...дальше нельзя.

Я смотрю на него, не понимаю, почему дальше нельзя, ведь там дальше такой же остров, тот самый остров, так отчего же нельзя. вот если бы мы шли по острову, а дальше был бы не остров, - то да, конечно, дальше нельзя было идти, а тут остров, и там остров, и почему нельзя...

...нельзя, - повторяет он, ну, не повторяет, показывает знаками. Он умеет еще как-то говорить, он мне показывал – раскрывает рот, только по движению рта совсем ничего не понятно. Он говорит, что делает еще что-то, колебания воздуха – я не понимаю, как можно говорить ветром, так не бывает.

Я показываю ему знак вопроса. Я могу показывать ему знаки в голову, он мне нет.

Знак вопроса.

Почему.

Почему нельзя.

Он показывает – там... – и складывает из веточек тонкую причудливую башенку. Показывает еще что-то – три лоскутка разных оттенков, кладет их в ряд.

Там его земля, - показывает он, - его...

Я догадываюсь, что его – это того, у которого башня и три полосы в ряд.

И поэтому нельзя.

Почему-то.

.

Я плыву в лето.

На всех парах.

.

Начинаю понимать.

Там, на западе земля того, у кого башня и три полоски в ряд.

К югу земля того, у кого круглая стена со множеством окон, а зачем – непонятно, и он еще делает тонкие длинные нити, кладет их на круглый камень и ест. У него тоже три полоски в ряд – я пытаюсь понять, чем отличаются те три полоски от этих, не понимаю.

.

...потерпел крушение над Атлантической пустотой, в настоящее время ведутся поиски...

.

Дальше земля этого – у него уютный дом на вершине холма, дом со множеством башен, он ловит мелких зверушек в силки, измельчает их мясо, готовит из них что-то продолговатое, ест. Он еще сделал себе стальной шлем с изогнутыми рогами-крыльями. У него тоже три полоски, только горизонтально, он показывал мне, вот темная полоса – это плохое, вот светлая полоса – это хорошее, а вот средняя полоса... – он не знает, как объяснить, он берет острое, которым режет мясо, он ищет мясо, мяса нет, он надрезает своё запястье, оттуда течет темное, мутное, он показывает, ну вот, как эта полоса, видишь? Я не вижу сходства, но вежливо соглашаюсь, вижу, вижу...

.

...по предварительной информации выживших не осталось...

.

Дальше к востоку нельзя, потому что там темное пятно на белом, и дом с причудливыми крышами, и круглые фонарики, они светятся по ночам. Тот, кто там живет, рассказывал мне о существах, которые пьют масло из фонарей или прячутся в темноте под потолком и пьют свет – хоть я никаких чудовищ не видел. Он еще показывал мне, как складывать из бумаги птиц и цветы. И ставил сети на мелких рыбешек, чтобы готовить их с белым зерном.

.

...самолет, следовавший на международный саммит Большой Пятерки, который должен был проходить в...

.

А дальше тоже нельзя – где уютный дом, и поле, засеянное желтым, и этот, который собирает оранжевые круглые плоды, чтобы вырезать из них дыры, и зажечь внутри огонь. Всякий раз, когда я прихожу, он набрасывает на меня веревку с петлей, спрашивает, с какой целью я пришел и насколько.

У него много полосок.

Он показывает мне звезды, и мы вместе считаем, что их пятьдесят.

.

Этот с рогокрыльями спрашивает меня, как давно я здесь.

Я говорю, что всегда.

Он не понимает, что значит – всегда.

Я тоже не понимаю.

.

Этот, который делает цветы из бумаги, рисует два квадратика, показывает путь солнца от рассвета до заката.

Рисует две палочки вниз, показывает себя.

Рисует линию, над ней крест, показывает на землю.

Я не знаю, зачем.

Так надо.

.

Тот, с веревкой, говорит мне о земле – большой-большой, бескрайней-бескрайней, где расстилаются степи, и пустыни, и каньоны среди скал – вот как отсюда, так до... до далеко-далеко. И это вот все его земля, он властелин большой земли, и люди поклоняются ему...

.

...люди поклоняются ему. Они придут сюда, прилетят, они найдут его, потому что всех найдут, и все будет, как всегда было. Так говорит тот, у кого круглая стена с арками и длинное, которое можно есть.

.

Этот, в домике с башенками, варит что-то пенное, терпкое, пьет. Рассказывает мне про повозки, которые ездят сами по себе, и про большие машины, которые летают в небе, и вот, смотри – он показывает мне прямоугольный камень – вот сейчас на нем нет ничего, а если дать ему энергию, он будет показывать разные картины, которые двигаются...

Я делаю вид, что ему верю.

Он пьет дальше, он говорит, как там теперь без него, а вдруг кого-то нашли вместо него, да что значит, вдруг, нашли, точно нашли, и даже если теперь его найдут и вернут, кому он там нужен...

Я не понимаю, я говорю – нужен, как же не нужен, как можно вас заменить, ведь вы – это вы, и другого вас нет, и не может быть. Он улыбается, благодарит.

.

...поиски пропавшего самолета продолжаются...

.

...мне показывали обломки, вернее, то, что от них осталось – то, что те пятеро не растащили для каких-то своих целей. Показывали могилы рядом с обломками, носили к ним цветы. Говорили с каким-то благоговением, этот с бумажными фонарями показывал мне знак со множеством черточек.

.

Я говорил, что скоро поплыву в зиму.

Они говорили, что скоро зима.

Я видел на их лицах тень страха и отчаяния, когда они говорили – зима.

Нас найдут, - говорил тот с башней, - обязательно найдут.

Обязательно – вторили ему остальные.

.

...есть мнение, что вся культура, цивилизованность, этикет, да что там, даже нормы морали – слетят с человека, как отмершая шелуха, и люди, еще вчера вежливо пожимающие друг другу руки, вцепятся друг другу в глотки...

.

Будет зима, говорю я.

Будет зима, говорят они.

Нас заберут, говорят они.

Вас заберут, говорю я.

.

Этот, с бумажными цветами, не выходит из дома с причудливой крышей. Рыбы порвали сети, летают, как хотят.

Этот с башней говорит, у него есть что-то, что может помочь тому, с бумажными цветами. Тот с бумажными цветами обещает рассмотреть вопрос.

Холодает.

Этот с башней снова говорит, у меня есть, я вам помогу – тот с цветами обещает рассмотреть вопрос.

Этот, который измельчает мясо, делает крылатый дом, просит меня сказать, что он взлетит.

Я показываю знак будущего, знак дома, знак полета.

Он благодарит.

Я вижу, как он взмывает в пустоту, высоко и далеко, как беспомощно срывается в бездну.

.

Я плыву в зиму.

Трое едят, что могут съесть, жгут, что могут сжечь.

Тот, с башней, идет в сторону дома с причудливыми крышами. Тот, с бумажными цветами напоминает, что туда нельзя, - и у него еще хватает сил застрелить того, с башней.

.

Возле обломков делают еще три могилы, две из них пустые – кто упал, того не вернешь, а кто с бумажными цветами, к тому не ходят, говорят, там смерть, какая-то особая смерть, мало ли.

.

- ...с какой целью вы пришли сюда?

- Увидеть вас.

- Как долго вы пробудете здесь?

- Один вечер.

Он приглашает меня в дом, дом у него большой, с арками, с плетеными креслами, которые он сам делал.

- Помните, когда заболел этот? – он показывает круг, я понимаю, что говорит про того с цветами.

- Помню.

- А не помните, с кем он говорил до этого?

- М-м-м...

- А может... – он делает жест, как будто ест что-то бесконечно длинное, я понимаю, о ком он говорит.

- Возможно.

- Возможно, да?

Снова показываю знак согласия.

.

Приходит зима.

Жгут все, что еще не дожгли, выискивают, что еще можно съесть.

Просыпаюсь, разбуженный шумом, не сразу понимаю, что происходит, кто с кем дерется, почему этот, с круглой стеной и арками, больше не встает, - тот, у которого полосы и звезды, показывает мне знаками, что это вот этот убил того с бумажными цветами, это он виноват, он плохой, он плохой...

.

Я плыву в зиму.

Я не могу не плыть в зиму, острова не выбирают своих орбит.

Мы сидим на кухне, которая переходит в гостиную, которая переходит в холл, который переходит в прихожую.

Они найдут меня, говорит он.

Найдут, соглашаюсь я.

Я вернусь домой, говорит он.

Вернетесь, соглашаюсь я.

Там большие города, говорит он. И дома до неба. И степи далеко-далеко.

Города, говорю я. Дома. И степи.

Холодает. Я вижу, как седеют его волосы, как желтеют и облетают его листья, как потихоньку истлевает его плоть. Я видел это тысячи раз, ростки по весне, тянутся к солнцу, отпадают от корней, ходят по острову. Кто-то иногда делит остров на туда-нельзя-сюда-нельзя, кто-то объявляет себя властелином острова, кто-то сражается за остров не на жизнь, а на смерть... Но такое я вижу впервые...

Я расспрашиваю его, - тороплюсь, ведь времени осталось мало. А индейка, это как, а ведьмины пальчики – это как, а носок над камином – это зачем, а прерии – это что, а черная пятница почему черная, она в очаге обгорела, или как. А вот Атлантическая пустота есть, а какие еще, Тихая, Индийская, а почему Тихая, они все тихие, а какие еще земли есть...

Я спешу.

Понимаю, что времени осталось мало, а я столько всего еще не узнал...

- Они найдут меня, - не то спрашивает, не то уверяет он.

- Найдут.

- Я вернусь домой.

- Вернетесь.

Он снова переходит на свой говорящий ветер, я перестаю его понимать. Наконец, показывает знаками.

- Я... я про вас сообщу... я вас заповедной зоной сделаю...

- Спасибо.

- Они же... – он смотрит на меня, сам не верит в то, что говорит, - они же меня найдут? Найдут? Да?