Автор InnaGri

Автомобиль сворачивает с шоссе и около двадцати минут с шуршанием двигается к светящемуся ярко-жёлтым пятном двухэтажному особняку. После полуночи затенённая высокими деревьями аллея похожа на чёрный тоннель.

Тщательно продуманная перспектива обрывает ряды деревьев метров за десять до боковых подъездов к широкой лестнице. Ночь неохотно отступает. Плавные линии пандуса раздваиваются как змеиный язык, уползая к северу и к югу тонкими ниточками и теряясь в темноте.

Лассо дорожки обхватывает дом овальной петлёй. Оставляю машину в дорожном завитке и возвращаюсь к лестнице, сотканной из белого мрамора, который зловеще светится в вечерней темноте и кажется прозрачным.

Ты спросишь:

– Почему белого?

Я скажу:

– Днём – чтобы видеть пыль и смывать её перед приездом гостей, дабы не запачкались их длинные платья, а после захода солнца – чтобы освещать путь.

Поднимаюсь на второй этаж. В глубине площадки с балюстрадой вижу высокую тяжёлую входную дверь, а за ней – зал с готическими окнами и зеркалами. Роскошные кресла и изящные стулья беспорядочно разбегаются, испугавшись моего взгляда.

Не сразу замечаю, что причудливые изгибы орнамента наборного паркета повторяются в росписи на потолке. Долго рассматриваю и сравниваю рисунки, пытаясь найти изъяны, но их нет, и внимание переключается на поток мыслей.

Кажется, там меня кто-то ждёт, но нас не спешат знакомить. Надо войти, чтобы увидеть хотя бы отражение, а мне нечем отпереть открытую дверь. Так и остаюсь стоять у входа.

– Кроме спрятанного в брелоке ключа от машины, других у меня с собой нет!

Срываюсь с места и, рассекая темноту, несусь вниз, попутно рассказывая сюжет:

– Как это нет? А от квартиры? И на отдельном кольце - бабушкин.

Она часто приговаривала:

– Будет ключ – будет семья. Носи его с собой. Береги.

Я отшучивалась:

– Ну, конечно. Вот найду нарисованный очаг...

– Настоящий найдёшь.

В темноте вслепую разделяю связку и, перепрыгивая через ступеньки, возвращаюсь на балюстраду. Почерневший от старости деревянный куб открывается как балисонг. Я машу рукой, но то ли от старости, то ли из вредности, он не спешит показывать свою начинку.

Нахожу зазор, подцепляю, тяну и вздрагиваю от неожиданности: куб разворачивается, выпускает из себя рифлёное лезвие и выскакивает из рук, отлетая к балюстраде. На белом фоне он выглядит как раскрытый вороний клюв с металлическим жалом. Подбираю юбку, приседаю, всматриваюсь в едва различимые зазубрины. Бессмысленное занятие. Угадать устройство замка и узнать, подойдут ли зубчики, невозможно. Осторожно отделяю чёрное от белого и раздвигаю полуоткрытые лепестки футляра.

Поднимаюсь, делаю несколько шагов, тянусь к замку.

«Клац!» Скважина втягивает остриё как магнит.

Ухватившись кончиками пальцев за деревянные бока, тихонько тащу старинную конструкцию – проверяю, смогу ли вынуть. Детский страх заблудиться сменяется ненужным ужасом перед неизбежным, но ключ подаётся, и я скидываю страхи с балюстрады:

– Кыш!

Поворот влево – массивная дверь послушно выдвигает запоры. Вправо – она беззвучно прячет их в своём лоне. Проверяю дважды: и изнутри, и снаружи. Аккуратно забираю ключ, складываю футляр и прячу в карман.

Снова замираю на пороге. Бабушка говорила:

– Бери с собой всё. Чем дольше выбираешь, тем меньше делаешь. Ненужное раздашь по пути.

Ступаю в зал.

«Щёлк!» - раздаётся за спиной.

– Ладно, - соглашаюсь я. - Щёлк, так щёлк. В конце концов, ключ у меня есть.

Стараюсь не думать о том, что второй раз он может не подойти. Вопрос доверия к себе стоит как колосс, и моё время не может его расшатать. Где бы отыскать немного разрушительных минут для этого исполина?

Мне почему-то неловко сразу выходить в центр зала, и я иду вдоль стены, искрящейся отблесками отражений.

Зеркала будто застыли в невиданном танце. Нарушая гармонию зала, они висят под разными углами и с разным наклоном, вбирая отражения друг друга и выдавая их за свои.

Передо мной мелькает хроника упущенного и возможного.

Чего тут только нет! Банальные взлёты и падения; бесцельно проведённые дни и вместившие годы минуты; злые усмешки и гордая осанка; любопытный ребёнок и постаревшая мама; заботливая бабушка и добрые друзья.

Хочется подойти к двери и открыть её, но побеждает любопытство, и я бегу по кругу, подбирая свои образы. Все, без разбора. Хорошие, и плохие; красивые, и незнакомые. Они проникают в меня и устраиваются каждый на своём месте, втягивая вовнутрь все мои «Я».

Недоверие дрогнуло. В ту же минуту отражения померкли.

– Отлично! Теперь понятно, как раскачать эту громаду и раскрутить калейдоскоп своей жизни.

Бег останавливается, даёт отдышаться, зеркала подтягиваются, выправляя кривые линии, а тишина шёпотом напоминает:

– Кто-то ждёт.

Эхо вторит:

– Ожиданию надобна взаимность.

Едва заметным реверансом показываю, что согласна потанцевать, и на цыпочках выхожу в центр. Неуверенно делаю несколько оборотов, и меня словно подхватывают сильные мужские руки, кружат в вальсе. Я почти чувствую чьё-то тёплое дыхание.

– Раз, два, три...

Неслышная музыка останавливается, танец окончен. С трудом удерживаю равновесие. Радуюсь, что они знакомы - душевное и физическое, внешнее и внутреннее, свободное и подневольное. Хотя иногда поддержать незнакомого или несчастного проще, чем кого-то близкого или довольного.

Меня ждут, и я жду. Уверенность перерастает в убеждённость, как ноты - в мелодию. Уверенность - она вся громкая, крепкая, прочная и немного порочная, а убеждённость - тихая, спокойная, верная и молчаливая, с ней ярче.

Беру ожидание под ручку и подхожу с ним к закрытому выходу. Нежданный колокольчик тревоги звенит вопросом:

– Почему это оно такое независимое и отдельное?

Мне с собой комфортно. Сама спрошу, сама и отвечу:

– Наверно, потому что свободное и взаимное.

Убеждённость одним движением раскрывает футляр: «Клац!» - замочная скважина принимает ключ. Как если бы сомнение не входило в число образов, заполнивших мою суть.

Дверь бесшумно отворяется, и меня слепит яркий блеск рассветного солнца. Вспоминаю, что единожды сформировавшись, хрусталик глаза никогда не обновляется, лишь обрастает новыми клетками. Вот где настоящее упрямство - в глазах. Но и они привыкают. Как к темноте кинотеатра, так и к яркому свету эстрадных звёзд.

Некоторые привычки - медленные - формируются годами, а другие - быстрые - незаметно. Чем скорее движешься, тем проще свалиться и упасть – остановиться. Неспешный шаг задержать сложнее, вот я и не тороплюсь.

Последовательные шаги – ингредиенты, подходящая посуда, процесс – дают готовое блюдо. Рецепторы подключаются в последнюю очередь, и совсем не у повара. Повар знает вкус заранее. А пробу снимает, чтобы удостовериться.

Совершенство достижимо, несмотря на его кажущееся отсутствие. Достиг – и вот его уже нет, потому что за ним заняли очередь следующие восхитительные возможности.

Замок щёлкает за моей спиной, лестница скользит и не позволяет торопиться, а я и не спешу. Пустота ночи прошла. Близится конец одиночества.