Долгожданный пуск городского фонтана стал в Фэйридже настоящим праздником. Площадь возле ратуши превратилась в одну большую клумбу из-за пестрых нарядов и еще более пестрых зонтиков.
Когда Саймон  торжественно повернул выкованный Падди вентиль, и из кувшина бронзовой нимфы  быстрым потоком полилась вода,  тучи рассеялись, и  выглянуло солнце, а струи дождя вспыхнули, как золотые. Дети засмеялись и принялись скакать по лужам. Даже некоторые взрослые закрыли зонты и, смеясь, подставили лица под солнечные капли.
У самого подножия фонтана стоял Падди, сжимая в руке размокшую бумажку, и, отчаянно волнуясь, читал стихи:

О как же я люблю вас, прелестное созданье!
Люблю ваш облик нежный и этот дивный взгляд!
И ваша неподвижность, и бледность, и молчанье
Душе моей так много о многом говорят…

  При этом он, вроде бы, пытался смотреть на статую, но все время поворачивался к Доротее. А она светилась от счастья и была прекраснее любого цветка в своем саду. Маг-хранитель незаметно вытирал глаза и растроганно улыбался.
Саймон устало присел на край мраморной чаши.

- Кажется, совсем скоро еще одна сказка закончится свадьбой, - усмехнулся он. – Влюбленные уедут праздновать медовый месяц, а мне придется трудиться дальше на своем посту. Как говорится,  сегодня я молодец – сделал все, что мог. Осталось сделать все, чего я не могу, и тогда успех гарантирован.

  Саймон запрокинул голову и, улыбаясь, посмотрел  в светлеющее небо. Дождь убегал вместе с облаками, звонкими каплями ласково прощаясь со своей возлюбленной. Последние струи громко ударили по мостовой, и над городом сияющим мостом встала огромная радуга.

Пока народ любовался  этой красотой  и радовался хорошей погоде, виновник столь приятных событий незаметно выбрался из толпы и отправился домой.

Точнее, пошел в сторону городского парка, в глубине которого рядом с руинами старинного замка располагался дом бургомистра. Проходя мимо перекрестка, Саймон неодобрительно покосился на торчащий там большой указатель, чей длинный «нос» был повернут к его жилищу. Собственно, необходимости в этом указателе не было никакой – все и так прекрасно знали, где обитает нынешний правитель. Оглянувшись по сторонам, юноша на минуту остановился  и, усмехнувшись, повернул кованый «флажок» на девяносто градусов.

- Пусть считают, что я переехал, – хмыкнул он и пошагал по тенистой аллее.

  Белый двухэтажный дом со стрельчатыми окнами и красной черепичной крышей стоял между деревьями с тех незапамятных времен, когда и парка-то никакого не было. Вообще-то, эту городскую достопримечательность Саймон откровенно не любил.

- Десяток комнат на одного меня – явный перебор, – бормотал он, тихо надеясь, что у дверей его не будет дожидаться какой-нибудь очередной проситель. – Меня вполне устроил бы скромный домик в два окна.
 Развалины под боком также совершенно не радовали молодого бургомистра. Лет сто тому назад в них, по случаю какого-то юбилея, был устроен праздничный фейерверк, закончившийся грандиозным пожаром. Большая часть сооружений была разрушена, а замок признали негодным к обороне. И раз  никакой войны не планировалось, а городская казна была пуста, никто не стал его восстанавливать. Наступление свершилось много позже, чем его ожидали, и противник был не тот - замок атаковала природа, не встречая на своем пути сколь-нибудь заметного сопротивления. Плети хмеля разлеглись на внешней стене, а остатки башни, как осадными лестницами и веревками, покрылись плотными, густыми лозами одичалого винограда и повители.
  - Теперь по этим руинам шляются всякие темные личности в поисках приключений на свои головы, - ворчал себе под нос глава города, -  Кто в подвалах теряется, а кто норовит с башни свалиться. В итоге, рядом вечно торчат то кареты «скорой помощи», то полицейские чины. Да и сами пострадавшие ведут себя не лучшим образом…

  Продолжая разговор с самим собой, бургомистр свернул на неприметную тропинку, а потом продрался сквозь заросли дикой ежевики, скрывавшие от чужих глаз дверь черного хода. Сегодня ему не хотелось больше ни с кем встречаться.

- Последняя неделя выдалась слишком беспокойной, – думал он. – Стоит на кого-нибудь наткнуться – и редкий отдых накроется бордовой шляпой.

  Молодой человек зашел в дом и поднялся по винтовой лестнице на второй этаж, на ходу стаскивая с себя надоевший сюртук.

- Пора, все-таки, снять для себя в городе какое-нибудь тайное убежище, – хмыкнул Саймон, задергивая  шторы  и облачаясь в свой любимый халат. – Я откровенно не люблю большие пространства. Честно говоря, даже курительная комната в ратуше мне нравится гораздо больше собственной спальни. Вот угораздило же меня попасть в бургомистры!

  Он достал из резного шкафчика бутылку вина и устроился в кресле, глядя, как в солнечном луче, пробившемся сквозь неплотно задернутые шторы, пляшут потревоженные им пылинки.

- Я такая же пылинка на ладони Мироздания, – грустно подумал Саймон, и прикрыл глаза.

(А теперь самое время узнать кое-что о прошлом нашего героя).

  Картинка из прошлой жизни встала перед его внутренним взором.

Лесная поляна, горящий костер и люди, сидящие на шкурах. Пир в ночь Самайна в самом разгаре. Играют музыканты, неспешно текут беседы, а еду подают на больших деревянных подносах. Еды много. И вина – тоже.

Ведь каждый пирующий принес с собой дары из своих запасов.
Вот какой-то мужчина протягивает руку к очередной корзинке  и замирает  в недоумении. Потому  что вместо хлеба или мяса в ней лежит … младенец.

- Никто так и не понял – откуда я там взялся? – вздохнул бургомистр, делая большой глоток. -   Ночь Самайна  освобождает сверхъестественные силы. Призраки мертвых и тех, кто еще не родился, свободно гуляют между живыми и могут даже похитить кого-то. Видимо, меня украли. Но поскольку пропажу никто не искал, меня отдали одной бездетной паре. А те назвали малыша -Сайман. В честь праздничка, так сказать. Буквы-то одни и те же! Это потом я поменяю одну – чтобы мое имя никому не резало слух…

  Возле дома раздались голоса. Бургомистр недовольно поморщился, встал и поплотнее закрыл окно. Запер дверь на ключ и снова вернулся в кресло.

- Самайн  - промежуток времени, не принадлежащий ни будущему, ни прошедшему, – вздохнул он. – Вот и я завис где-то посередине. Да еще и приобретя некие способности, не свойственные обычному человеку.
На этом месте юноша  невесело усмехнулся, повертел в руках бутылку и все-таки сделал большой глоток.
- Приемные отец и мать давно замечали, что я частенько веду себя странно. Застываю на одном месте, смотрю так, будто различаю что-то невидимое, шепотом болтаю непонятно с кем. Они потребовали ответа. И очень обрадовались, когда я по наивности ляпнул, что умею общаться со стихиями. Да еще и видеть  их в человеческом облике. Шутка ли – ребенок с магическими способностями! Любая Академия Волшебства охотно  примет его в свои стены. А родителям,  по закону, будет выплачена большая денежная сумма!  В общем,  неудивительно, что мои родные не стали мешкать и тут же пригласили в гости мага-хранителя из ближайшего городка. Дабы тот обследовал меня   на предмет наличия  этих самых чудесных способностей. Да только ответ старого волшебника был отрицательным! Он не нашел во мне ни капли магии. И признал неспособным совершить даже самое захудалое чудо.  Что решили после этого отец и мать? Конечно же, что негодный мальчишка просто обманывает их. Вместо звания студента Академии Волшебства я получил хорошую порку. А потом случилось несколько неурожайных лет, да, к тому же, почти разорился маленький магазинчик, принадлежавший приемному отцу. И приемные родители решили отдать меня в церковный приют. В надежде, что  со всеми странностями  их неродного сына успешно разберутся святые отцы… Если честно, я и сам до сих пор не знаю, откуда во мне этот Дар. И старина Адельмус тоже не в курсе – каким образом можно общаться со стихиями без капли магии в крови.   Что уж говорить о смиренных монахах и отце-настоятеле!
  Он усмехнулся.

- Но я был смышленым мальчиком  и решил не повторять  ошибок. Очередную порцию «березовой каши» получать совершенно не хотелось.  И за все годы жизни в приюте я никому не обмолвился о своих способностях. Да и  не стоило  пугать собой почтенных служителей божьих, дающих сиротам  не только кров, но и некоторое образование. Мда! Никогда бы не подумал, что буду им благодарен. Все-таки, править  и управлять – вещи совершенно разные. В отличие от  королевы Альбиона, мне приходится что-то делать. Впрочем, пока я как-то справляюсь. Курс наук вместе с историей, экономикой и географией в церковном приюте преподавали неплохо. Хотя нередко приходилось гнуть спину на грядках монастырского огорода.

  Юноша прикрыл глаза и откинул голову на спинку кресла. Перед внутренним взором замелькали пестрые картинки, зазвучали голоса из прошлого.

- Саймон, эй, Саймон, очнись! Падре, он опять наклонился над грядкой, траву не полет, молчит и только губами шевелит.

- Сын мой! Напоминаю тебе, что праздность – мать всех пороков. Разве не заповедал нам Всевышний, чтобы  люди зарабатывали хлеб в поте лица своего? Очисти же разум свой от ненужных мыслей и направь все силы к труду. Иначе, порция розог и стояние в углу на коленях – заменят тебе ужин.

  Темноволосый мальчик торопливо выпрямляется, неловко кланяется святому отцу и начинает усердно выдирать из земли колючие плети осота.
И кому он мог бы сказать, что только что беседовал с … капелькой росы. Да-да, крошечной девочкой-Каплей в блестящем золотом платье.

Она рассказала ему, что живет на этой земле всего лишь несколько часов.

И мальчик чуть не заплакал. Но Росинка поведала, что за этот короткий срок она успевает очень многое. Спасти траву от жажды, удивить ребенка, наклонившегося над ней,  вдохновить поэта на чудесное и грустное стихотворение о краткости земной красоты…

- Вот так я и болтал то с облаками, пролетающими над серой крышей монастыря, - усмехнулся Саймон. - то с лужами, оставшимися после дождя, то - с весенними ручейками. Ребята из приюта считали меня разиней. Ну, еще бы – сколько раз они видели меня, замершим на месте  и глупо пялящимся в пространство. «Саймон, Саймон – простота! Поймал удочкой кита!» - это они про меня сочинили. Впрочем, я на них не обижался, да и в драку никогда не лез. Зачем махать кулаками и зарабатывать синяки да шишки? Если можно договориться с ветром, туманом или рекой, то уж человек с человеком всегда договорится. Мда-а, так  думал я тогда, и среди приютских   слыл самым  смирным, хоть и весьма рассеянным мальчишкой. Вот только с тем поганым инспектором  прийти к консенсусу  так и не удалось…

  Выпитое вино затуманило сознание, голова молодого бургомистра упала на грудь, и усталые глаза закрылись. А сон, явившийся к нему, стал точным продолжением недавних воспоминаний.

- Могу тебя поздравить, сын мой!

  Важный аббат в шелковой сутане смотрит на высокого худого парня и снисходительно улыбается.

- В твоем аттестате, Саймон Джонс, отличные отметки стоят почти по всем предметам. Сын мой, не желаешь ли ты посвятить свою жизнь служению Святой Матери Церкви? Нам нужны способные и умные юноши, готовые нести Благое Слово во все концы этой большой земли. Как насчет принятия пострига и последующей должности миссионера на Южных Островах?

  Саймон вздрагивает от такого предложения и отрицательно качает головой. Улыбка исчезает с лица аббата.

- Ну, что ж, Саймон Джонс, в таком случае тебя ждет сельская школа в провинции Майбери. Жаль, очень жаль, сын мой. С твоим умом и  незаурядными способностями дипломата, ты мог бы сделать неплохую карьеру в лоне Святой Церкви.

- Еще чего не хватало! – пробормотал во сне молодой бургомистр. – Похоронить себя заживо в стенах монастыря или всю жизнь проповедовать то, что прикажет   церковное начальство – бр-р-р! Лучше уж грифель, доска да куча непоседливой ребятни.

  А сон поменял картинку, и теперь Саймон видел себя на крылечке сельской школы в окружении мальчишек и девчонок.

Вот он объясняет им правила грамматики, а вот помогает решать задачи. Солнечным весенним днем учит ребят делать кораблики и пускать их в плавание по быстрым ручейкам. Под Рождество они все вместе наряжают в классе большую елку и устраивают целое представление. Молодой учитель почти счастлив.

Чего нельзя сказать о родителях учеников. Зажиточные лавочники и богатые фермеры недовольно косятся в его сторону.

- Разве он чему научит? Ни строгости в этом учителе Джонсе нет, ни важности! Вон вчера бегал по лугу, словно бродяга какой, босиком и с нашими балбесами воздушного змея запускал.

- Верно, сосед, говоришь. Намедни, мой оглоед после выволочки разорался! Дескать, ты меня лупишь за дело и без, а учитель Саймон и пальцем никого не трогает. Слышали такое?! Да разве можно детей без розог учить?

- А что за задачки он им задает?! Про драконов каких-то стоглавых, про вычисление этого-самого… площади двора рыцарского замка, да про звезды небесные. Нет бы, как все нормальные люди, деньги считать или круги колбасы, или даже бутылки с элем. Мелкий мой после таких вот уроков заявил однажды: «Тошно  мне, папаша, с тобой  в лавке покупателей обвешивать. Вот вырасту – и уеду учиться в столицу». Ну, я ему ремнем-то и врезал! А все Саймон этот виноват! Прислали учителя липового на нашу голову!

  И следующая картина – распаренная от долгой дороги лысина и недовольное лицо инспектора сельских школ.

- Господин Джонс, на вас неоднократно поступали жалобы от местного населения! Говорят, что вы ведете себя недостойно звания педагога и учите детей тому, что не написано в Королевской программе обучения.

Я вынужден проверить знания ваших учеников.

  Но дети отвечают без запинки, и Саймон внутренне торжествует, а надутое лицо инспектора становится еще более хмурым.

Бывший учитель и нынешний бургомистр тяжело вздыхает во сне.

Ну, кто бы мог подумать, что малыш Вилли, самый резвый и шаловливый из ребят, вздумает сделать бумажного голубка именно во время  инспекторской проверки. Правда, противный проверяющий в тот момент удалился. Вот Вилли, пользуясь передышкой в экзамене, и метнул свою игрушку. Бумажная птичка взмыла под потолок, спикировала к двери и… приземлилась  на высокоученую лысину вернувшегося инспектора!

- Господин Джонс! Ваши воспитанники не уважают начальство! Я вынужден примерно наказать малолетнего хулигана! А заодно – подать пример вам – как следует воспитывать подрастающее поколение.

 Разъяренный инспектор хватает розгу из специальной корзины. Той самой, что стояла в классе только для вида,  и которой Саймон не пользовался никогда. Толстые пальцы вцепляются  мальчишке в ухо. Розга со свистом взмывает вверх… И слышится грохот.