Мистер Грусть совсем не любил дождь, ведь тогда становилось невыносимо тоскливо. Он с удивлением наблюдал за Свитти, серой, пушистой кошкой, иногда наведывавшейся в гости, которая пыталась поймать стекавшие, одна за другой, капли мягкой лапой.

- Перестань, - устало махнул он рукой, - глупое занятие. Всё равно они - за окном, а ты здесь.

Свитти навострила широкие ушки, заостренные к самому верху, но не повернула мордочку, а продолжила, словно на зло – хотя злости в ней совсем не было, скорее глупости – стучать мягкой подушечкой по стеклу.

- Ну и делай, как знаешь, - вздохнул мистер Грусть и вышел из гостиной, шаркая старыми тапочками по чистому и блестящему паркету, который тщательно намывал каждое утро.

А дождь совсем разошелся, и теперь тихое «кап-кап» стало настойчивым «тук-тук» или «бам-бом», отчетливо раздававшимся в каждому уголке старого дома. Мистер Грусть поднялся по скрипучим ступенькам на второй этаж и, остановившись напротив двери с выцветшей и облупившейся кусками когда-то синей краской, постучал. Вначале негромко, два раза, затем настойчиво и отчетливо – три. Зачем нужно стучать в пустую комнату, он и сам не знал, но делал это каждый раз, не задумываясь, как и намывал паркет до блеска по утрам.

Было душно. Направившись к широкому окну, он резко остановился, вспомнив про дождь. Но этот спертый воздух был настолько невыносим, что мистер Грусть замер, раздумывая, как лучше поступить. Потоптавшись на месте, все же подошел к окну, открыв его совсем на чуточку, чтобы противные, холодные капли не пробрались в щель, забрызгав подоконник, а то и пол.

Раздался шорох, и небольшая бабочка пурпурного цвета взлетела к потолку, словно там могло быть небо, но ударившись пару раз о твердую поверхность, полетела вниз. Мистер Грусть следил за каждым её движением, задержав дыхание.

Он нашел её триста или четыреста лет назад, на своей земле, о которой теперь не любил вспоминать. Вначале даже подумал заколоть эту летучую певунью острым концом своего меча, но передумал, встретившись с ней взглядом. Да, И́тти – как он прозвал её через пару лет совместных путешествий – пела, и как! В его краях это не было чем-то удивительным, не то что здесь.

Но именно Итти была виновата в том, что они застряли в этом чуждом и странном мире, где идут холодные дожди. Присев на его длинные, всегда пушистые, ресницы, крылатая замерла. «Бам-бом», - раздалось за окном, и мистер Грусть вздрогнул. Бабочка вспорхнула и скрылась за плотной, покрывшейся толстым слоем пыли, шторой.

- Не думать, не думать, не думать, - прошептал он, засеменив к выходу. – Найти решение, найти проход...

Заперев дверь, мистер Грусть пошел по темному коридору, в конце которого было окно: высокое, но узкое. Из-за противного дождя небо заволокло тяжелыми тучами. Они хоть и неслись с неимоверной силой, но никак не рассеивались.

 «Тук-тук», - раздалось в тишине, и мистер Грусть вновь вздрогнул. Но это были не капли дождя - настойчивый стук раздавался снизу. Спустившись, он подошел к двери.

- Мистер Стреннингер, - звонкий голосок проник сквозь шум дождя.

- Ах, Лиззи, - прошептал, отперев дверь. – Входи, девочка.

Соседская девчонка то ли девяти, то ли десяти лет – он всегда забывал – промокла насквозь и дрожала от холода. Мистер Грусть усадил её напротив пылавшего жаром камина и накинул плед на худенькие плечи.

- Я принесу тебе горячего чая, - произнёс, слегка и чуточку брезгливо дотронувшись до мокрых волос.

Иногда Лиззи была утомительно болтлива, а порой – слишком молчалива. Она приходила, когда мать была на работе, а именно, по ночам. Но сегодня было дождливо и тоскливо – в такие дни мистер Грусть любил побыть один. Но не выгонять же маленькую девочку на улицу?

Мать Лиззи была проституткой – когда мистер Грусть понял, что это такое, ему стало жаль девчонку со смешными кудряшками и большими глазами, всегда полными любопытства.

Мистер Грусть даже подумывал однажды взять её с собой, когда найдет нужный проход, но так и не определился окончательно.

- Сегодня совсем не видно звёзд, и вы, наверное, расстроены, - сказала девочка, отпив из большой кружки.

- Да, Лиззи, сегодня их совсем не видно, - вздохнул мистер Грусть, внимательно изучая языки пламени.

Единственное, что его радовало в этом странном мире - звёзды. Но здесь они были настолько маленькие и далекие, что мистер Грусть, протягивая руку к небу через распахнутое окно, тяжело вздыхал. Там, на его земле, здёзды находились совсем рядом: он любил осторожно снимать их с мягкого небесного пространства, протирать до блеска, а затем возвращать на место, с удовольствием отмечая, что они определенно стали ярче. А здесь... А здесь они были слишком высоко.

- Наверное, вы сегодня не смогли выйти из дома, - произнесла Лиззи, поставив кружку на маленький столик возле мягкого кресла, в которое усадил её мистер Грусть, хотя сам предпочитал именно его всей остальной мебели в гостиной, но ведь маленькая девочка так замерзла и промокла, что лучшего места было просто не найти.  – Но не беспокойтесь, вы обязательно найдете этот проход, и тогда...

- А ты бы хотела пойти со мной? – спросил он внезапно.

- Даже не знаю, - произнесла Лиззи, задумавшись. – Если мама разрешит... Наверное...

Дождь неожиданно замолк, и мистер Грусть насторожился. Такой сильный ливень обычно продолжался до самого утра. Что-то было не так...

- Мистер Стреннингер, - произнесла Лиззи, обратив на него взгляд своих огромных глаз – иногда ему казалось, что в них сокрыта некая таинственная глубина. – А если я всё же не смогу пойти с вами, вы оставите Итти со мной?

- Итти... Хм... Возможно... – ответил он, все еще прислушиваясь к тому, что творилось за окном. – Странно, очень странно, - сказал, приподнимаясь. – Что-то не так в этой внезапной тишине, Лиззи.

Девочка замерла, прислушавшись, и ему даже показалось, что она перестала моргать. Они сидели около получаса в полном молчании. Лиззи не сводила глаз с чудного старика.

- Меч, Лиззи! Ну конечно, меч! – воскликнул мистер Грусть, вскочив и выбежал из гостиной.

Она и не знала, что старик может так резво передвигаться, привыкнув к его шаркавшей мягкими тапочками походке.

- Вот! – крикнул мистер Грусть, вскоре вбежав в гостиную. – Видишь, Лиззи?

Девочка непонимающе смотрела то на мистера, то на предмет в его руках.

- Наверное, он тяжелый, - только и сказала она.

- А ведь я был воином, Лиззи, - гордо произнес мистер Грусть, подняв меч, - но совсем позабыл об этом, очутившись здесь. – Девочка навряд ли понимала, каким именно воином был мистер Стреннингер, но ей очень нравились перемены, произошедшие в нем внезапно. - Но не в том смысле, как принято думать здесь, нет! – продолжал мистер Грусть, размахивая мечом, как вдруг почувствовал тепло в груди, и шло оно вовсе не от камина - от воспоминаний. - Пора! – крикнул, побежав к выходу.

Лиззи даже не успела открыть рот, чтобы попросить подождать, сказать, что и она пойдет вместе с ним, как услышала хлопок двери. Выбежав на улицу, побежала вслед за мистером Стреннингером, который удалялся по узкой улице.

- Когда Итти привела меня к проходу, а я уверен, что именно она привела меня к нему, я был в замешательстве, но любопытство овладело разумом, - тараторил он, ускоряя шаг. Лиззи еще никогда не видела мистера таким воодушевленным и радостным. – И когда я ступил в этот проход, тут же пожалев об этом, очутился здесь! Прямо на этом месте! – Он резко остановился, топнув ногой. – Вот здесь, Лиззи.  Тогда я еще не знал, что это Лондон!

Мистер Грусть поднял меч и замер в ожидании. Лиззи молчала, боясь издать хоть звук, чтобы не нарушить ту самую странную тишину, возникшую именно сегодня.

- А ты знаешь, Лиззи, - выкрикнул мистер Грусть, улыбнувшись впервые за долгое время, – там, в моем мире, не бывает дождя!

Внезапно на стене старого дома образовалась огромная дыра.

- Ваш меч, мистер Стреннингер! – воскликнула Лиззи. - Он исчезает!

- Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле... Но я всегда буду с тобой, Лиззи. Просто не забывай смотреть на звезды. А я буду натирать их до блеска, как раньше, – он кричал, ощущая, как оболочка тает, и его уже совсем не осталось в этом странном мире, где идут холодные дожди. – Позаботься об Итти, но храни ее вдали от любопытных глаз!

Лиззи плакала, всем сердцем, горько, навзрыд, и последним, что запомнил мистер Грусть, перед тем, как исчезнуть навсегда, было то, как вздрагивали её худенькие плечи.