Я поднялся на мансардный этаж офисного центра, в контору «Полёт-дизайн». Несмотря на громкое название, фирма, кажется, летала не Бог весть как высоко: даже кадровика в штате не было. Меня встретил молодой человек, юноша.

— Проходите, присаживайтесь. Я – Родик, старший художник артели, над всей здешней творческой братией начальник.

Мне послышалось или он сказал «начальник-с»?..

На Родике болтался вполне современный шерстяной пиджак в мелкий рубчик, из-под которого выглядывала не кружевная манишка, а чёрная водолазка. Джинсы тоже не давали забыть о том, что передо мной человек двадцать первого века. Но в целом старший художник выглядел так, словно Рафаэля с его благородной бледностью и устало-отрешённым взглядом нарядили в стиле «пятница офисной креветки».

Меня ничуть не удивило, что фирме, где отдел дизайна называют «артелью» и добавляют к словам «с», требовался «художник кистью», а не специалист по компьютерной графике. Конечно, я бы предпочёл рисовать в графическом редакторе, но слишком нуждался в деньгах, чтобы проявлять разборчивость. Моя скромная персона подходила этим ребятам, и они были готовы платить недавнему выпускнику лицея вполне сносную зарплату.

Признаться, я рассчитывал появляться в офисе раз-другой в неделю, чтобы брать заказы и приносить готовые рисунки. Но оказалось, что сидеть нужно в конторе, за столом. Да уж, не так я представлял себе работу творческой личности. Ещё большее моё изумление вызвало расписание: три дня – с шести до двух, три – с двух до десяти, затем – три ночные смены. Между ними – отсыпные и выходные.

Но я согласился, легко и без лишних вопросов. Повторюсь, для вчерашнего студента, ещё не успевшего положить свои шедевры в сокровищницу мирового искусства, такая работа казалась большой удачей.

Родик не вчитываясь листал мою трудовую книжку.

— Значит, сударь, вы любите рисовать, — произнёс он задумчиво.

— Я окончил лицей с отличием, оформлял стенды для выставки, делал иллюстрации к книжкам. А ещё для журнала рисую и…

— Я понял, вы умеете рисовать много и быстро. – Родик покосился на толстую папку-портфолио у меня в руках. Я не о том. Вы любите это делать?

— Ну… Да, — ответил я.

На следующее утро я получил у завхоза бумагу, карандаши, кисти, краски, расписался в отведённой графе и отправился на рабочее место. О том, что здесь трудятся художники, напоминал лишь мольберт у окна. В остальном кабинет не отличался от тысяч гипсокартонных камер, где менеджеры всех разновидностей отбывали свои будни. А впрочем, отличие было: за окном мансарды призрачными галеонами плыли облака. Их не загораживали ни вышки, ни деревья, ни провода. Приятный бонус.

***

Первые задания оказались простыми: круги, линии, световые пятна. Норма – тридцать листов формата «А3» за смену. Я разделывался с работой за пару часов, остальное время посвящал экспериментам с графическим планшетом или пропадал в интернете. Затем мне доверили рисовать растения, животных, людей. Детальность проработки не волновала старшего, стиль и манера – тоже. Он кивал, изредка говорил что-то вроде «Весьма недурственно» или «Вы делаете успехи, мил-государь».

Родик в первые же дни дал понять: любишь рисовать – рисуй, остальное – не твоё дело. Что я создавал: обои для гостиных или принты для платьев? А может, мои картинки сканировали и выкладывали в сеть, превращая в безликий контент, гумус, наполнитель сайтов? Я не знал, кого радовали эти рисунки и радовали ли вообще, а просто старался работать на совесть. Платили исправно.

Самое странное, я не запоминал свои работы, совсем. Помнил движения кистью, отдельные штрихи и мазки, но созданные мною образы развеивались, как облака в ветреный день, стоило встать из-за стола или отойти от мольберта.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды, спеша на работу, я не встретил их. Вернее, первым был он – великолепный пёс. Белый-белый, большой и пушистый, как наметённый за ночь сугроб. Лишь кончик носа чернел мартовской проталинкой. Пёс стоял у входа в офисный центр и будто искал, ждал кого-то.

— Ты чей? — спросил я, касаясь мягкой шерсти на холке красавца. Он тянул ко мне морду и, когда я гладил его, довольно вертел головой. Надо же, такой большой, а ласковый, словно котёнок. Минутку нежности прервал звонкий женский голосок:

— Алтай, Алтай! Вот ты где, мой хороший! — К нам бежала девушка в красном пальто нараспашку. Она была без шапки, на ногах красовались домашние тапочки с помпончиками, изрядно забрызганные грязью. Девушка обняла пса, а тот уткнулся мордой в хозяйкино плечо. Она гладила его, приговаривала:

― Хороший, хороший! Наконец-то я тебя нашла!

Я стоял и глупо улыбался безоблачному счастью этой пары, а ещё беспокоился, не промочила ли симпатичная собачница ноги, и одновременно завидовал снежному псу.

— Представляете, удрал, — говорила хозяйка беглеца, не прекращая обнимать и тискать его, — дверь забыла запереть с вечера, а утром мы гулять собирались, вот, пока одевалась, он лапой поддел и выскочил... Весь день по району бегала, еле нашла. Алтай, Алтайчик! Как же ты меня напугал!

***

В ту ночь на работе я нарисовал её и Алтая, а под утро чуть не пожалел об этом. Так получилось, что уходя со смены, я оставил в кабинете планшет. Пришлось вернуться.

У раскрытого окна стоял коллега – такой же Рафаэль в джинсах, как и главный художник, только немного старше, плечами шире и без «сударей» в лексиконе. Сейчас этот «Рафаэль номер два» держал в руках пачку бумаг и по одному выбрасывал листы в окно. Я заметил знакомые штрихи, мазки, линии. Сомнений быть не могло: это – мои ночные рисунки.

— Что вы делаете? — закричал я и подумал: «Гадкий завистник хочет подставить меня перед начальством! Небось местечко для какого-нибудь родственничка готовит». Я бросился к негодяю, но тот выставил руку вперед и с лёгкостью остановил мой справедливый гнев толчком в грудь.

— Я? Работаю, — сосредоточенно ответил он, поправляя шейный платок, и подошёл к столу. Там, рядом с другими, лежал рисунок «Хозяйка снежного пса».

— Не смейте! — крикнул я. Но он посмел. Наглец отодвинул меня, как занавеску, и взял тот самый лист.

— Хоть его оставьте! Он… Он мой! – выкрикивал я, бегая вокруг обидчика и пытаясь вырвать из его рук самое ценное, что, казалось, было у меня в тот миг.

Пакостник сказал серьёзно и официально:

— Отойдите, Сергей, не срывайте мне график.

Он быстро посмотрел на стенные часы и поспешил выкинуть картинку в окно, шепнув что-то вслед, потом вернулся к столу за новой партией рисунков, чтобы швырнуть их вниз, как спартанцы сбрасывали когда-то со скал хилых младенцев.

Я подбежал к окну и выглянул, ожидая увидеть, как рисунок светлым лепестком парит над вечерним городом.

— Не туда глядишь! — язвительно сказал губитель моих творений и посмотрел вдаль. По утреннему небу неслось белоснежное облако в виде красавца-пса, а ему навстречу плыло другое, и часть этого, второго, облака была окрашена лучами рассвета, будто лёгкое красное пальтишко развевалось на ветру. Это была она.

— Эх, смазалось немного, — проворчал оператор облачности, — такой полёт чуть не испортил!

Я стоял, смущённый и заворожённый. Нарисованные мной эскизы растворялись в воздухе и тут же превращались в мимолётные небесные шедевры.

Набравшись смелости я спросил:

— Скажите, меня теперь уволят, да?..

— Вас? За попытку сорвать график? Конечно, даже не сомневайтесь! — В голосе оператора звучало ледяное презрение. Он смотрел на меня так хмуро, будто все тучи мира сошлись на его лице. Но тут же брови коллеги поползли вверх, уголки губ тоже, и он рассмеялся: — Да ты что, Серёга! Шутка! Уволят? Нет, разумеется. Я давно главному говорил, что пора рассказать тебе про эм… специфику нашей работы, испытательный срок-то закончился. А он – подождём, подождём. Дождались, ага, чуть в окошко друг друга не выбросили!.. Всё, ладно, отойди, не мешай. У меня последняя партия и перекур, по графику до десяти ноль-ноль безоблачная погода. — Он взял со стола новую стопку будущих облаков и добавил: — Иди, иди уже отсыпайся! А вечером приходи рисовать. Ты же так любишь это делать…