Глава 11

Наутро неспешной волной пришло тепло. Туман, опустившийся, откуда-то сверху, с головой укутал городок лоскутным одеялом. Всё мгновенно растаяло, превратившись в лужи, и утром раздался, плачь дворника, по так недолго радовавшему его снегу, что вместо чистенькой белизны, кругом отвратительная грязь. Солнце и вовсе спряталось за огромными кусками ваты, которые кто-то печальный окрасил в самый хмурый цвет. В такую погоду ничего не хочется делать, время бежит неспешно, поджидая тебя, за каждым движением секундной стрелки. А вечером такое чувство, что всё потеряно и день пошёл насмарку. Душу начинает грызть безнадёжная грусть, что хуже усталости, от постоянного ветра и секущей снежной крупчатки. Спящие деревья, спящие улицы и дома, спящие время, струящееся вдаль не дождавшись тебя. Погрусти немного. Ведь через несколько дней вернётся долгожданный антициклон, солнце откинет одеялко, и всё вокруг заиграет красками и светом, словно раскрашенное сказочными феями. На улице появятся дети,  мамы с колясками, а бабушки займут места в первом ряду городского театра. А ты и сам не заметишь, как ускоришь шаг, потом перейдёшь на бег, и вновь вернувшаяся улыбка растянет рот до самых ушей. Время без перегазовки рванёт с места, только догоняй.

Первый лучик солнышка вырвался из-за горизонта и обнаружив Афанасьеву, в секунду зарядил её аккумуляторную батарейку на сто процентов. Она вскочила с кровати и завелась с пол-оборота. Войдя в класс, Настя объявила, что всем повезло и такое счастье ещё поискать. В усадьбе Голицыных открылась совершенно новая, потрясающая все основы мироздания выставка. Художник так знаменит, что она не рискует произнести его имя всуе и что она обо всём договорилась и порешала, короче, всё за бесплатно и деньги нужны лишь на автобус. Многострадальный цилиндр вновь пошёл по рукам.

Планктон отреагировал обычно. На его настроении не сказалось: ни пламенная речь Влада о влиянии этого художника на цветоощущение, применяемое в APE, ни слова Женьки о фактуре изображённой поэзии, ни Леночкино: «Погода хорошая, чего дома киснут». Болото оно и есть болото, ему всё равно, какая погода, сезон или повод, знай затягивай в тину всё, до чего дотянется, да булькай зловонным метаном. Денег еле-еле хватило на доисторический ПАЗик, Анастасия приуныла, ещё были свежи воспоминания о поездке в Архангельское на этом чудовище. Спас Илья, отыскав в кармане новенькую тысячную банкноту. А это значило, что поездка будет не только познавательной, но и удобной.

Сама усадьба, раскинувшись на берегу живописного пруда по легенде вырытого вручную, привлекала, островами, перешейками и высотой корабельных сосен. На левом берегу высился барский дом, а через парк с настоящим египетским обелиском, располагался знаменитый «Зеркальный павильон». В глубине дубов и буков виднелась, летняя церковь в стиле рококо, с другой стороны, дворовые постройки. На въезде всех встречала арка в русском ампире, возведённая в честь войны с Наполеоном, с двумя бронзовыми статуями и барельефами ангелов, трубящих об этой победе. Всё свежо, эпично, красиво и удобно. Вот только к старине это не имело никакого отношения, всё являлось хоть и качественным, а всё-таки новоделом. Конечно, на исторической основе, но построенным с нуля, и настоящими артефактами были лишь обелиск, да ангелы горнисты. Остальное восстановлено из руин, поросших некогда бурьяном.

Случилось так, что лет тридцать назад, когда всю страну сотрясали перемены. Во главу города встал Владимир Владимирович Перьев, человек бурной энергии, а главное, неравнодушный. Правильно оценив географическое положение – близость столицы и Сергиев Посада, он, засучив рукава, взялся за дело. Быстро восстановив «Зеркальный павильон» и арку у входа, приманил первый робкий ручеёк любителей старины, и обелиск что, к слову, нельзя ни украсть, ни сломать, ни сжечь, был тому в помощь. Затем «Барский дом», и «Старый эрмитаж», и в затею поверили, потянулись мастера на все руки, которыми всегда славилась Русь. На дворе организовали экспозицию народных промыслов, здесь ковали, лепили, выдували из стекла, эдакие контактные мастерские. Хочешь сковать гвоздь направо, нужен кувшин, сделанный собственными руками налево, а прямо пойдёшь, коврик соткёшь. А покататься на лошадях, сфотографироваться в костюме маркизы вместе со Сталиным, испечь и тут же съесть крендель с изюмом и вездесущая сладкая вата. Очень помогли, автодор внезапно озаботившись качеством местных дорог, пост дорожной автоинспекции неподалёку, и прикормленные тур операторы.

Результат не заставил себя долго ждать. На парковке для огромных экскурсионных автобусов порой не оставалось свободных мест, хотя ещё совсем недавно многие откровенно смеялись над наивностью городского главы заасфальтировавшего под это целый гектар.

***

– Елена Владимировна, не изволите ли принять руку. – Данила, кинулся помогать Леночке, спуститься из автобуса.

Будущая гордость Российской оперы изволила, мало того, она одарила столь галантного кавалера, обворожительной улыбкой.

– Слушай Алён, – шепнул Илья ей на самое ухо. – А у Леночки кто ни будь есть?

– Слух, голос, да и вообще она так, ничего, – делая вид, что не поняла вопроса, стала перечислять Алёна – Хотя нет, ещё кое-кто, он кормит её пироженками, в школьной столовой.

– Это карма. Проспорил я ей кое-что, а карточный долг, сама знаешь, дороже денег. Про слух и голос тоже понятно. Ты про межгендорное общение растолкуй.

– У Данилы есть все шансы, – сказала Алёна и хихикнув добавила: – хороший дуэт получится «Красавица и чудовище».

– Таааак, – С удовлетворением протянул Илья. – Леночку пристроили. Что будем делать с Катей?

– Ой, потише, не любит она таких шуток в свой адрес, – изо всех сил сдерживая смех, ответила Алёна.

И тут все окрестности оглушил маленький жёлтый мегафон, и Афанасьева, вновь включившая старосту.

– Итак, друзья мои, мы на месте, никому не отставать, а то искусство промчится мимо как скоростной Москва – Пекин. И ещё одна, но очень настоятельная просьба к Игорю. Друг мой не приставай с разговорами к японским туристам, они не понимают твой рязанский диалект своего языка.

– А что, как только японцы, так сразу Гарик, спрячь руки в карманы, хватит пялиться, зашей рот, – тут же взвился оскорблённый в лучших чувствах Игорь. – А что я с собой могу поделать, девчонки у них все такие миленькие, и их хочется…

– Стоп! – резко прервала Настя откровения большого друга японской культуры. Но устного предупреждения ей показалось мало, и она решила подстраховаться: – Илья пригляди, за этим японофилом. А то так и до международного скандала недалеко.

Всё правильно, японских туристов всегда много, в подобных местах. Зайдите в Третьяковку, Русский музей, Эрмитаж, как определить местонахождение лучших экспонатов. Правильно, по количеству японцев с фотоаппаратами. К радости Игорька, сегодня сошлось какое-то особо самурайское созвездие, островитяне были везде, словно их с самолётов на парашютах десантировали. Правда, злые языки поговаривают, что многие китайцы косят под своих, более восточных соседей, типа, всё японской сборки качественнее. Так вот всё это грязные наветы, и любой среднестатистический российский школьник, отличит оригинал от подделки, по неподражаемой улыбке, по почтительному поклону, и сакраментальному: «аригато годзиё масита».

Джозеф Коут родился в Албании, с раннего детства обнаружил склонности к рисованию, позднее переехав в Грецию, одарил мир своим талантом, оригинальностью фактуры и буйством красок. Критики, захлёб обсуждали его уникальную манеру живописи, яркие и солнечные сюжеты картин, явно навеянные красивейшими видами его родного приморского города. А любители живописи, под завязку забивали собой картинные галереи, где бы ни проходила выставка.

Неизвестно какой подвиг совершил голова города, чего наобещал в министерстве культуры, что местом для экспозиции такого модного мастера выбрали захолустный городок. Объясняли желанием радовать всю зиму яркими красками средиземного моря. Но знающие люди без проблем посчитали, насколько вырастет турпоток, появись в этой тмутаракани, картины такой знаменитости. Поэтому в выставочном зале «Зеркального павильона», на местах, где ещё недавно красовались работы Марка Шагала, развесили картины, от которых пахло морем, слепило солнцем и накрывало, неподдельной радостью, и ощущением счастья.

Илью не заинтересовали картины, средиземноморье он наблюдал воочию. Ездил с родителями, и в Италию, и в Испанию, бывал на Мальте. А вот люди. Наблюдать за зрителями оказалось куда увлекательней. Пожилая японка озадачено смотрит в путеводитель по галерее, читает, затем поднимает взгляд на картину, одно мгновение и глаза наполняются внутренним светом, а губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Мужик в застиранной клетчатой рубашке, словно шёл мимо, и тут заметил что-то, причём как заметил, так и замер, будто присутствовал при кончине Содома и Гоморры. Позабавила юная художница, пытающаяся скопировать мазок мастера. Поставив этюдник в платную, она подбирала цвет и густоту краски, и так смешно злилась, когда это не получалось, что захотелось обнять и успокоить.

Закончив осмотр, туристы собирались в зале у входа, круглое в основании оно имело два больших зеркала и четыре огромных окна. Одна дверь вела в галерею, другая выходила на ступеньки балюстрады, с которой открывался чудесный вид на пруд, песчаный откос острова, и сосновый бор. Здесь собирались группы туристов, чтобы решить, куда двинуться дальше, к обелиску, к мастерским или навестить местную обжорку. Здесь Афанасьева назначила точку сбора и, хотя поместье Галициных и окрестности всем были знакомы в мельчайших подробностях, рисковать, позабыть кого нибудь, она не хотела. Выставка понравилась всем. Игорёк даже отвлёкся от созерцания таких милых его сердцу японских туристок. Поэтому долгое время не могли собраться, за Алёной пришлось ходить три раза. Её привлекла лодка, привязанная к причалу в солнечный день, она всё время простояла около неё, любуясь то, отходя то, возвращаясь, словно не могла насмотреться на такую вроде обычную вещь.

Илья первым вышел из галереи и, встав возле окна, стал поджидать остальных. И тут его вниманием завладело одно из зеркал оно как-то необъяснимо зыркнуло, потом покрылась рябью и замерло. Пробило испариной, сердце зашлось тянущей болью, ноги приросли к полу. Зеркало звало. И лишь когда Алёну, в очередной раз, чуть ли не за руки привели Устя с Катей. Он всё-таки решился, и на негнущихся ногах пошёл вперёд. Движения давались с трудом, но всегда проще действовать, чем ждать, Илья взял себя в руки, и каждый следующий шаг становился твёрже. Всего шесть секунд, но они как жизнь, что проносится перед глазами. Больше всего он боялся не увидеть в зеркале Соню, но её отражение было там.

– Ну, вот и свиделись, – печально еле сдерживая слёзы, проговорила она.

– Как ты? Где прячешься? – Илья огляделся, ища глазами, где смотрительница, где друзья, где японские туристы.

– Завтра мой срок, сорок дней. Так что попрощаться пришла, вернее, отпустили.

– Ничего, сейчас всё будет, – Илья, судорожно осмотрел дубовую раму.

– Мне лгали, – продолжала Соня, – использовали как приманку. С самого начала. Они и убили меня ради этого, и сейчас я, какая-то глубоко продуманная наживка.

– Не бери в голову, я и так оттоптался на всех граблях, и сунул нос во все мышеловки. Так что не привыкать. Не зря Он мне рассказал о зеркалах. Нет ничего проще, чем обмануть лжеца.

– Ты о чём?

– Так мысли вслух. Обдумываю планы.

– Что будешь делать?

– Как всегда, с разбегу да головой вниз, – Илья осторожно тронул рукой зыбкую поверхность зеркала, затем погрузил её как в вертикально стоящий бассейн и прикоснулся к щеке девушки. Жидкость стала густеть. Мальчишка не сдержал усмешки. – Делать нужно всё быстро и очень точно. На раз, руки в стороны, на два глубокий вдох, на три выдох. Держись Сонюшка. Раз!

Соня широко раскинула руки. Илья обнял её, сцепив ладони за спиной на лопатках в замок. Прихватил большими пальцами основание шеи, затем опершись на девушку и подпрыгнув, упёрся в распорку ногами в края рама. Легко текучая жидкость продолжала густеть, превращаясь в блестящее подсолнечное масло.

– Два!

Илья как можно глубже погрузился в подобие глицерина и что есть мочи прижал Соню к себе, та набрала полные лёгкие, непонятно чего.

– Три!

Илья рванул что есть сил. Второго шанса не будет. Мышцы, хрустя позвонками, натянулись звенящими струнами, время остановилось. Мёдоподобная жижа стремительно густела превращаясь, в мягкий парафин. И тут Соня выдохнула и оттолкнулась одними мысочками, от невидимого пола. Мироздание поддалось. Илья выпрямился как сжатая пружина, возвращая в мир украденное. Они с мерзким чавком вырвались из блестящей смоляной массы и, отскочив метра на четыре, рухнули на паркет. Чуждое пространство ртутными шариками скатывалось по одежде, стремительно возвращаясь обратно, мгновенно растворяясь в неподвижном отражении реальности.

Всё случилось так быстро, что никто, ничего не понял. Свидетели замерли в изумлении, начало сцены упустили, все вроде были здесь, просто не обратили внимания. Но сейчас-то, что с этим делать: вот юноша, вот девушка, и они оба не очень ловко, вывалились из зеркала. У японских туристов округлились глаза.

– Отступаем, – зашипел Илья в самое ухо Соне. Помог подняться. – Твоя задача пройти охрану. Я в арьергарде. С богом.

Соня на прямых ногах, посеменила в сторону выхода, левая совсем не слушалась, и она её почти тащила за собой. Илья огляделся, ближе всего к нему оказалась Алёна, он сделал страшные глаза, и одними губами прокричал «Выручай». Натянул на лицо резиновую улыбку, и изобразил залихватский реверанс заправского фокусника. Алёна, сразу включилась в представление, сделав два изящных пируэта, застыла в лёгком книксене. Затем показала всем видом, что очень удивлена, обошла мальчишку и проделала то же самое, с другой стороны. Илья всё это время с большим изяществом кланялся, благо неплохо научился этому, в кружке исторического фехтования.

Из ребят, как всегда, первой нашлась невозмутимая Леночка, запев необычно низко для себя, «Дуэт» из «Призрака оперы» причём на английском. Второй Настя, тут же включившая неутомимую активистку прежних лет:

– Только что, вы стали свидетелями, настоящего волшебства, – обратилась она, к японским туристам, – этот уникальный номер, до которого Девиду Коперфильду так далеко, как вот отсюда до вашей прекрасной страны.

Настя сделала паузу. Японцам перевели, услышанное повергло их в полный восторг, и они отчаянно захлопали в ладоши. Афанасьева, оставшись довольна, столь шумной реакцией, пошла вдоль, выстроившихся в шеренгу одноклассников, уводя внимание слушателей в сторону от Ильи.

– Билеты на выступление, наличными и только по предоплате. Кроме прекрасного фокусника, есть клоуны и, конечно, музыкальная комик группа, также за вас выполнят домашнюю работу, и сдадут норму ГТО, причём на золотой значок.

Настю понесло, она указывала то на Игоря, то на Влада, то на Леночку расписывая их невероятные достоинства. Японцы, да и все присутствующие попались на её магию убеждения, которые с таким трудом давалось ей самой в «Школе лидеров».

Илья, поймал момент, быстро но, не суетясь, скользнул к выходу, за ним Алёна. Девушка ненадолго задержалась в дверях, высматривая тех на которых мог не подействовать Настин трёп.

– Кэш, только кэш. – Продолжала Афанасьева. Раздавая визитки местного такси, что распихивала по почтовым ящикам, в свободное от учёбы время. – И поверьте, пригласив нас, вы окунётесь в по-настоящему новый мир, наполненный таким сладким безумием.

***

Сдерживаясь чтобы не побежать, Илья спустился по лестнице с балюстрады, торопливым шагом дошёл до касс и, оказавшись в тени сирени, бросился на поиски Сони. Она нашлась сидящей на скамейке у обелиска, её пытались скрыть давно облетевшие кусты барбариса. Солнечная и сухая погода, правда, с утра отчаянно морозило. Рядом никого. Зябко поджав босые ноги в белоснежном концертном платье, девушка рассматривала что-то на руке, похожая на Кая в замке Снежной королевы складывающего слово «вечность».

– Как ты? – спросил Илья. Подсел рядом. Он хотел, что-то сделать, но не понимал что именно.

– Льдинка! – отозвалась Соня, улыбнувшись той доброй улыбкой, какой могут улыбаться только умудрённые жизней бабушки, увидев нелепость внуков. Из зелёных, счастливых, глаз потоком текли слёзы, – она холодная, хотя нет, растаяла. Смотри!

Девочка подняла руку, сложенную лодочкой, в ней поблескивала талая вода.

– Ты босиком, не простудишься? – мальчишка совсем растерялся.

– Илья, это ненормально даже для тебя, – Соня взяла его руку и поднесла к глазам, потом прижалась к ней щекой. Она не могла перестать улыбаться, но и остановить слёзы тоже не могла, – Я была мертва, без шанса на будущую жизнь, без надежды на спасения, и ныне, и присно, и во веки веков. Дальше стена, плачь и зубовный скрежет. А вместо этого, такая тёплая рука, льдинка, что стала талой водичкой, солнышко. А ты простудишься. Да случись сейчас дождь из камней, величиной с кулак, в этом для меня не будет ничего страшного.

Илья не мог понять всей драмы, он всегда видел Соню живой. Да и как проникнуться тем отчаяньем, что переполняет душу за чертой времени, когда ничего поправить нельзя. Когда точно знаешь приговор тот, что окончателен и обжалованию не подлежит.

– Я у них как самоубийца числилась. Это так страшно, что лучше не знать, что это значит.

Торжественность момента оборвал шёпот со спины.

– Илюх, я всё понимаю, но вытаскивать девочек из зеркала.

– Это ненормально даже для тебя! – закончила фразу Соня, подняв заплаканно-счастливые глаза, как первый раз посмотрела на Алёну.

– Представлять не буду, – Илья взялся за голову и взъерошил волосы, как это делают сумасшедшие, впервые осознав, что немного не в себе, – знакомил, в магазине.

– Соня? – у Алёны подкосились ноги, и она присела с другой стороны скамьи.

– Привет, подружка. – Соня хотела сказать ещё что-то, но не смогла. Она уткнулась носом девушке в ключицу и тихо почти беззвучно зарыдала.

Илья встал, снял куртку и укрыл ею Соню. Он начал потихоньку приходить в себя, и картина мира вновь проступила чёткими контурами. Отбросив как можно дальше желание праздновать победу. Взялся обдумывать, происшедшее, не получилось. В голове вертелось лишь одно: «Не может Он выпустить жертву». Алёна бросила на него ничего не понимающий взгляд, требуя объяснений, затем не выдержала и спросила:

– И что это было?

– Настоящее чудо, давайте просто смеримся как с фактом.

– Что теперь делать? Как объяснять?

– Я думаю, что этого не понадобится. Он обо всём заранее позаботился: о камерах, о смотрителях, о туристах. Завтра всё забудется. Потеряет яркость события. Да и не поверит никто. Найдётся тысячи «британских учёных», которые без проблем растолкуют и это, а потом и само объяснение обзовут фейком.

– Кто Он? Настя, предупреждала, что лучше не спрашивать ты и, правду сказать, можешь, – голос Алёны дрожал, – только я не боюсь. После того что видела собственными глазами, с тобой мне ничего не страшно.

– Он? – Илья задумался как бы попонятней, и не напрямую объяснить. – Он часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.

– Это что из Булгакова? – понизив голос, почти на октаву, спросила Алёна.

– Изначально из Гёте. Но смысл ты поняла правильно. Правда, и пугаться особо нечему, как мне кажется, для Него мстить мелко, это ниже Его достоинства. Да и времени у Него не мерено, может и подождать. Сонь чего скажешь?

Соня оторвалась от подруги, слёзы кончились, а улыбка всё ещё светило солнышком на её лице. Она, щурясь, попыталась рассмотреть место, где среди вековых вязов стояла летняя церковь. Затем окинула взглядом с детства знакомые места. Сладостно потянулась и сказала:

– Меня, конечно, никто не просвещал во все эти планы. В большинстве случаев использовали втёмную. Пускай там одна ложь, и правды я не слышала ни разу, но уверенно скажу ни мстить, ни вредить каким-либо способом, Он не будет. Сделает вид, что ничего не было. Не получилось в лоб, зайдёт с другой стороны, представь, какой у Него опыт, одна история с яблоком чего стоит.

– Так с Его планами разобрались. Теперь твоя очередь. Кого собираешься осчастливить воскрешением первыми?

– Дом хочется навестить. Скрипку проведать.

– Сейчас поедем. Такси я уже вызвал.

***

Всё та же дверь с надписью «Долг». Соня подошла к ней, улыбка солнечным зайчиком освещала лицо, она прикоснулась к косяку, погладила его, дверную ручку, замочную скважину.

– Не уходите, – она обернулась, словно хотела набраться мужества, и нажать на красную кнопку звонка.

Всё тот же резкий, режущий покой подъезда звук. Секундная тишина, и вот послышались приближающиеся шаркающие шаги. Дверь сразу распахнулась, на пороге застыл совершенно трезвый отец. Уставившись на Соню квадратными глазами, он боялся пошевелиться, думая, что видение может, пропасть, растаять испариться.

– Привет пап. – С теплотой в голосе проговорила дочь.

Затем глубоко вздохнув и поддавшись сильному внутреннему порыву, кинулась к нему на шею. Семён Николаевич, с несвойственной отцам нежностью, обнял дочь и с надеждой взглянул на Алёну, потом перевёл взгляд на Илью. Тот дурашливо пожал плечами, мол: «ничего не могу с этим поделать, такова жизнь».

– Я ненадолго, хочу переодеться, и скрипку взять, – сказала Соня, по-хозяйски проникая в квартиру и уходя в свою комнату.

– Как же это? – боясь поверить в возможное, произнёс Семён Николаевич.

– Выходит, и такое бывает, – попытался примирить его с реальностью Илья, – главное, верить в лучшее.

– Кто пришёл? – раздался дребезжащий голос из кухни, – чего молчишь старый дурень, кого там ещё нелёгкая принесла.

– Нашу дочь, – с трудом выдавил из себя отец.

– Белочкой прискакала? Допился старый?

– Не веришь, посмотри сама, оторвись хоть раз от сковородки.

В коридор-прихожую они вышли одновременно, мать и дочь. Соня в джинсах и зелёном свитере, мама в засаленном халате.

– Здравствуй, мама, – с ядом произнесла Соня,– ты чего такого выпила, что уже с нами?

Ольга Михайловна сначала схватилась за сердце и шумно задышала, затем попыталась уцепиться за стену, но через мгновение, закатив глаза, рухнула на пол, как подорванная труба химзавода.

Соня, обулась в ещё не выброшенные кроссовки, и сняла с крючка ключи.

– Пап, бросай пить, а не то каждый день являться буду, – всё так же, с большим чувством, как и подобает дочери, проговорила она.

– Я совсем брошу, ты же меня знаешь, завяжу, только почаще приходи. А ещё лучше оставайся.

– Ладно, поговорим попозже, есть одно неотложное дельце. Да и о маме позаботься, а то она дышать перестала.

***

– Сонь, а ты где жить собираешься? – Алёна не удержалась и добавила в голос немного сарказма, – родителей до смерти запугала, помрут, а ты ещё не прописана. Да и документы…

– На это у меня есть план «Б», дело в половине кучи денег, что хранится у кое-кого под кроватью, перебьюсь, как-нибудь с хлеба на квас. Документы по суду без проблем восстанавливают, хотя понятно мороки много будет. Ничего, справимся. А сейчас на крышу!

– Зачем?

– Хочется одному рогатому прямо в его свиное рыло плюнуть.

Дверь на чердак запиралась на ключ, Соня его достала из потайного места, один поворот и дорога открыта. На крышу вылезли через слуховое окно.

Гулкие шаги по кровельной жести, напомнили Илье первую встречу с Соней, он поёжился и уставился на высокое и безупречно голубое небо. Алёна остановилась, взяла мальчишку за руку и повела как слепого.

– Давай сюда! – Соня встала на площадку между трубами вентиляции. – Моё место!

Складной пластиковый стул, жестяная коробочка из-под конфет, и металлическая полка, на неё девочка положила футляр со скрипкой. Открыла. Достала инструмент. Осмотрела. Осталась довольна. Потом взяв в руки смычёк, резкими движениями натёрла канифолью. Улыбка так и не сошла с её лица, показалось, что она наслаждается каждым даже самым малым действием. Затем выпрямилась и, глубоко вдохнув колючего морозного воздуха, сказала:

– Ну что отпразднуем победу! Твою Илюш!

– Нашу. Я никогда не оставался один. Вспомни, сколько раз ты меня выручала.

– Хорошо, – согласилась Соня. – За нашу победу!

И скрипка запела высоко и мелодично. «Ода к радости» Бетховен. С каждым тактом плавность отступала, пропуская вперёд ту бурю эмоций, что бушевала в груди у Сони. Она искрила, кричала, смеялась, стараясь передать хоть маленькую толику, тех чувств, что пережила за последние полчаса. Заканчивала резко, отрывисто постоянно играя на двух струнах, ярко, звонко, радостно. Соня замерла в восторге. Ей удалось спеть о счастье, что можно прожить ещё один день, ещё один час, ещё одну минуту, что есть шанс доказать ЕМУ, что он не ошибся, отдав этот мир нам.