Маэстро и его ученики возвратились в Город поздно вечером. Алехандро остановился побеседовать со своим старым приятелем Маттео – мастером музыкальных инструментов. Однако, не успели они поговорить и пяти минут, как долетевшие из-за поворота улицы  крики, похожие на возмущенное кудахтанье, привлекли внимание художника. Вопли перемежались с громким смехом, причем смеялись явно его ученики. Недоумевая, маэстро поспешил навстречу голосам.
На маленькой площади возле трактира его ждала странная сцена. Ученики кольцом окружили Витольдо Краббса, который наскакивал на них, потрясая в воздухе короткими толстенькими ручками.

- Я – ЕДИНСТВЕННЫЙ ХУДОЖНИК! Запомните это, вы, щенки, молокососы! 

Я – единственный художник в нашем почтенном городе!
   Хохот усилился. Витольдо Краббс побагровел.
- Да как вы смеете надо мной смеяться?! Я окончил столичную школу живописи! Мои работы хвалил сам бургомистр города! Мои вывески висят на каждом трактире! Мои этикетки на печенье разошлись по всей стране! А вы… а вы… вообще никакие не художники! Вот ты, к примеру! – Краббс ткнул похожим на сосиску пальцем в сторону Диего. – У тебя даже мольберта нет! Ты на стене рисуешь, как уличный бродяга, я сам видел! А ты, – Краббс повернулся в сторону  Джованни, – рисуешь только свою подружку Кэт. А больше ничего не умеешь! Я – единственный художник! А вы все, конечно, - нет! А еще…  Знаете, сколько мне платят за мои произведения?! Вам столько и за год не заработать! Нищие мазилы! А ваш хваленый маэстро просто …
   Тут Краббс неожиданно икнул, проглотив уже готовое сорваться с языка ругательство,и замолчал, выпучив глаза. Потому что Алехандро шагнул в круг учеников.

- Здесь кто-то говорил о нищих мазилах?! – художник задал этот вопрос негромко, но в его голосе отчетливо послышались стальные ноты. 

   Приветливая улыбка сошла с лица Алехандро, серо-синие глаза смотрели на Краббса  холодно и жестко.

- Не-ет, никто. Вам послышалось маэстро, - промямлил Витольдо.
- Допустим. Но вы что-то пытались сказать обо мне? «Хваленый маэстро – просто…» Договаривайте, сеньор  Краббс!
    «Единственный художник» втянул голову в плечи и заговорил плаксивым голосом:
- Просто вы, маэстро, совсем распустили своих учеников. Они смеются над богатыми и почтенными гражданами города, обижают их, отпуская дурацкие шуточки. Приструните своих мальчишек, сеньор  Альварес! А не то я пожалуюсь бургомистру.
- Если вас обидел кто-то из моих учеников, сеньор  Краббс, даю вам слово, он немедленно перед вами извинится. – Алехандро  обвел юношей строгим взглядом. – Итак, молодые люди, кто из вас был невежлив с нашим мастером вывесок и этикеток?
   Диего был готов поклясться, что, произнося эти слова маэстро, хитро подмигнул ученикам.
Паулино, потупившись для вида, шагнул вперед:

- Поверьте, маэстро, никто не хотел обидеть сеньора Краббса. Наоборот, все мы очень хвалили его новую вывеску для трактира «Пьяный гоблин».
- Еще бы! – Джованни встал рядом с приятелем. – Вывеска получилась настолько удачной, что изрядно выпивший пристав, выйдя из трактира, снял шапку, поклонился нарисованному гоблину и сказал: «Добрый вечер, сеньор  бургомистр!»
   Среди учеников вновь послышались сдавленное хихиканье.
Алехандро повернулся к Витольдо с совершенно серьезным видом:
- Как видите, сеньор  Краббс, произошло досадное недоразумение. Поверьте, мои ученики очень ценят ваше этикеточно-вывесочное творчество!
- Ага! Очень! – нестройным хором отозвались парни, изо всех сил сдерживая смех.
    Краббс буркнул в ответ что-то неразборчивое и, махнув рукой, побежал прочь по улице. Вслед ему  снова загремел дружный хохот. На этот раз маэстро смеялся громче всех.

Мелкая стычка с Краббсом никому не испортила настроения и была бы вскоре забыта, если бы за ней не последовали странные и грозные события. Резко и  неожиданно изменившие течение жизни многих людей  доброго и веселого Города Мастеров. А началось все с праздничного пира в главной городской таверне. Впрочем, расскажем об этом по порядку.

   По традиции, начало осени в Городе совпадало с ярмаркой, куда съезжалось множество народу из самых разных краев Волшебной страны. Весь день на площадях шла шумная торговля, а вечером продавцы и покупатели: купцы, мастера и крестьяне  - собирались в большой таверне «Золотая бочка», расположенной в Круглой башне, на Ратушной площади. Своими толстыми стенами, выложенными из золотисто-коричневого камня, башня, действительно, напоминала огромную бочку, на которую для смеха нацепили ярко-красный черепичный колпак крыши. Кованый флюгер, украшавший крышу, изображал шута, с удовольствием пьющего эль из  кружки.
В этот праздничный день эль в таверне лился рекой.  Ярко горели свечи, стены были украшены разноцветными лентами и золотистыми гирляндами хмеля. Народ веселился, отмечая удачные сделки, покупки и продажи. Разумеется, маэстро Альварес и его ученики с удовольствием принимали участие в общем празднике, не забывая, впрочем, о живописи. 

Алехандро, под одобрительные возгласы ребят, заканчивал набрасывать  эскиз роскошного натюрморта, состоящего из большой кружки эля, солидного куска ветчины и огромного блюда с персиками и золотистым виноградом. Но не успел художник завершить  набросок, как из разных углов таверны  раздались дружные крики:

- Песню! Песню, маэстро Алехандро! Просим, просим! Что-нибудь веселенькое в честь праздника!

   Горожане прекрасно знали, что, по силе таланта,  Дар Поющего  Алехандро Альвареса был равен его Дару Живописца. Художник не только устраивал выставки своих картин, но и частенько давал концерты, которые посещало множество ценителей его песен, включая господина бургомистра.
Вот и сейчас маэстро охотно откликнулся на просьбу посетителей таверны. Он взял лютню, поднялся на небольшое возвышение в центре зала.

- Поздравляю всех с осенним праздником, друзья мои! Буду рад, если  новая песенка повеселит вас. А посвящается она… Впрочем, вы сейчас сами догадаетесь – кому. Ведь только этот человек в нашем городе самый единственный и неповторимый!

   Народ в таверне озадаченно притих.
Чистый, звонкий аккорд разбил тишину. И взлетела, зазвенела веселым бубенцом  озорная мелодия:

Я – единственный художник, заслуживший уваженье, 
В нашем маленьком, почтенном, безмятежном городке. 
Я рисую этикетки на печенье и конфетки, 
На бутылки и варенье, и на капли в пузырьке. 

А вот Пабло – не художник, он рисует только дождик, 
И Джованни – не художник, он рисует только Кэт. 
Правда, глупый Паулино, что-то вылепил из глины, 
Но ведь мне за дело платят, а им всем, конечно, – нет!

   В таверне то тут, то там раздавались громкие смешки. Кое-кто уже вставал с места и в открытую показывал пальцем на Витольда Краббса, который, злобно зыркая по сторонам заплывшими глазками, втянул голову в плечи и почти сполз под стол, чтобы казаться незаметнее.
Песенка продолжала звенеть остро и насмешливо:

А мои произведенья так близки для населенья! 
Каждый житель, без сомненья, с моим творчеством знаком, 
Потому что я – художник, заслуживший уваженье
 И прошедший утвержденье в магистрате городском.

 И теперь я весь в творенье! Я горю над ярлыками! 
Вот закончу – все увидят, кто художник, а кто – нет. 
Ярлыки свои снабдил я образцовыми стихами, 
Пишет их мой друг. И кстати: он – единственный поэт!

   Уже не отдельные смешки, а громовой хохот потрясал таверну. 

Склочный характер Краббса был известен каждому горожанину. А уж его ежеминутные вопли о «единственном художнике» не слышал только глухой. 

А вот Пабло – не художник! Да и Диего – не художник! 
Да и Франциско – не художник! 

Я – единственный художник! А они, конечно, - нет!

 Возгласы: «Браво, маэстро!» «Так ему, завистнику!» - полетели со всех мест.

Алехандро, улыбаясь, поклонился публике. Витольдо Краббс соскочил со стула и подбежал к художнику, потрясая в воздухе толстенькими кулачками.

- Это не сойдет вам с рук! – злобно прошипел он. – Я рассчитаюсь с вами и  вашими чертовыми учениками, сеньор Альварес. Ждите! Моя месть будет ужасной!

- Сеньор  Краббс, это была всего лишь шутка, - еле сдерживая смех, попытался все объяснить Алехандро.

   Но злополучный «единственный художник», резко развернувшись, выбежал из таверны, чуть не сбив с ног слугу, несущего  поднос, полный  кружек.
Аплодисменты не смолкали. Маэстро поклонился еще раз и направился к своему столу. Чья-то рука легла ему на плечо.

- Напрасно, ты все это затеял, сынок, – старый часовой мастер смотрел на художника внимательно и печально. – Помяни мое слово, Витольдо Краббс не тот, над кем можно безнаказанно смеяться в присутствии толпы. Будь осторожен! Этот бездарь и завистник, и впрямь, способен на подлость.

- Спасибо за предупреждение, мастер Грегори, – Алехандро безмятежно пожал плечами. – Но я не боюсь злобных дураков. Пройдемте лучше к моему столу. Выпьем и забудем об этом неприятном случае.

   Но старый мудрый часовщик  только грустно покачал головой и отошел в сторону. Увы, его слова вскоре оказались пророческими.

- И вот я настаиваю!.. Нет! Я требую, сеньор  бургомистр, чтобы вы примерно наказали этого бездаря и прохвоста, так называемого, маэстро Альвареса, за оскорбление чести и достоинства Единственного Художника нашего почтенного города, то есть меня!! 

   Бургомистр, еще не старый, но уже начинающий лысеть тучный мужчина страдальчески закатил глаза. В отличие от Краббса, он был далеко не дурак и прекрасно понимал, кто, на самом деле, единственный художник в  Городе Мастеров. 

Тем более что выставки картин Алехандро Альвареса привлекали ценителей искусства со всей страны, а, значит, обеспечивали городской казне  надежный доход.
В то же время, ссора с Витольдо Краббсом, одним из самых важных и богатых горожан, никак не входила в планы бургомистра.

- Сеньор  Краббс, - вкрадчиво начал он, мучительно думая, как бы выпутаться  из этого неприятного положения. - А у вас есть свидетели, которые могут подтвердить факт оскорбления вашей чести и достоинства маэстро Альваресом?

- Конечно, есть! Мой друг – Дистрофий Шнопс. Единственный поэт!

   После этих слов бургомистру очень захотелось залезть под стол и взвыть от отчаяния. Или немедленно упасть в обморок. Потому что Дистрофий Шнопс, отпетый графоман, гроза и ужас редакции местной газеты, был по характеру чудовищным занудой и педантом, никогда  ничего не забывавшим и не прощающим. Он зарабатывал на жизнь тем, что писал рекламные объявления в стихах и сочинял на заказ поздравительные оды. При этом Шнопс искренне считал себя Единственным поэтом не только Города Мастеров, но и всей страны, а, возможно, и всего мира. Как и Витольдо Краббсу, Дистрофию  везде мерещились происки врагов и завистников, из-за которых его «творчество» недостаточно ценится любителями высокой литературы. Вдвоем эта парочка была способна свести с ума кого угодно!

- Какого же вы требуете наказания для маэстро Алехандро, сеньор  Краббс? – слабым голосом поинтересовался бургомистр.
- Пусть выплатит мне крупный денежный штраф! И публично извинится за причиненный моральный вред!

   Управитель Города снова страдальчески вздохнул. Конечно, он мог попытаться убедить маэстро откупиться от обвинений злобного дурака большой денежной суммой. 

Но никакие силы не заставили бы Алехандро Альвареса извиниться перед Краббсом, да еще и публично! Это бургомистр понимал абсолютно ясно. 

- Черт дернул этого художника связаться с таким склочником и завистником, как наш Витольдо. Сидел бы тихо, как все мы, терпел его вопли и помалкивал в тряпочку. Заварил маэстрокашу, а я теперь – расхлебывай! 

   Не зная, что делать дальше, бургомистр зачем-то шагнул к высокому окну и раздраженно отдернул штору. И замер от удивления. Виновник происшествия с мольбертом в руках шел по главной улице прямо к Ратушной площади. 

Хитрая улыбочка скользнула по лицу городского главы. Он достал шелковый платок и облегченно вытер пот со лба.

- Позову Альвареса сюда, пусть сам с Краббсом разбирается – кто кого оскорбил.

   И, перевесившись через подоконник, бургомистр призывно замахал руками.

   Этот день маэстро Алехандро решил посвятить городскому пейзажу. Его ученики, взяв кисти и палитры, быстро разбежались по  площадям и скверам. Сам же художник направился в центр Города.
Он шел, не спеша, по узким извилистым улочкам, вымощенным брусчаткой, по маленьким горбатым мостикам, вдоль причудливых фасадов, вдоль кружева кованых оград.
Маэстро вложил немало сил и искусства в украшение родного Города. 

По  эскизам Алехандро было создано множество барельефов, мозаик и статуй.  
Бронзовые грифоны, похожие на добродушных крылатых львов, улыбались художнику, и, казалось, взмахивали крыльями, приветствуя его. Изящные мраморные девушки с букетами роз или чашами, полными спелых плодов, чуть склоняли головки, провожая маэстро задумчивым взглядом. Лиловые ирисы и белоснежные лилии на золотисто-синем мозаичном фоне горделиво выпрямляли стебли и старались казаться еще ярче, чтобы художник  удостоил их своим вниманием. Алехандро улыбался знакомым созданиям и, не замедляя шага, шел дальше.

На главной городской площади он остановился, поставил мольберт и внимательно посмотрел по сторонам.
Был ясный и ветреный осенний день. Свет и тени бежали по фасаду старой ратуши, под солнечными лучами ярко вспыхивала рыжая охра и огненная киноварь стен, золотились оконные переплеты. Алехандро торопливо достал кисть, стремясь запечатлеть эту неуловимую, убегающую красоту.
Но громкий крик бургомистра заставил его прервать работу:
- Маэстро! Немедленно поднимайтесь сюда. Вы нужны мне!

   Художник с досадой отложил краски и вошел в двери ратуши.
Едва лишь Алехандро  поднялся в кабинет бургомистра, как на него привычно-визгливым воплем налетел  Краббс:

- А-а-а, так называемый маэстро Альварес! Я предупреждал вас, что моя месть будет ужасной! Сеньор бургомистр, как единственный художник, взываю к вашей справедливости!

- Что же вы оскорбляете богатых и почтенных граждан нашего города, сеньор Алехандро? – пробормотал бургомистр, старательно отводя глаза в сторону. – Нехорошо, нехорошо…

   Маэстро удивленно поднял брови: 

- Оскорбление?! Я крайне изумлен, сеньор Краббс! Благодаря моей песенке весь город, наконец-то, убедился, в вашем несомненном таланте. Рисовать вывески и этикетки – это, знаете ли, не каждый может!  Правда, мне говорили, что маленькие дети с плачем прячутся под кровать, когда видят коробку печенья  «Толстый гном» с вашим рисунком. То, что гном получился похожим на страшного гоблина – это несомненное доказательство безграничности вашей фантазии! А стихи единственного поэта Шнопса, которые написаны на коробке?! Как можно забыть их!
«Если хочешь быть счастливым, ешь побольше чернослива! И от этого в желудке  - заведутся незабудки!»  Печенье, вообще-то с изюмом, но это не важно! Очевидно, цветение незабудок способствует здоровому пищеварению!

   Бургомистр истерически хихикнул и притворился, что высморкался. Витольдо тоненько взвизгнул:

- Сеньор  бургомистр! Прекратите это издевательство! Я не потерплю такого отношения к себе!

- Не потерпите – и не надо! – управитель города, наконец-то, разозлился по-настоящему. – Что вы мне тут голову морочите, сеньор Краббс? Как я понимаю, никакого оскорбления  не было и в помине. Маэстро Альварес  вежливо подтвердил своей песенкой, что вы – единственный художник. Судя по его словам, он искренне восхищается вашим творчеством. Так что разойдитесь с миром и перестаньте отнимать мое время!

- Ну как же так, сеньор  бургомистр? – промямлил «единственный художник». 

– Я так на вас надеялся! Я же к вам всей душой… Помните, на ваш день рождения я тайно прислал вам подарок: большую прекрасную картину «Наш отважный бургомистр на охоте».

- Так это была ваша мазня?! – вне себя от гнева завопил глава города. – Где красноносый толстяк скачет верхом на кривоногом осле?

- Это был благородный рысак…

- И палкой отмахивается от стаи блохастых шавок?

- От стаи грозных волков! 

- А эти кошмарные стихи на открытке, приклеенной к картине, конечно, накропал ваш дружок Дистрофий?! «Волк напал на бургомистр, был он, страх, - силен и быстр». Мало того, что безграмотно, еще и ничего не понятно. Кто спрашивается – силен и быстр: я или этот чертов волк?!

- Вы, конечно…

- Надо мной неделю хихикали мои же слуги. Все! С меня хватит! Вон отсюда, сеньор Краббс! Не морочьте мне голову! Мне утром по делам уезжать, а вы лезете ко мне с пустяками! Пойдите прочь! Малюйте дальше ваши этикетки и вывески и не смейте даже приближаться к зданию ратуши! 

   Испуганный Витольдо выскочил за дверь и заголосил уже из коридора: 

- Вы не бургомистр! Вы – тряпка! Вы ничего не понимаете в благородном искусстве живописи и поэзии. Я заставлю всех уважать единственного художника, то есть себя!!!  Я дойду с жалобой до самого наместника!!!

- Да хоть до короля! – бургомистр запустил в дверь ботинком.
 Раздался громкий топот, потом грохот и звон. Удирая, Краббс, похоже, наткнулся на что-то хрупкое.
Управитель города в изнеможении рухнул в кресло. Алехандро задумчиво покачал головой:

- Сочувствую вам, сеньор  бургомистр.

- И вы, уходите, маэстро – глава города устало махнул рукой. – Ей Богу, от вас, людей искусства, у нас, бедных чиновников, одна головная боль! 

   Алехандро поклонился и, скрывая улыбку, вышел из ратуши.