«Господа, не стреляйте в рассказчика! Он что умеет, то и плетет…»

(Объявление в портовом трактире «Четыре трески»)

В полдень 13-го числа из южноконтинентального города-порта Рояль, переименованного моряками «на счастье» во Флеш-Рояль, вышел двухмачтовый люгер «Палермо».

На капитанском мостике у штурвала стояла (а это не значит, что она вела корабль по морям – просто вертелась рядом) тетушка Мон-Мон, известная также под кличкой Старая Тортилла. Мон-Мон, говорили нам, душу дьяволу продала, отметив уже столетний юбилей, но сие было слухи, ибо выглядела Старая Тортилла на девятнадцать лет, если смотреть анфас, а если в профиль, то и на все шестнадцать. Правда, я видел нашу пассажирку с другого конца палубы и близко к ней не подходил.

Мон-Мон, продолжали рассказывать, дама непредсказуемая. Сто капитанов, твердили нам, отказались ее везти! Но мой капитан был очарован обещанным жалованием в сто минимальных кладов в местной валюте (а минимальным у нас считается клад в районе двухсот золотых дукатов или в серебряном эквиваленте, или же в драгоценных камнях этой стоимостью, короче, меньшее зарывать в скрытой пещере на недоступном острове и сажать на сундук скелета, чтоб охранял, просто стыдно).

При расфуфыренной Старой Тортилле были два грозных орудия женского кокетства – зонтик и веерок. С этих предметов все и началось. Стоило нашему судну отойти в море подальше, как капитана приложили по маковке веером, а вся остальная команда начала задыхаться.

Правда, мы грешным делом сперва подумали на копченую сельдь, которую перли в порт Флеш-Рояль через три моря, а добравшись до пункта назначения, с облегчением передали ее купцам, и в последующие трое суток страшный сон о бочке чудовищного продукта, ненароком забытой в трюме, донимал нас всех по ночам.

Проспавшись, наша команда обнаружила себя высаженной в полном составе на пустынный прибрежный остров. Единственный парус на глади моря принадлежал удаляющемуся «Палермо».

Гуд-бай, Мон-Мон!

Любой читатель, добравшись до этих строк, в лучшем случае засмеялся бы: как может хрупкая женщина вести в одиночку корабль по морям по волнам? Не говоря уже о том, как она ухитрилась перетаскать с палубы на берег столько увесистых мужчин, особенно – боцмана Бочку?

Но Мон-Мон была дама неординарная.

За два месяца до того, ею обожаемый и обожающий ее племянник капитан Грег, со словами: «Нет уж, такая тетя мне не нужна», высадил ее (бодрящий утренний променад по доске) со своей шхуны в озеро, полное крокодилов, в дебрях Африки, куда возил посмотреть на местную живность.

Вынырнув из воды, тетушка приложила к глазам траурный кружевной платочек: «Бедный племяш!» Впрочем, племяннику после столь наглой выходки покойником быть грозило недолго – Мон-Мон отходчива, если ей на пути попадается что-нибудь интересное. Интересного же в крокодильем озере и на берегах, где живут местные племена, культивирующие вуду (это овощ такой) очень много!

Два месяца пеших гуляний по джунглям благотворно отразились на здоровье и настроении Старой Тортиллы Мон-Мон. Она пыталась огранизовать крокодилью школу, чтобы учить крокодилят азбуке. Говорят, ученики удрали на первой же перемене и больше не возвращались, а родители на приглашение явиться на собрание ответили пачкой однообразных записок: «Прастыте, заниты!»

Выплыв тогда из озера, Мон-Мон пошла к аборигенам, которые угостили ее похлебкой из вуду. Тетушка попыталась приобщить их к блюдам иным, но с каждым ее рецептом под рукой и поблизости, как нарочно, не оказывалось какого-нибудь существенного ингредиента. Однообразная местная кухня слегка утомила Мон-Мон, и она, распрощавшись с аборигенами, продолжила путешествие.

Что они говорили друг другу, истории неизвестно, но стоит сказать, что дикари, провожая добрейшую тетушку, дико скалились и рычали, а значит, можно сделать вывод, что в местном обычае таким образом принято выражать симпатию.

Выбравшись из джунглей на берег реки, тетушка замахала руками, ловя попутчика. Лодка за лодкой проплывали мимо, не желая подбирать даму в рваном платье и без приличной шляпки, но вот опустилась ночь, и непристойный вид Старой Тортиллы был укрыт скромной вуалью тьмы. Тут же у берега, где она стояла, затормозила лодка, готовая принять на борт даму в беде, но прежде чем матросы скумекали, что следует убирать поскорее трап, поднимать якорь, распускать паруса и садиться за весла, дабы успеть убежать от нагрянувшего несчастья, Мон-Мон величественно взошла на борт и элегантным взмахом руки сразила наповал обомлевших от ее красоты матросов. Тут же вышел вперед хозяин судна – толстый купец, и, проявляя манеры неслыханные для него самого, пригласил ее переночевать у него в каюте.

Мон-Мон спустилась в роскошно обставленную каюту, достала флакон духов из корсета и игриво брызнула ими в нос купцу. Расплывшись в улыбке, тот заказал ужин, но, чувствуя, как его клонит в сон, сам не ел, предоставляя все разнообразие блюд своей очаровательной гостье. По мере того, как текло время, Мон-Мон казалась ему все прелестней и восхитительней. Наконец, он не выдержал, встал из-за стола, сделал шаг к ней… но дурман духов, витавший весь вечер вокруг его носа, погрузил купца в разноцветный сон, полный сладостных картин.

Проснувшись от свежего ветра, он обнаружил себя на берегу, окруженным хихикающими матросами. Все они были полностью одеты. Лишь он один, бедняга купец, разоблачен до исподнего.

Духи, которыми пользовалась Мон-Мон, возникли в результате ее кулинарных потуг в племени вуду, когда она попыталась заменить отсутствующий ингредиент для супа их любимым овощем. Едва вдохнув аромат того супа, дикари стали шелковыми и послушными, и решила Старая Тортилла: пожалуй не буду я пить этот суп, а использую в иных целях. Но доиспользовалась до того, что остававшейся на дне флакончика порции еле хватило на купца и его команду.

– Ничего! – сказала она себе. – У меня есть теперь быстроходная лодка, полная товаров, и первым делом, добравшись до порта, пойду к аптекарю.

Плыла Мон-Мон на своей лодке, товары перебирала и планы строила, как вдруг услышала за бортом знакомый призыв:

Help-help-help!!! He-e-elp! He-e-elp! He-e-elp!!! Help-help-help!!!

Вроде бы и не море здесь, а река, но река широкая. Мало ли какая душа за борт плюхнулась и не умеет плавать?

Старая Тортилла выскочила на палубу, различила источник криков и швырнула ему конец:

– Держи!

Источник булькнул – видно по голове попало, но за канат лапами схватился, и вдруг со скоростью невероятной на борт полез. Не успела Мон-Мон сообразить, что к чему, как чудо-юдо непонятное прижало ей тесак к горлу:

– Прыгай за борт.

– Зачем? – жалостно спросила Мон-Мон.

– Затем, что здесь ты мне не нужна!

– Это моя лодка!

То невнятное и осклизлое, что держало ее за корсет, громко хмыкнуло и решительно чиркнуло ей по шее лезвием. Да так, что тесак в куски разлетелся: снаружи-то воротник у Мон-Мон кружевной, а внутри – бронированный, недаром же люди ее Тортиллой прозвали!

– Ты шпилька морская, шмакодявка слизистая, да что же ты думала своей башкой рыбьей-то, что меня так просто возьмешь?

Разозлилась Мон-Мон до предела и треснула зонтиком то, что на нее напало. Существо на колени упало и по-другому запело:

– Не бейте, тетенька!

Но Мон-Мон ее слушать не стала и отлупцевала по щекам хорошенько, так, как разве только племянничка дорогого-родного в детстве за двойки в школе уму учила! Душу отведя, руку отбив, повела пленницу в каюту, накормила остатками купцового ужина и стала расспрашивать.

– Как ты, бедняга, дошла до жизни такой?

– А как еще жить? – всхлипнуло существо.

Оно было с виду похоже на миниатюрную женщину, но покрыто в плечах, на ногах и спине скользкой рыбьей чешуей. Волосы, синие, как пучина морская, были распущены, и одежды – ноль. А на шее – щели с обеих сторон. Не иначе, как жабры.

– Как еще-то? Замуж выйди. Одеждой прикрой срамоту – чешую да жабры – авось клюнет кто. Только до алтаря перед ним не обнажайся.

– Нет уж, довольно с меня мужчин вероломных! – вскричало сие чудо света. – Вырастил меня доктор Пигмалион из икры рыбьей. Желал себе идеальную женщину, холил-лелеял, носил на руках. А через год охладел, на кокетке богатой женился, на свадьбу меня пригласил. Хотела я утопиться. Жабры зажала руками и в речку – прыг! Но не выдержала, задышала. Добыла тесак, заколоться вздумала – тоже рука не поднялась. И тут уж подумала: раз оружие есть, отчего бы новую жизнь не начать, жизнь пиратскую. Залезла в речку, стала на помощь звать, а лодки мимо – шмыг-шмыг! Как услышат меня, так ходу прибавляют. Целый день прошел, я аж проголодалась, одна ты откликнулась!

– Да, повезло тебе, девица, что ты на меня напала, остальные матросы не дураки, их твоим глупым ножиком не запугаешь! Хочешь пираткой быть, значит?

– Очень! Мечтала давно!

– Есть у меня связи в Пиратской Академии на Острове Черепа, могу устроить учиться. Но чтобы экзамен тебе пройти, надо сначала преподготовку иметь. Отслужить ты должна на хорошем кораблике, под началом у бравого капитана. Давай довезу тебя до гишпанского порта, где мой племянничек Грег временами бывает. Должок у него передо мной, так пускай тебя в практикантки себе возьмет, тогда может ему и прощу!

– Племянник у тебя есть? – заинтересовалась женщина-рыба.

– От вострая! Да, у меня племянник, а у него – и дочка Катрина, и сестра Дарина, и много-много еще разных родственников. Грегушка, дорогуша – суровый пират, капитан! Так что ты на него не заглядывайся, об учебе думай, а не о шурах-мурах!

– Да я ничего, ничего! – замахала руками гостья.

– Тогда и я ничего, а племяшам на всякий случай скажу, что ты моя племянница со стороны третьей кузины Дарининого сводного брата из клана Вирмов Серпентариев. Их там все равно никто не пересчитывал, ибо муторно. Можешь меня звать по-родственному – тетя Мон-Мон.

– Очень приятно, тетя Мон. Меня звать Улитою.

– Улиткою? Вот уж имя так имя, но хорошо хоть не Жабой назвали в честь жабр. Что ж, Улиточка, отдохни чуток, а подойдем ближе к порту Флеш-Рояль – помогать будешь.

Улита оказалась девушкой сильной, выносливой, да к тому же сведущей в мореходном деле: ее создатель и бывший возлюбленный всегда брал ее на охоту за новыми видами водных тварей для изучения, как морских, так речных. Два дня, пока она вела лодку по реке к порту Флеш-Рояль, тетушка Мон-Мон могла со спокойной душой провести за конструированием нарядов себе и новой помощнице.

Себе она выбрала крепкий зонтик, который следовало перетянуть патентованной тонкой сеткой из Китая. Так что в раскрытом виде зонтик служил бы щитом против пуль, стрел, сабель, града, дождя и африканского солнца. Остальная конструкция этого грозного оружия была зарисована ею давно на куске кожи (возможно, человеческой), вытребованной у племени вуду, чтобы было на чем писать. Вождь племени долго сопротивлялся, ибо этот кусок прикрывал ему тронную часть тела. Кроме того, надо было чем-то замаскировать неприлично торчащие детали бронированного корсета и смастерить такой же корсет для Улиты. Всем этим Мон-Мон занималась до самого прибытия в порт.

Перед тем, как нагрянуть во Флеш-Рояль, она призвала Улиту переодеться.

– Вот тебе, милая моя, корсет, но будь с ним, пожалуйста, поосторожней. Нажмешь вот здесь – выскочит нож, здесь – запрятан стилет. Учти, что вокруг пояса у тебя патронташ намотан, и будь поаккуратнее с баской – в ней дымовые шашки. Ну-ка, повернись-ка кругом… Ох, какая ты у меня, истинная пиратка! А под юбку надень штаны и сапоги – мало ли… не волнуйся, застежки на юбке я перешила, если понадобится – разом скинешь. Куда-куда пошла? Без ножа в сапоге истинной леди нельзя сделать шагу! В моей юности девушки часто носили кинжал за подвязкой, и так был организован в Англии орден Подвязки, на случай, если кто-то об этом дурно подумает…

Научив Улиту, как следует вести себя в порту, она велела пришвартоваться у дальнего конца пристани, замаскировалась под седоклочкобородого морского волка с повествованием о былых подвигах, нататуированных на всех участках тела, и отправилась на берег, на поиски покупателя.

Старая Тортилла удачно сбыла награбленное, получив за товар крупный сундучок золотых монет. Однако уйти покупателю не дала, а скрутила, отправила в угол каюты, вручила Улите два пистолета, велев за ним поприглядывать, покуда она сама будет проверять золото – не фальшивое ли. Монетка за монеткой – так день прошел. Вечером счастливый покупатель был с добром отпущен восвояси.

– Ну-с, племяннюшка, проголодалась ты? – спросила Мон-Мон Улиту, снимая грим.

– Еще бы, тетушка! – отвечала девушка.

– Так и хорошо, что аппетит есть, беги скорее в город, надо гостиницу нам найти, где и кормят неплохо, и стелют не на полу. Беги давай.

– А ты, тетушка?

– А я, дорогуша, пока в банк смотаюсь, сделаю клад. Не бойся, не убегу я с нашим золотом. Лодку заодно на рифах оставлю, чтобы ее прежнему владельцу на нас не донесли.

– Тогда на чем мы пойдем в Гишпанию?

– Ну не на лодке же! Нет, нам корабль с тобой нужен. А чтобы корабль захватить, следует кое-какие приготовления сперва сделать.

Наутро Мон-Мон прогулялась в Старый квартал Флеш-Рояля, в крошечную, скрытую в щели между домами аптеку – за нашатырем и нюхательными солями. Поговаривают, что аптекарь после ее визита недосчитался на полках еще кое-каких порошков, но доказательств по обвинению не было. Пока она, запершись у себя в нумере, мастерила шашки усыпляющего газа с напоминанием о тухлой сельди… между прочим, шашки – это были шашки, вырезанные из слоновой кости – игра в коробочке в клетку. Поскольку слоновая кость дорогая, они были полыми внутри, так что оставалось начинить их двумя видами реактивов, разделив секции тоненькой фольговой перегородкой, поставить в фольгу хрупкую капсулу с кислотой и закрыть все это снизу суконкой. Надави на такое пальцем – капсула треснет, кислота начнет разъедать фольгу, два реактива сойдутся друг с другом и пойдет такой запах, что хоть беги с корабля.

Не стоит доверять женщине, которая держит в багаже шахматную коробку!

Пока Старая Тортилла работала, слухи ползли по городу с чрезвычайной силой. К полудню следующего дня ее даже повели в суд по делу о краже товаров определенного купца, но никаких доказательств, что это Мон-Мон увела товары, ни у кого не было. Пока она пела кошачий концерт перепуганной леди, подвергшейся нападению ночью на лодке, захваченной в плен, униженной и оскорбляемой вплоть до порта, где ей удалось сбежать, судья под прилавком своего стола методично пересчитывал взятку из золотых монет.

Так что ее отпустили.

Но после огласки и слухов взять ее с собой на пути в Гишпанию согласился лишь капитан Портругальского корабля «Палермо», польстившись на клад в двадцать тысяч дукатов. C’est la vie… дукаты, увы, остались на корабле, в сундучке, в капитанской каюте. Нечестная Мон-Мон не пожелала бросить их нам на остров в уплату за пассажирский билет.

В свою очередь, Улита проявляла чудеса гибкости. Чтобы попасть на корабль «Палермо», она забралась в чемодан, и Мон-Мон заперла его на ключ, но замок очень хитрый был: открывался изнутри без ключа. Четыре матроса тащили этот чемодан в трюм, не догадываясь, что через сколько-то часов две женщины будут переволакивать их самих на необитаемый остров…

Избавившись от матросов, Мон-Мон с Улитой взяли курс вдоль берега. Все было бы замечательно, но внезапно Улита, получившая из щедрых рук тетушки звание боцмана, явилась на мостик с унылой вестью: пресную воду в трюме после дымовых атак стало пить невозможно.

– Не беда! – отвечала ей Старая Тортилла. – Будем ею мыться, вода с добавками очень полезна для кожи, а пока что придется причалить к берегу и набрать запас до ближайшего порта.

Берег едва виднелся вдали. Бросив якорь, Мон-Мон приложила к глазам подзорную трубу.

– Тетушка, что это такое? – удивилась Улита форме трубы.

– Это бинокль. Щурить один глаз вредно – морщины пойдут. Пускай мужчины этим балуются, хотя, например, моему милому племяннику морщин бояться не стоит.

– Почему?

– У него один глаз – зацепило картечью во время захвата Маракайбо. Только не знаю, что он имел в виду: порт, залив или одноименный трактир. А ну-ка посмотрим… песок… песок… песок… хижина… кол в песке… череп на колу… кости «домиком»… Ладно, – сказала она, убирая бинокль. – Пошли попросим водицы напиться.

Сказав так, тетушка Мон-Мон передернула затвор зонтика.

Продолжение следует…