Я передернула плечами. Весь этот красивый замок, высокие башни, пышные залы, уютные покои показался мне вдруг огромной клеткой. Но разве можно удержать в клетке вольную птицу? Как там сказал на горе таинственный голос, отправляя меня в мой первый полет? «Нет преград душе летящей!» И, если понадобиться, я разорву все оковы, сломаю каменные стены, но вырвусь на свободу!

Внезапный порыв ветра ударил в окно, так что стекла зазвенели. Словно  он услышал мои слова.
Это звучит странно, но после моего первого полета, я словно бы подружилась со стихией ветра. И не раз замечала, что стоит мне задуматься или загрустить, как тут же налетает легкий ветерок, который старается развеселить меня.  Ласково треплет волосы, осушает слезы на глазах. И, в конце концов, разве не могучий Ветер поднимает меня на крыло в первые мгновенья после обращения, давая силы и опору? А разгадка  такой удивительной дружбы, наверное, кроется все в том же портрете девушки, спрятанном у нас в замке.

- На какой-то ветреной-ветреной дальней планете
Подружилась девочка с ветром, а он - только ветер.

- вспомнились слова из красивой и печальной колыбельной.

- Уж не знаю, что там с тем ветром у ней получилось. 
Не случилось что-то, а, может быть, что-то случилось.
Потерялся ветер - и с ветром такое бывает
Непонятно только... Да кто ж их, ветра, понимает?
И не знаю, что там, в безветрии, ей не хватало, 
Только эта девочка ветреной девочкой стала.
Все искала ветер, шептала в похожие спины: 
"Обернись, мой ветер!" А он обернется... мужчиной...

   Эту песню пел Патрик. Во время нашей первой встречи, год назад, в маленькой тесной таверне.
Да, год прошел, а я все помню  так, как будто это было вчера!

Той весной мои друзья из бродячего театра вновь посетили наш замок. Ярко раскрашенный фургон под приветственные крики детей и взрослых въехал в ворота. Я, презрев неодобрительные взгляды матушки и госпожи  Матильды, с радостным визгом повисла на шее у высоченного рыжеволосого парня в пестром трико акробата.

- Франческо! Ура, вы вернулись! Где Люция? Вы к нам надолго? Когда представление покажете?

- Представление будет вечером. Люция – вот она. Нет, не надолго, потом объясним почему. Я тоже рад тебя видеть, Мариэтта! Хм, прошу прощения, счастлив лицезреть вас, ваша светлость!

   Последние слова, конечно, были сказаны для моих родителей и гувернантки. Франческо прижал руку к груди, поклонился, в ту же минуту сделал кувырок назад, перевернулся в воздухе еще раз, еще и опустился на одно колено.

В его руке буквально ниоткуда появилась роза.

Поклонившись еще раз, он бросил цветок к ногам матушки. Госпожа  Матильда кисло улыбнулась, матушка  небрежно кивнула  и несколько раз хлопнула в ладоши.

Как бы то ни было, приветствие хозяевам замка состоялось, и по кивку отца, артисты начали один за другим выскакивать из фургона, неся с собой свертки разноцветной одежды, какие-то таинственные сундуки и коробки.

- Здравствуй, милая Мариэтта! – девушка в простом белом платье поспешила ко мне навстречу.

   Льняные волосы, ручьями струящиеся по плечам, прозрачные, зеленые, родниковой чистоты, глаза.  Люция совсем не походила на  брата, и, тем не менее, Франческо она приходилась родной сестрой.

Они жили в фургоне бродячего театра, оба выросли в дороге. По возрасту  всего на несколько лет старше меня, а уже объездили   всю Вестию и много других стран. Как же я им завидую!

- Люция! Ну, ты, как всегда  - красавица! Роза, которую Франческо матушке кинул - твое волшебство?

- Мое! – Люция улыбнулась. – Только это не волшебство, а обыкновенный фокус. Волшебство будет сегодня вечером.

   В бродячем театре Люция показывала фокусы. И, надо заметить, тайну их не мог разгадать даже мой всеведующий учитель Доминиус. Как сказал он однажды в сердцах: «Это просто нарушение всех законов физики и механики!»
В глубине души мне всегда казалось, что Люция – настоящая волшебница.

Тем временем, во внутреннем дворе замка уже вовсю шли приготовления к будущему представлению. Артисты спешно сколачивали помост, вешали цветной занавес, протягивали высоко над землей трапеции и канаты.
Я с тревогой посмотрела на покрытое тучами небо.

- Как бы дождь вам не помешал.

- Дождь – пустяки, - улыбнулся Франческо. – Как говорится в одной нашей песенке…

   И он, подхватив лежащую на краю помоста лютню, весело запел:

- А над входом в разноцветный балаган
Чистит перышки простуженный щегол.
Ну, давай же, площадной комедиант!
Если неба нету – это ничего!
Наиграем, нарисуем, напоем,
Напридумаем на гривенник чудес.
Что там выйдет – будет видно, а потом,
А потом – начнем сначала, все как есть.

- Какая песня чудесная! – восхитилась я. – Франческо, покажи аккорды, хочу ее выучить.

- Аккорды тебе показать? – Франческо с шутливой строгостью сдвинул темные брови. – А занималась ли ты ежедневно, пока мы были в отъезде? А выучила ли ты  песни, которые я задал тебе в прошлый раз?

- И занималась, и выучила. После представления, еще посидим-попоем!

   Представление удалось на славу! Артисты сыграли веселую музыкальную пьесу с переодеваниями. В той пьесе молодой граф влюбился в актрису из бродячего театра, покинул свой замок, сам переоделся актером, чтобы странствовать вместе с любимой и играть на сцене.
Я украдкой вздохнула. Сказка, конечно, была хороша, да вот в жизни такое вряд ли возможно.
Во втором отделении  выступали акробаты, жонглеры и клоуны. Франческо танцевал на канате, а в конце сделал тройное сальто-мортале.
Люция, как всегда, потрясла всех своим волшебством. Когда пришло время ее номера, уже стемнело. Девушка зажгла свечи в  канделябре, протянула руку…
И маленький огонек, оторвавшись от свечи, перелетел в ее ладонь.
Все тихо ахнули.
Она плавно повела рукой в воздухе. Огонек стал расти, переливаться золотым и оранжевым цветом, пока не превратился в пылающий, похожий на лилию, цветок.
Люция вновь провела рукой над горящими свечами.  На этот раз все огни слетели с фитильков, закружились в воздухе, слились в огненную ленту.  Внезапно лента огня превратилась в маленького, но грозного дракона. Он взлетел над землей, выдохнул струю пламени и неожиданно вспыхнул в небе  ослепительным фейерверком.
Гром аплодисментов потряс замковый двор.

- Браво – артистам! – выкрикнул отец. – Десять золотых монет каждому! Выкатить самую большую бочку вина из нашего погреба. Искусство требует награды!

 Матушка только вздохнула, но промолчала и возражать не стала.

Теперь уже вся театральная труппа разразилась приветственными возгласами:

- Да здравствует его светлость, герцог Фалькенштерн!

   Вечером артисты ужинали  в нижнем зале, где  обычно собирались по праздникам слуги. Я, конечно, сразу прибежала туда, как только госпожа Матильда улеглась спать. И теперь сидела рядом с Люцией и Франческо и вела очень интересный разговор.

- Так почему вы уже завтра уезжаете?

- Вообще, это секрет,  - Франческо подмигнул сестре,  - но тебе  мы, конечно, скажем. В городок неподалеку от вашего замка завтра приезжает один знаменитый менестрель.

- Ну, и пусть приезжает, а почему это секрет?

- Ты слышала когда-нибудь «Балладу о гордом рыцаре»? А «Молитву Десятого»?

- Слышала, конечно. Да вы же мне их и пели.

- Так вот! Их написал менестрель по имени Патрик Росиньоль.

- Говорят, он не всегда был менестрелем, - вмешалась Люция. – В мирные времена  он носил титул графа и сочинял сонеты и канцоны. Но когда на трон взошел король Джильберт, когда в стране начались казни и аресты, Патрик стал писать совсем иные песни. Песни,  призывающие на борьбу против тирана. Король вызвал его во дворец и пригрозил, что лишит имени и земель. А в ответ Патрик сказал, что сам отрекается от титула, потому что не хочет быть в одном строю с подлецами и лизоблюдами!

- А я  другое  слышал! – перебил сестру Франческо. – Однажды король вызвал менестреля во дворец и предложил ему стать  придворным певцом. А Патрик, знаешь,  что ему ответил? «Я не стану петь для вора и убийцы!»

- И король его за это не казнил? – ахнула я. - Даже не арестовал?!

- В то время Джильберт еще только начинал свое правление. Он еще пытался казаться мудрым и справедливым. Поэтому всего лишь отобрал у менестреля титул и приказал убираться из страны. Патрик покинул Вестию. Но иногда он возвращается на родину и поет людям свои песни. И, конечно же, его концерты проводятся под строжайшим секретом. Патрик Росиньоль объявлен в Вестии вне закона и тех, кто будет замечен рядом с ним,  ждет тюрьма, а то и плаха.

- И мы узнали, - Люция понизила голос до самого тихого шепота, - что менестрель сейчас находится в Вестии в маленьком городке, совсем рядом с вашим замком. Преданные ему люди соберутся послушать его песни в одной маленькой таверне. Мы хотим пойти туда. Ты – с нами?

 Они еще спрашивают! 
Рассказ о неизвестном менестреле потряс меня до глубины души. Отречься от титула ради свободы и творчества! Бросить обвинения в лицо королю! Я просто обязана  увидеть этого человека. А песни, что пели мне ребята,  действительно  прекрасны.  Теперь хочу услышать их от автора.

- Я – с вами!

- Отлично! Тогда завтра вечером постарайся незаметно покинуть замок. Мы отвезем тебя в город, а потом вернемся обратно и высадим где-нибудь неподалеку. Но тебе надо переодеться. Будет лучше, если никто в тебе не узнает герцогиню Фалькенштерн.

- Это как раз не сложно, - улыбнулся Франческо. - Мало ли у нас в фургоне театральных костюмов. Оденем тебя, как небогатую горожанку.

- С большим удовольствием согласилась бы на костюм пажа,  – вздохнула я. – Потому, что носить платья так толком и не научилась. И чувствую себя в них дура-дурой!  Но мою «гриву» под шляпу уже не спрячешь…

Я тряхнула копной  каштановых волос и снова вздохнула.

Воспоминание о встрече с друзьями прервалось, мысли внезапно потекли в другую сторону.

Сколько сил потратили матушка и Матильда на то, чтобы мальчишка-сорванец, которым я себя ощущала все свои семнадцать лет, превратился, наконец, в дочь герцога.  Или хотя бы в слабое ее подобие.
Хотя, в том, что я выросла сорванцом, нет ничьей вины. Просто так сложилась дурацкая цепь обстоятельств.  
Когда мой брат Стефан появился на свет, матушка едва не отдала Богу душу. И замковый лекарь строго предупредил, что рождение второго ребенка может стать для нее фатальным. Но отцу и маме так хотелось еще детей! Они долго молились о ниспослании им потомства. И вот, когда брату исполнилось пятнадцать, на свет появилась я. Тощенькая и слабенькая девчонка. Настолько чахлая, что тот же целитель сомневался,  проживу ли я на этом свете хотя бы год. Однако, счастливые, несмотря ни на что, родители думали иначе. И сначала нашли для меня хорошую кормилицу, а потом, скрепя сердце, отправили пожить к няне – в ближайшую деревню. Ну, а там, на свежем воздухе и парном молоке, я окрепла почти мгновенно. Играла с деревенскими мальчишками, голышом купалась в ледяной речке, бегала босиком – и жила почти счастливо.
Отец и матушка, навещая меня, только за голову хватались. Видя, в какую дикарку превращается юная герцогиня. Но, с другой стороны, радовались, когда няня рассказывала, что никакие хвори меня не берут. И все же в замок возвращать не торопились. Ожидая, пока я подросту  еще немного. Ведь солнечный свет, свежий воздух, просторы леса и луга – куда полезней для малышки, чем холодные каменные стены.
Рассказы папы и мамы о родовом гнезде казались мне тогда сказками. Вроде тех, где действуют принцессы и драконы. Ведь ничего, кроме маленькой деревушки, да леса за ней я в своей жизни  не видела.
Но время шло, и вот мне исполнилось десять. И матушка решила, что озорную, лохматую поселянку пора превращать в маленькую аристократку. Меня с почетом посадили в карету с фамильным гербом, а я ревела и вырывалась, норовя убежать к любимой няне. И только уверение отца, что я и в замке смогу встречаться  с прежними друзьями, немного примирило меня с отъездом.

Свое обещание папа выполнил. Я по-прежнему пропадала за стенами замка с верными товарищами – детьми служанок, кузнецов и оружейников. В наших играх главными были ловкость и быстрота – поэтому в платьях меня никто не видел. Я донашивала штаны и рубашки брата – и не переживала о  своей  внешности…

Зато ужасно переживала матушка.  Что только она ни делала, чтобы я стала похожей на примерную девочку! Но ничего не помогало.
Мама рассказывала мне о своем собственном детстве – а я жалела ее, потому что маленькой маме запрещали все, что я люблю.
Мама вспоминала о балах в королевском дворце – я откровенно зевала.
Мама грозила, что такую замарашку, как я, никто не возьмет замуж – я тихо ликовала.
Дело обычно заканчивалось тем, что матушка обнимала меня и горько вздыхала, приговаривая: «И в кого же ты, доченька, такая уродилась?»
Тогда я молча пожимала плечами. А сейчас, пожалуй, ответила бы – в кого.
В девушку с птицей  с той картины!

Так или иначе, запретить мне встречаться с друзьями матушка не могла. Все-таки она по-своему любила меня и во многом потакала. Зато мама выписала для меня из столицы кучу наставников. В том числе – ужасную госпожу Матильду. После чего жизнь моя заметно осложнилась. Я то злилась, то плакала, то мирилась с матушкой. А потом все равно убегала на волю, как в тот приснопамятный день, когда у меня впервые проявился Дар. И теперь мне кажется – нет, я даже уверена, что он передался мне по отцовской линии. Ведь папа почти не удивился, когда узнал о «крылатом ангеле». Да и в моих проказах он частенько бывал на моей стороне. И нередко скрывал мои шалости от мамы.
Не говоря уже о Стефане, который до отъезда сам верховодил в наших играх, и научил меня многому. В том числе  - владеть шпагой и мушкетом. А после, уже из столицы, присылал мне с оказией много интересных книг. О благородных разбойниках, рыцарях, драконах и принцессах. Вот только история о Крылатой девушке не попалась в них мне ни разу.

А потом случилась та встреча в таверне. И детство кончилось – внезапно и безвозвратно.