свою историю, свои легенды, свои рестораны, бульвары, замки, - когда можно просто убить противника? Но мы были не в силах состязаться в своей культуре или истории – после того, что случилось…

…случилось….

…волей-неволей я начал задумываться о том, что вообще случилось, как мы оказались здесь, в доме, окруженном холмами и рощицами, кто и когда сказал нам, что у нас будет Турист, будет только у одного из нас (у меня, у меня, черт возьми!). Я не помнил, чтобы нас собирали, объявляли о Туристе, или чтобы я получил письмо про Туриста, или чтобы кто-то позвонил мне по телефону и сказал про Туриста, или… да мало ли есть способов сообщить про Туриста – но ни одного из них я не припоминал.

И все-таки мы узнали.

Будет Турист.

Он уже летит сюда за тысячи световых лет, последний осколок человечества, спит в какой-то там капсуле, которая упадет…

…куда?

Вот это нам и предстояло решить.

Турист…

…за века и века мы слишком сильно забыли, что такое Турист, что такое человек вообще. Мы спрашивали друг у друга, что любит Турист, что показать Туристу – и не знали.

Меня не оставляли и более тревожные мысли – кто и когда сказал мне, что я…

- Лондон!

Слышу крик в глубине коридора, бегу туда – чтобы увидеть распростертое тело Лондона. На этот раз не было черной, выжженной земли – обломки, руины, груды камней, череп Лондона, размозженный кочергой, вот это кто-то ударил…

- Это… это кто его так? – Рим смотрит на меня, не понимает.

Спрашиваю то, о чем только что думал:

- А кто тебе сказал, что ты Рим?

Рим начинает бормотать что-то про Ромула и Рема, я тут же одергиваю его:

- Да нет… мы… вот здесь… в этом доме… мы как здесь оказались вообще? Ты помнишь, как мы сюда приехали? На чем? В машине, на автобусе, на поезде…  в экипаже… и откуда ты знаешь, что ты… Рим? Ну, ты сам-то подумай, у городов не бывает рук, ног… города не пьют чай, не спят в постелях…

Рим смотрит на меня, как на психа – начинаю понимать, насколько неуместны мои слова здесь, сейчас, над мертвым Лондоном….

Наклоняюсь к убитому, щупаю жилку на шее, отдергиваю руку от остывшей плоти:

- Мертвый…

- Стойте! Как мертвый? Почему мертвый? Он не должен мертвый быть!

Осторожно спрашиваю:

- А вы… а вы, собственно… кто?

- Да автор я, автор! Вы что говорите такое вообще, Лондон мертвый? Он живой должен быть!

Оторопело смотрю на Автора, начинаю понимать, почему оказался здесь, почему не помню, как оказался здесь, почему я пью кофе по утрам и ложусь спать вечером…

- Он же должен был инсценировать свою смерть! – не унимается автор, - а потом вы устраиваете вечер Истории, и побеждает Будапешт…

Рим откашливается:

- Уважаемый Автор, вы вообще в курсе, когда появился я, а когда почтенный Будапешт? Ну и у кого история побогаче будет?

- М-м-м-м… а Пешт… а Буда… городки на реке… - не сдается автор.

- Все равно мимо, - я мотаю головой.

- Ну, не история, ну… А вы не помните, у кого побольше территория была, у Австро-Венгрии или у Римской Империи?

- Опять мимо, - фыркает Рим.

- Тогда уж конкурс давайте, у кого название длиннее, - я смеюсь, автору не до смеха.

- Да ну вас совсем…. Короче, побеждает Будапешт… Рим выбывает… Рим выбывает, я сказал! И тогда появляется Лондон, который на самом деле не умер, хочет убить победителя… но Будапешт… Будапешта спасает Вена… она выбыла, но вернулась, чтобы спасти своего друга… вы же понимаете, они были в одном государстве… Будапешту стыдно, что не заступился за Вену..

Чувствую, что краснею.

- Вот они стоят, обнявшись… и тут прибывает Турист… они его окликают, и понять не могут, почему он не отвечает… они уже забыли, как должен выглядеть турист, они окликают его истлевшие кости….

- Ну, это вы что-то загнули… что мы облик человека забудем…

- Кто… кто его убил? – не унимается Автор, смотрит на останки Лондона.

Мы молчим.

Мы не знаем ответа.

Нам страшно.

Мы молча смотрим на останки Туриста в капсуле.

Вечером собираемся все за одним столом – я, Вена, Рим, Прага, Автор. Поминаем тех, кого больше нет. По привычке пытаемся играть, соревнуемся, у кого выше уровень жизни, у кого больше метро – да ну вас, отмахиваюсь я, что такое метро, ничего оно не значит, это метро. Уж лучше бы решали, у кого кухня вкуснее… Пробуем, у кого вкуснее – я готовлю гуляш, Вена делает шницели, штрудели, торт Захер, Прага несет вепрево колено, Рим готовит что-то замысловатое из оливок.

Ужинаем.

Нам страшно.

Смотрим на истлевшие кости в капсуле.

За полночь расходимся по комнатам. Пытаюсь спать, спать не получается, какие-то шорохи, постукивания, шаги… шаги?

Бесшумно выглядываю в коридор, не сразу понимаю, что я вижу – такое не привидится даже в самом страшном кошмаре, остов Туриста медленно идет по коридору, волочит ноги… Не сразу замечаю тонкие провода, опутывающие истлевшие кости, снова спрашиваю себя – что я, собственно, такое вижу. Темная тень проходит мимо меня, удаляется по коридору, в сторону комнаты Вены…

Мне становится не по себе. Говорю себе, что должен радоваться за Вену, просто радоваться, не чужие же с ней все-таки лю… …нет, не люди. Прислушиваюсь к себе – ни малейшей радости, страх какой-то, и чего я боюсь этого Туриста, мало ли как изменились люди за миллионы лет там, за пределами земли. Ему, может, тоже здесь все кажется жутким и пугающим, тут бы по-хорошему нам не бояться надо, а наоборот, встретить гостя, показать, что ничего опасного тут нет, и мы против него ничего не имеем, и очень-очень ему рады, а не желаете ли штру… э-э-э… ну вы такое уже не едите, ну вот, розетки, подзарядиться можете… А потом начнутся заморочки, что штепсель такой, розетка эдакая, ничего, ничего, на каком-нибудь заводе переходники справим…

…Вена разберется.

Разберется, говорю я себе. Зачем я иду туда, к её комнате, зачем заглядываю в дверь, зачем…

Он наклоняется над спящей Веной.

Любуется, говорю я себе.

Любуется, черт возьми, любуется, повторяю я себе – почему я сам не верю в то, что себе говорю… А может, ему страшно, может, там где он жил, какие-то опасные вещи выглядят, как Хофбург или Венская Опера, и теперь он в ужасе хочет бежать…

Наклоняется еще, простирает руки над городом – что-то происходит, что-то, что-то,  Турист вытягивает из Вены что-то неосязаемое… легенды? Прошлое? Душу? Не сразу понимаю, что он вытягивает… саму Вену.

Вот так оно и происходит, говорю себе я, вот так оно и было с Парижем, с Берлином, с Лондоном, вот так оно и будет с…

…ракетная установка подворачивается совершенно случайно, выпускаю в Туриста всю обойму, даже не надеюсь, что убил, еще жду, что горстка пепла снова соберется во что-то жуткое, смертоносное…

…ничего не происходит.

За Дунаем проклевывается рассвет.

- Вена… - окликаю я, - Вена….

Смотрю на обломки города, обнимаю Вену, бормочу какие-то утешения, что и не такое случалось, сколько раз рушили город, кто только город не захватывал, и пожар был в пятом веке, выгорело все, и турки осаждали, и Наполеон был…

…автор стоит в дверях, хлопает глазами, бормочет что-то, я такого не придумывал…

Спохватываюсь, поворачиваюсь к автору:

- Вы же… вы же можете сделать…

Автор мотает головой:

- Знаете… это уже не в моих силах… это вам самим придется все отстраивать…

- …так мы и Лондон, и Париж…

- …конечно… все-все почините…

- Починим, - киваю я, - обязательно починим…