Лежу на боку, полусонно уставившись в черное небо. С чего-то дрожу.

Вон та очень яркая точка – Сатурн. Самая интересная для меня из планет. Хочу ее рассмотреть поближе, почетче. И воображение словно бы предоставило мне мощный телескоп. Почему он не всходит так в нашем небе? Так, чтобы сияющий желтоватый шар, чуть поменьше Солнца, будоражил густую ночь тонким, призрачным диском колец?

Одергиваю себя: типун тебе на язык! Если восход Сатурна будет таким, как ты хочешь, то от Земли ничего не останется. Крупная форма, в которой можно, казалось бы, уже взором проникнуть в слои атмосферы, превращается снова в невнятную блестку. Переворачиваюсь на спину. Лучше разглядывать те быстро движущиеся звездочки.

Это орбитальная станция из нескольких блоков, перемещающихся относительно друг друга. Они крутятся, как на школьной модели атома, по наклонным орбитам. Откуда мне это известно? Сколько раз доводилось следить темным вечером в детстве за спешащей по небу едва различимой искоркой. Выловишь ее в Млечном Пути и ведешь, ведешь за ней взгляд до ближайших деревьев. Она несется так быстро, что даже некогда сбегать домой за биноклем – только глаз не спускай, задрав голову. И в бесцельном со стороны занятии ты, на самом деле, глядишь в свое будущее. То, где ты вырастешь космонавтом. А почти незаметная точка в воображении приближается, охватывает тебя: в скафандре, прицепленном тросом к белоснежной железной стене, ты делаешь что-то… Что делаешь? Не помню, что делаю я; в детстве этого, может, и не сознаешь – есть только картинка из книги, где нарисована база в деталях.

И снова дремотная мысль приближает к глазам далекие звезды. Едва различимо видна уже острая форма станции с ее так называемыми спутниками; все это медленно увеличивается, позволяя увидеть детали. Космонавты собирают один из модулей. Перед глазами они стоят настолько четко, что я даже вижу, как двое из них, окончив дело, начинают дурачиться – перекидывают друг другу разводной ключ, заставляя его медленно проплывать несколько дециметров в пространстве, а затем ловят его, словно мяч. Наверное, по уставу такие штуки запрещены, но никто за ними в данный момент не смотрит.

Меня, как и в детстве, тянет на эту базу…

Просыпаюсь с трудом, вокруг незнакомые люди. Мужчина с военной выправкой склонился надо мной, и я знаю, что он – капитан. На нем нет ни формы, ни знаков отличия, он капитан, потому что должен им быть по внешности, по выражению на лице. Черное выражение, обеспокоенное, словно он хочет устроить допрос.

Так и происходит. Станция из новых, где можно ходить. Небо за окном вращается, катится в тартарары. Еще несколько космонавтов стоят поодаль.

- Вы кто? – спрашивает капитан, и я вижу в его глазах изумление.

Не спросил даже имени. Объясняю, что наблюдатель с земли.

- С Земли?

Нет, здесь на самом деле должен быть знак восклицательного вопроса или вопросительного восклицания, не знаю, как он называется. Капитан восклицание явственно подавил, оставляя лишь только вопрос. Чувствую, что бормочу невнятно:

- Слежу за вами по ночам. В телескоп.

- Мда? И что вы высмотрели?

«Высмотрели»! Что за слово, как будто подглядываю за непристойными делишками. Подробно расписываю игру разводным ключом между космонавтами. В группе поодаль – оживленное волнение.

Меня оставляют в покое, обходят кругом, словно прокаженного. Проваливаюсь в очередную дремоту.

Снова допросы. Летят вопросы. База летит по орбите Земли, Земля вокруг Солнца, Солнце по краю галактики и галактика тоже своим чередом, пока не открытым. Что бормочу – не помню совсем. На станции новые люди, военные. Сидят на расстоянии, чем-то интересуются. Плету им не знаю что, про космос, про разные сферы, про полую Землю, про живые галактики, мне все равно, что со мной после сделают, мне можно, у меня стресс.

Как меня вообще занесло на эту базу?!

Космос давно стал мне чужд. Детские мечты стать космонавтом рассеялись после школы, закрутились в рутине спиральным вихрем, рванули в крабовую туманность… или крабовидную? Уже нет разницы, их разнесло и сдуло с меня, словно газовую оболочку во взрыве сверхновой. Осталось что-то материальное, уплотненное, такое, чего не разубить топором, не распилить лазером, не оживить никаким эликсиром. Остались обрывки знаний и представлений. И вдруг я – на орбите!

Это ложь, будто я наблюдаю с Земли в телескоп за когда-то зовущими звездами. По ночам я сплю. По ночам мне, порою, снятся галактики, базы, другие миры, но к утру я легко забываю сны, иногда, ближе к вечеру, вспоминаю их, слегка посмеиваясь. Сны приходят на ум один за другим, выкладываю их военным.

На орбите мне надоело. Хочу домой. Гляжу на военных, в их глазах внезапное изумление, на лицах играет свет, блики прыгают по всему отсеку, то там, то здесь, то на потолке; на пуговицах форм, на блестящих кольцах, встающих кругом – это дула аннигиляторов. Вопль капитана: «Не стреляйте!»

Вспышки аннигиляторов какие-то жалкие, мой свет ярче. Я превращаю заряды их выстрелов в ветвящийся молниями шар, я заставляю его принять форму планеты Сатурн и как в детстве, играя во фрисби, запускаю этот снаряд во внешнюю стену. Со скрежетом расползается в ней обшивка, с шумом выхлестывается в пространство воздух. Бывайте!

Что с ними стало – мне неинтересно. Спаслись или нет? В моих снах не бывало допрашивающих военных, меня это и не огорчает. Не нужно мне таких снов. Подо мной планета Земля. Предстоит самое сложное: отыскать на ней свою постель и проснуться. Все просто, когда знаешь адрес.

Но тут закавыка. Я обнаруживаю, что не помню ни своего адреса, ни имени, ни даже пола. Я не могу осмотреть себя, потому что у меня нету рук, ног, тела – одно сознание. В воспоминаниях только две точки маршрута: прошлое, где я в постели, настоящее – здесь, на орбите. Отчаянно пытаюсь проложить путь между ними. Отсюда туда не получается, может, удастся в обратную сторону?

Позапрошлый вечер. Пытаюсь уснуть. Бессонница. Хочу поискать снотворное, все расплывается перед глазами. Снотворное в столике под подоконником – держу от кровати подальше, чтобы не увлекаться таблетками. Бреду к окну… Взгляд приковывает яркая точка в небе.

«Сатурн» - говорю себе, и под наплывом детских грез не могу спустить с него глаз … Забыто снотворное. Точка медленно приближается, увеличивается в диаметре. Странный Сатурн: желто-бурый, с кольцами, как на картинке, но между кольцами и планетой – как будто стеклянный шар атмосферы. Видение зачаровывает меня. Оно опускается в сад, я иду сквозь окно к планете, она взмывает, иду по воздуху, дальше, дальше, через космическое пространство, к реальному… Нет, не Сатурну. Урану.

Мое рассеянное сознание трогает нотка совести. Надо было открыть военным, что я с Урана, что мне известна теперь география его аммиачных слоев, что я знаю планы его обитателей. Следовало рассказать, что со мной сделали после похищения, как мне дали возможность перемещаться без тела по Космосу и воплощаться на твердой почве, как превратили меня в удивившее их существо. Мне дано право выхватывать зрением в небе нужный объект, разглядывать его на отдалении, а при желании – перемещаться к нему. Я могу рассмотреть с орбиты любой из домов на Земле. Это из космоса мне довелось увидеть вблизи Сатурн и наблюдать в подробностях станцию, пока в полудреме мое сознание скользило по Солнечной системе. Что мне энергия выстрелов, если я могу скатать ее в шар, как любую другую энергию в мире?

И все это было подарено мне с одной-единственной целью. Мне необходимо найти свой дом. Для этого надо лишь четко себе сказать: «Хочу домой!»

Зачем им все это? Меня превратили в монстра, заполнили мою кровь миллиардами нанороботов, мелких шариков. Едва только я приземлюсь, они через поры моей кожи, через глаза и рот полетят в атмосферу, заражая наш мир. Сейчас они спят. Команда освободить их настроена на мое спокойствие, на приятное ощущение мысли: «Я дома!» Вдыхая их, люди мало заметят разницы между своей ежедневной жизнью и назревающей пустотой. Но разум их будет лишен развития, души прикованы только к земле, к единственному участку в мире, к маршруту «работа – дом». Человек лишится инициативы, станет ведомым рабом. Он научится подчиняться приказам не задавая вопросов, забудет о Космосе, об орбитальных станциях, о новых открытиях, а когда последний мыслящий человек потонет в рутине, придет час захватчиков с Урана.

Сейчас я – их первый эксперимент, приземленное существо, на котором они попробуют свой проект. Они следили за нами и знают, как люди стремятся домой; они дали мне это право – как зачумленного голубя отпустили к родному насесту в стане противника, которого собираются захватить. Надо сказать лишь себе, что хочу домой, в свое уютное гнездышко.

Сознание мутно колеблется. Все это сон, не явь. Но если сон, то зачем мне надо домой, чтобы только проснуться? Ураняне чего-то там недомыслили. Человек способен проснуться с любого места во сне, для этого ни к чему выполнять навязываемые условия. А если явь, то тем более. Вы не поняли, что пробудили во мне детские мечты. Вы не догадываетесь, что подарили мне все для их осуществления. Почему мне надо теперь стремиться домой?

Хочу в космос!