Садимся с детьми ужинать.

Думаю, как бы невзначай поучить их хорошим манерам, - понимаю, что учить нечему, они уже все прекрасно поняли. В воздухе парит крохотная вилочка, не больше моего пальца, крошки хлеба вперемешку с сахарным песком взмывают маленьким вихрем, в пустоту поднимается миниатюрная чашечка, я вижу, как кофе поднимается над чашечкой, сворачивается в кольцо. Кто-то – да не кто-то, а Янтарь – пытается взять чайную ложку, не может, ложка со звоном падает, чуть не переворачивает чай. Я вижу, как возле Янтаря плывет по воздуху салфетка, вытирает стол. Агат смеется – этому я тоже их научил, смеяться. Янтарь толкает Агата, я думаю, что мне делать дальше - разнимать их, потому что я учил их хорошо себя вести за столом, или не разнимать, потому что этому я их тоже учил – смеяться, толкаться, дразнить друг друга, они тоже этого не умели.

Агат. Янтарь. Аметист. Изумруд. Рубин.

Агат. Янтарь. Аметист. Изумруд. Рубин. Я называю их так, потому что надо же их как-то называть. Я называю их так, потому что каждому прицепил крохотный драгоценный камень – если здесь вообще уместно это слово – «прицепил», потому что цеплять-то и не на что.

Дети.

Дети... иногда настолько забываюсь, что чуть не говорю – мои, хотя никакие они не мои. И никакие они не дети, с чего я вообще взял, что они дети, где вы видели таких детей.

Дети.

Я нашел их на месте его гибели, их было пятеро, пятеро детей, хочется написать – они жались друг к другу, но им-то как раз нельзя было жаться друг к другу, они должны были держаться на расстоянии.

Дети...

Каждый из них умещался в моей ладони.

С чего я вообще назвал их детьми...

Земли без солнц.

На ночь я рассказываю им не то сказку, не то быль, не то сам не знаю, что – вот бывают земли под солнцем, а бывают земли без солнца. Земли без солнца плывут среди звезд, одинокие и холодные. Но иногда им встречается солнце, и тогда они отогреваются.

А есть еще земли, на которых есть жизнь, и земли, на которых нет жизни. А бывает еще жизнь, у которой нет земли. И иногда встречаются жизнь без земли и земля без жизни.

А однажды встретились земля без солнца и жизни, жизнь без земли и солнца и солнце без жизни и без земли. И стали жить вместе.

Ненадолго.

Очень ненадолго.

На какие-то тысячи лет.

Я желаю им спокойной ночи и ухожу – они не засыпают, нет, они не умеют спать. Они спрашивают, что такое сны. Я бросаю им на кровати маленькие картинки, говорю – сны.

Картинки парят в воздухе, начинают вращаться по кругу.

Пришли по небесам.

Мне тоже не надо спать.

Я все боюсь, что придет откуда-нибудь из ниоткуда кто-нибудь никто и спросит, что я тут делаю, какое я имею право вообще что-то тут делать, являюсь ли я наследником той великой цивилизации, которая поселилась здесь. И мне не останется ничего кроме как убить вопрошавшего, потому что я сам – никто, и не имею никакого отношения к тем, не умеющим есть солнце, которые когда-то поселились здесь.

И если меня спросят – кто они были – я не отвечу.

Я ничего не знаю про них.

Я знаю, что они не умели есть солнце.

Я знаю, что они пришли сюда издалека.

Я знаю, что они пришли по небесам.

Я знаю, что они ужинали и размешивали сахар в чае.

Я знаю, что они рассказывали сказки на ночь и ложились спать.

Ем солнце.

Утром выхожу на веранду, ем солнце.

Это важно.

Потом рассказываю детям про Эй, про Би, про Си и про Ди.

Это тоже важно.

Кто я.

Я умею есть солнце.

Я появился, когда остатки великой цивилизации уже уходили в небытие, проклюнулся из ростков, которые на прародине великой цивилизации выглядели совсем не так, а здесь, под чужим небом и чужим солнцем, обрели истинную свободу, став мной.

Они научили меня держать вилку в левой руке – хотя мне это ни к чему, потому что нельзя есть солнце вилкой.

Они не ответили на вопрос, как держать вилку, если у меня нет рук.

Они научили меня рассказывать сказки на ночь и желать спокойной ночи.

Они рассказали мне про Эй и про Би, и про Си и про Ди, и про Джи, и про Эф, и дальше до Зет.

Они не учили меня строить остроконечные шпили, узкие арки и причудливые лестницы – всему

этому я уже учился сам.

Кто он. Тот.

Он появился, когда я понял, что отклоняюсь от курса, что что-то неумолимо тянет меня к северу через холмы – и чем больше я пытаюсь вырваться, тем больше затягивает меня туда...

...нет.

Он появился, когда я увидел в ночном небе ослепительное голубовато-сиреневое полярное сияние, замкнутое кольцом, торчащем из холма.

...и нет.

Он появился, когда я увидел ослепительную вспышку в небе, но так и не мог понять, что это падает, и когда смотрел с высоких гор туда, где упало непонятное что-то – ничего не увидел, ничегошеньки-ничего.

Я не сразу понял, что его нельзя увидеть, я думал, что это сияет он, а не всполохи ионосферы, схваченные им. И даже когда пару дней спустя я пошел туда посмотреть, отчего трясется земля, и увидел кольцо из камней и земли, непонятно как держащееся в воздухе – я все еще думал, что это он, камни и земля.

Огромное земляное кольцо, вырастающее из земли и тающее в облаках.

Город

Этот город должен был возвышаться на кольце, окутывая его со всех сторон. Этот город должен был обвивать кольцо своими лестницами и улицами, башнями и шпилями, а в центре кольца остроконечные крыши должны были едва-едва соприкасаться друг с другом...

...так задумывал я, когда пытался возводить что-то на появившемся кольце, так задумывал я, когда складывал камни и ковал изящные решетки и витражи. Так все еще задумывал я – когда невидимое кольцо схватило меня, пытаясь разорвать на части, несмотря на мои отчаянные попытки вырваться.

Петля.

Я убил его...

...нет, не так.

Он сам убил себя, пытаясь разорвать меня и мой город на куски, он запутался сам в себе мертвой петлей и вспыхнул ослепительным сиянием, отбросившим меня куда-то в бесконечность – только это и спасло меня от неминуемой гибели.

Дети

Я нашел их на месте его гибели, их было пятеро...

Энциклопедия.

Найдется все.

Космическая струна – складка пространства, образующая вокруг себя гравитационное поле...

Планета-сирота – планета, не имеющая своей звезды...

Эволюция...

Мутации...

Открытка

Пишу открытку в прошлое, тем, кто учил меня вилке и Эй Би Си. Пишу, что у меня все хорошо, что у меня есть солнце (пока еще есть) и есть дом, и по утрам я выглядываю из окон и ем солнце.

Я знаю, что моя открытка никогда не дойдет до прошлого.

И все-таки пишу, сам не знаю, для кого.

Сны

Дети в который раз просят посмотреть в энциклопедии, что такое сны.

Я в который раз смотрю, что такое сны.

Дом

Я оплетаю весь дом, я прорастаю во все комнаты, я окутываю лестницы своими ветвями, я распускаю в окна широкие листья, ем солнце.

Солнце.

Солнце тает.

Думаю, успею я что-то сделать, чтобы обуздать свою землю, посадить на привязь к солнцу.

Умножаю время, которое у меня есть, на энергию, которая у меня есть.

Получается двести.

Умножаю время, которое мне нужно, на энергию, которая мне нужна.

Получается сто семьдесят.

Умножаю время, которое нужно, чтобы вырастить детей (детей?) на...

Получается сто пятьдесят.

Складываю.

Получаю триста двадцать.

Вычитаю.

Думаю, где взять недостающие сто двадцать энергочасов.

Понимаю, что нигде.

Дети.

Вижу, как поднимаются страницы книги, как дергаются буквы – Эйч, И, Уай, запятая, Ди, Ай, Ди, Ди, Эл, И...

 Hey diddle diddle, 

The cat and the fiddle...

Спрашиваю, что получилось.

Агат ощупывает фигурки на столе, выбирает фигурку кота, снова шарит по столу, ищет фигурку скрипки, ошибается, находит виолончель. Я хочу сказать, что неправильно, что виолончель большая, а скрипка маленькая, тут же спохватываюсь, что крошечные фигурки на столе все маленькие.

Агат подхватывает горсточки пепла на столе, складывает в буквы –

W

H

O

...

Кто играет на скрипке.

Я хочу ответить – конечно же кот, тут же спохватываюсь, а ведь там сказано – кот и скрипка, и черт пойми, кто на ней играет.

Понимаю, что от меня ждут ответа.

Говорю – кот.

Думаю, где взять недостающие сто двадцать энергочасов.

Открытка.

Пишу открытку в прошлое, что у меня все хорошо, у меня есть дом, и зеленые холмы, и солнце.

Хочу написать про детей, почему-то не пишу.

Дети

Думаю, как их отругать, как это вообще – кого-то ругать.

А как не ругать, отличились, устроили не пойми что, разворотили пол-планеты там, за холмами. Ну а что я хотел, они уже большие, они уже больше того кольца, которое было сначала, распалось на пять маленьких. Так они всю планету разнесут, и вся недолга. Думаю, как выставить их отсюда, как намекнуть, что пора бы уже в свободное плавание, что не маленькие уже...

Понимаю, что никак.

Солнце

Выпускаю листья, пью остатки солнца, слишком малые, чтобы напитать меня. Еще пытаюсь смотреть, где дети (дети?), куда их понесло, опять где-то нигде, кромсают планету, возводят какие-то причудливые города, пока есть из чего возводить.

Напрягаю остатки зрения, еще пытаюсь высмотреть что-то, еще пытаюсь выискать пятерых сорванцов, показать им, что так нельзя, - как будто я еще могу им что-то показать...

Сны

...раньше я думал, что мне не нужно спать.

Или не сны?

...или нет, или это все-таки не сон, забытье какое-то, провал куда-то в никуда, чувствую, что у моего разума больше нет сил думать. Забытье сменяется странными видениями, я не могу понять, на самом деле это или это то самое, что называют – сны. Потому что наяву так быть не может, так не бывает, чтобы планета разрывалась на куски, на пять обломков, изгибающихся в кольца. И так тоже не бывает, чтобы пять колец завертелись вокруг солнца, чтобы от солнца потянулись пять сияющих нитей, все больше наматываясь на кольца. Я еще вижу пять сдвоенных колец, где каждое земляное кольцо окутывает кольцо пламени, - и снова проваливаюсь в забытье.

Открытка.

Я не понимаю, откуда взялась эта открытка, её не может быть, открытки, где кто-то пишет мне, что у них все хорошо, у них есть земля и солнце, небо и звезды, дома и города, Эй и Би, Си и Ди, и еще у них есть я.

Смотрю на открытку, на город на кольце, обвитый зелеными ветвями, на шпиль, увенчанный аметистом, пытаюсь что-то понять...