Правил некогда в одном царстве-государстве царь и был у него единственный сын – Иваном звался. Пришло время женить сына. Стал царь подыскивать ему невесту. Много красных девиц во дворце побывало, да только ни одна из них Иван-царевичу не глянулась. Не любил красных Иван, любил белых, стал он просить отца:

«Отпусти меня, батюшка, по свету странствовать, авось разыщу себе суженную на свой вкус, по своему разумению».

Жаль царю с сыном расставаться, да только ничего не поделаешь. Благословил да и отпустил восвояси. Вскочил Иван-царевич на коня, только его и видели. Ехал долго ли коротко, а встал перед ним дремучий лес. И птицы в том лесу не поют, и зверь не рыскает, и травинка малая не шелохнется. Самое подходящее место богатырю буйну голову сложить, если приготовит ему здесь свирепый ворог коварную засаду.

Однако, скоро сказка сказывается, а до морали ещё семь вёрст с гаком, да гак ещё сорок три версты, да кое-где по болоту мокрому, а по сухому месту чуточки. Не видно засады вражеской. Не страшно сердцу молодецкому по темному лесу путешествовать. И вот наехал Иван царский сын на частокол во дремучем лесу. За частоколом терем. При тереме том башня. А наверху башенки оконце резное узорчатое. И сидит за тем окном девица-лебёдушка красоты неписаной, глядеть на такую не наглядеться, дышать не надышаться. Сидит девица в тереме. Скучает, апельсин жёлтый кушает. Увидела Ивана, знак ему подала, милости, мол, просим вас в гости.

Тотчас по неведанному волшебству выросли в частоколе ворота золоченые да высокие. Въехал в них Иван-царевич, спешился, а краса-девица его уже на ступеньках дожидается.

– Здравствуй, добрый молодец! Издалека путь держишь?

– Издалека, – отвечает Иван-царевич, а сам с девицы глаз не сводит, до чего мила она и пригожа. Сердце молодецкое аж в груди птицей в силки пойманной забилось. – Кто ты, красавишна?

– Звать меня Настя Святозаровна. Давно я в этом тереме слезы горькие лью, почитай три года живого человека не видела. Отдал меня отец мой –Святозар-король в дар злому волшебнику Ягимуну, чтобы он земли наши не разорял, людей не губил, кровь невинную не проливал.

– По-правде говоря, Настенька, удивляюсь я лютости вашего папаши, а нельзя ли было как-то по-другому эту неудобную ситуацию разрулить? Ну, навалять там Ягимуну этому или караул позвать?

– Эх, Ваня, караул-то наш давно у Ягимуна на жаловании. У нас уж давно здесь повелось, что только то и хорошо, что ему не хорошо, а и ты беги Ванюша, пока они не возвернулись!

– Пошто побегу-то? И кто это возвернуться должон, уж не сам ли тот супостат, что тебя лебедушку ясноокую в лесу тиранит?

– За лестные слова мерси-с, Ванечка, а только ты не первый герой-храбрец, за три года мимо ехавший, всех перехватил Ягимун и сказнил!

– Это мы еще поглядим, кто над кем казнь учинит! – нахмурился Иван-царевич. – А только не уйду я без тебя из леса этого проклятого. Полюбил я тебя, краса-девица, будь женой мне верной да ласковой!

– И ты мне люб, Ванечка! О таком суженном всю жизнь мечтала, да только не быть нам вместе! Беги, прошу тебя!

И только проговорила те слова Анастасия Святозаровна, как потемнели небеса, налетел злой ветер с мелким дождичком, листья с деревьев попадали, а перед частоколом черный смерч закружился.

– Поздно! – закричала Настя и глаза свои прекрасные ладошками прикрыла. А перед Иваном-царевичем предстал карлик мерзкий, с огромной бородавкой на носу.

К бородавке той паук сеть приладил, сетью город накрыл, в городе темно стало, солнца нету, от сырого климата дожди сделались. Землю дожди затопили, превратилась земля в синее море, поплыли по морю корабли с гостинцами во все стороны света, в чужих портах гостинцы продали, домой возвернулись. С больших барышей затеяли хороводы водить, напились браги, попадали спать, а с утра глядь-поглядеть: скоро сказка сказывается, мораль далеко, а Ягимун рядом стоит. Карлик тот и был злой волшебник. Вскочил он на крыльцо, из узорчатых портков пудреницу достал, серебряное зеркальце открыл и на кого-то зычным голосом заругался:

– Пойдете у меня большую дорогу полосатыми палками законность блюсти, почему у вас чужой внутри периметра, мигом мне тут порядок сделайте!

Откуда ни возьмись, набежали стражники и ну Ивана вязать, да только наш царевич в ратных делах не из последних был. Выхватил меч обоюдоострый и стал Ягимунову нечисть как сорную траву косить. Махнет раз – улочка, махнет другой – переулочек. Так бы всех и выкосил, кабы колдун не закричал визгливо:

– Караул! На помощь!

И предстал перед Иваном богатырь роста не малого, головой облака подпирает, плечами могучими столетние дубы задевает-валит. Где с таким силачом управиться? Сломал он меч у царевича, как иголку малую, а самого его веревкой крепкой связал и на колени перед Ягимуном поставил. Смеется довольный колдун, говорит:

– Потешил ты меня добрый молодец. За удаль за смелость дам тебе шанс: загадку загадаю. Коли отгадаешь верно – отпущу на все четыре стороны, а коли нет – живьем в землю закопаю.

– Ты загадки свои попридержи для налоговых органов, не такой я богатырь просить от тебя милости, вот сейчас дух переведу, и мы с тобой посчитаемся!

– Да кем же ты себя возомнил, грязь подзаборная?! Ну ка, парни, сажайте его в колодки, да ведите в темницу, а я стану ему казнь лютую выдумывать пока не устану до вечера.

Черны у тюрьмы своды каменные, крепки запоры на дверях кованных, тяжелы замки железные, а в замках ключи, а при ключах стража, а у стражей мечи остры наточены, копья грозные, крючья страшные, и у каждого стражника по пяти сторожей, а у каждого сторожа по свистку, а в каждом свистке по зернушку от Заори-травы, что и растет только на Выпь-горе, как пробудиться зернушко, как проснется свисток – распотешится, гром по миру пойдет барабанные перепонки рушить, а только до морали видать еще не добрались мы.

Сидит Ваня в тюрьме, а мораль в конце сказочки на честном пиру его дожидается! Да только пир хмельной лишь во сне узника. А пробудится Иван – голод сердце рвет, да за кишки хуже злобных псов кусает. Неделю терпел Иван-царевич голод, сапоги свои съел и шапкой закусил, за кафтан уже было принялся, да спохватился – на хитрость идти надо, а то ведь до полного истощения недалече. Велел стражнику кликнуть колдуна.

Пришел злой карлик, посмеивается:

– Али поумнел ты добрый молодец? Али в каземате ум наживать надоело?

– Поумнел, – соглашается Иван, – Да и в каземате твоем скука смертная. Был не прав – вспылил, все от гордости своей неумеренной. Ты скажи мне загадку свою диковинную, авось разгадать сумею.

Засмеялся Ягимун:

– Ладно, слушай. Токмо помни уговор: Не сумеешь отгадать – живьем в землю пойдешь червей угощать, и, чур, шпаргалками не пользоваться, ни чьих подсказок не слушать, не списывать, через плечо не заглядывать…

– У тебя, дядя, прям не каземат пытошный, а ЕГЭ государственный, – мрачно усмехнулся Иван царский сын, потом карле низкорослому подмигнул и спрашивает, – а могу я случай чего помощь зала взять или другу позвонить?

– Ну, это как пойдет, а пока ты может, размяться желаешь, подготовится? Не охота мне в лесу сказочном прослыть беспредельщиком, хочу извести тебя по честному, вот давай для затравки пустячок загадаю: теорема Ферма утверждает, что уравнение xn+yn=zn не имеет натуральных решений при n > 2.

– И чо?

– А и ни чо, доказывай давай, если вызвался!

Пригорюнился добрый молодец, не проста колдунова загадка, проще неприступный город штурмом взять или Окиян-море вплавь пересечь, да только вида не подал и степенно спрашивает:

– А сколь время мне дашь на отгадку сию?

Смеется вражья сила:

– А думай, Иван, хоть до вечера.

С тем и ушел.

Сидит царевич буйную голову на грудь свесил – с жизнью прощается. А тут, откуда ни возьмись, из темного угла, из трещинки неприметной выбегает серая мышка, хвостиком виляет, зубками от голода скрипит – оголодала видать сердешная. Сжалился над ней Иван – разрешил свой кафтан погрызть, все равно ему уже в скорости он без надобности.

По истечении малого времени получилась из кафтана смешная одёжа вроде смокинга, а мышь в свою очередь округлилась похорошела стала ладная и в анфас и в профиль, а со спины посмотреть – не мышь вовсе, а сытый ондатр. Ваня на те метаморфозы глядючи маленько соскучился, да так что чуть из носа дыру в мозг не пробуровил. Ягимун в ту пору в щелку подглядывавший, упредил его покашливанием деликатным, ибо успел проникнуться к пленнику определенной симпатией: был парень Ванюша глуп, но честен, силен, да без баловства, имел отвагу, а хитрости не знал, кругом выходило славный вьюноша. Ягимун во глубине души почуял раздвоение меж чувством долга и стариковской сентиментальностью, у пожилых злодеев это часто случается, сам уже не стоит, а высоких чувств охота.

Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Мышь округлившаяся глянула на царевича благосклонно и рекла голосом человеческим:

– За доброту твою, Ванечка, и не за скупость – помогу тебе, чем смогу. Расскажи мне скорей в чем твоя грусть-печаль, авось с бедою справимся.

Рассказал ей узник все без утайки. Улыбнулась мышь:

– Делов-то. Для доказательства теоремы о том, что xn+yn=zn для любых х, у, z достаточно доказать невозможность равенства xn + yn = zn для случая, когда числа х и у «неделимые между собой», то есть взаимно простые. Это же еще в свое время Леонардо Эйлер указал.

– Да ну?

– Не пойму о чем ты?

– Слова говоришь мудреные…

– Ах, да, я и позабыла, что ты у нас не Лобачевский. Тогда выход один – тикать надо! Дам я тебе кольцо волшебное, оденешь на палец и станешь росточком не более таракана, в любую щель юркнешь – схоронишься, в заборе оплошину найдёшь и свободен, на, кормилец, бери кольцо, и, знаешь, не благодари, давай, как сказал гном Белоснежке – целоваться не будем!

Ваня довольный удачей ни о чем таком легкомысленном даже не думал, это просто у нас такая дань традициям – целоваться, вроде национальной забавы. В ином контексте, мы бы, пожалуй, и коснулись сути вопроса, не взирая на обстоятельства, но тут обратно Ягимун всё испортил. Заверещал злодей, из-за двери вышел, мышь шалобаном опрокинул и пеняет узнику:

– И вот скажи, чем это я тебя так обидел, что ты, Ваня, не попрощавшись, уйти надумал?!

Жалко молодцу мышку серую, мышку добрую, но и перед злодеем неловко. Прослезился Иван, когда услышал мышиные слова последние:

– Не знала я, Ванечка, что злодей за нами подглядывает.

С тем словами и околела мышь. В сущности одно хорошо – успел царевич её заветное колечко спрятать, от глаз вражеских схоронить, и Ягимуну сказать:

– Чудной сухогрыз, уж я было собрался её мухобойкой прибить!

Колдун дивясь, спрашивает:

– А по понятиям бы это стало, Ванечка?

– Может и не по понятиям, а только стремаюсь я при посторонних очками торговать, надумал я твоей силе покориться, как Дарк Вейдер стану!

Колдун проклятый сердцем смягчился, но не унимается сразу:

– Вижу не по силам тебе, Ванюша, загадка моя. Так и быть пойду тебе на попятную – проще загадаю, слушай сюда: на ста площадях по сотне зеркал – сколько всего зеркал получается?

Насупился Иван-царевич.

– Ты, кудесник замшелый совсем с ума спрыгнул! В целом свете столько зеркал не сыщется! У отца моего, владыки всесильного, и то лишь одно в горнице висит на гвоздике – иноземные купцы подарили!

Крякнул с досады Ягимун:

– Жаль мне тебя, да делать нечего! Эй, слуги, закопать двоечника в землю черную на потеху опарышам прожорливым.

Чередом идёт сказка длинная, да мораль её неглубоко лежит. Далеко ползти к ней сквозь сыру землю на поверхность, к ясному солнышку, тем, кто одними принципами сыт, тому, у кого кольцо заветное есть, нужно самое малое время, чтобы выбраться, а тем, кто по жизни всем этим не заморачивается, к ним удача сама в один миг идет.

Обернулся Иван дождевым червем скользким да гладким и на поверхность выбрался. Глядь, а на краю ямы карла Ягимун стоит и посмеивается:

– Али думал, я не видел, как ты кольцо волшебное зажулил? Ох, и глуп же ты, детинушка.

Расстроился Иван, спрашивает кудесника:

– Сказнишь теперь?

Покачал головой Ягимун:

– Не по рангу тебе имя дадено. Не Иван-царевич ты, а Иван-дурак. Что мне проку казнить убогого? Грех это великий. Отпущу на все четыре стороны и Настю за тебя отдам – вы с ней два сапога пара. Живет у меня, почитай, три года, а до сих пор таблицу умножения не превзошла. Ступайте с миром.

– Погоди, колдун! – взмолился Иван-царевич, – Не гони меня! Возьми в услужение! Хочу темной силой владеть и людями вертеть, как ты вертишь!

Усмехнулся волшебник:

– А у меня, Ваня, дураков на службе хватает. А людьми вертеть ты и так будешь раз царский сын. Только не завидую я народу, у кого такие цари. Нет, не завидую.

С тем и ушел.

Долго сказка сказывалась, а мораль от того не прибавилась в ней, лишь забрезжила тонким лучиком, лучик пал во мрак, во тяжёлый сон: кто по жизни дурак, проживет и так!