Мальчик сидел на подоконнике, вглядываясь  широко раскрытыми глазами   в разгорающийся над городом рассвет. Розово-алые облака походили на сказочные замки, о которых так часто рассказывала ему сестра. Но сияние рассветных лучей погасила серая туча. Закапал мелкий дождик.
Луиджи беззвучно вздохнул и отодвинулся от стекла.

За то время, пока они жили вдвоем, малыш притерпелся к частым отлучкам Антуанетты  и привык подолгу оставаться в одиночестве. Завтрак и обед для малыша сестра, обычно, оставляла на столе, закутав чашки и миски в теплый пуховый платок.  Мальчику никогда не было скучно или страшно в пустом доме. А сказка старшей сестренки о грустных чудовищах с разноцветными глазами навсегда отучила малыша  бояться темноты. Ожидая  возвращения Тони,  Луиджи играл сам с собой в тихие игры или вспоминал  ее веселые истории о  друзьях-художниках. Он мог часами сидеть на подоконнике, рассматривать прохожих и наблюдать за пестрой жизнью улицы…

Но сейчас все было иначе. Какое-то странное,  смутное чувство не отпускало малыша, мешало ему играть или смотреть в окошко. Взрослый человек назвал бы это – «тревогой за близкого человека». Но Луиджи пока не знал таких слов. 

Мальчик еще раз вздохнул, сполз с подоконника и подошел к столу, где лежали рисунки сестры. Отложил в сторону самый любимый – изображающий лохматого Лиса в  густых зарослях. Взял  новый –  Антуанетта успела нарисовать его вчера вечером.
На картинке сестра шла по лугу в венке из полевых ромашек, а Луиджи мчался ей навстречу, сидя верхом на плечах  нового друга – Диего.
На лицах ребят и девушки сияло такое безмятежное счастье, что казалось, будто от рисунка  струится теплый солнечный свет.
 Малыш огляделся. Тишина и одиночество сковали его маленькое сердце ледяным кольцом. Теплая, соленая капля упала на лист бумаги.

- Так-так, и кто же это здесь плачет? Как будто на улице ему дождика мало! – чей-то веселый насмешливый голос разбил тишину.

  Луиджи обернулся и чуть не сел на пол. Рыжий Лис с изумрудными глазами стоял посреди комнаты и болтал, как ни в чем не бывало:

- Эй, малыш, а ты знаешь, что во время дождя из каждой тучки вместе с капельками на землю спрыгивают веселые гномики-музыканты? Только увидеть их очень трудно! Они успевают спеть свою  звонкую - развеселую, насквозь мокрую песенку и прыгнуть в лужу, прежде чем ты рассмотришь их. Сидя на жестяных крышах, гномики-музыканты бьют в звонкие барабанчики, а на черепичных – колотят в глиняные горшочки. Ну, а когда дождь заканчивается  и высыхают лужи, они по солнечному лучу взлетают обратно на небо и зажигают радугу. Говорят, что если добежать до радуги, то можно найти горшок с золотом, который, вроде бы, закопан у ее края.
Глупость несусветная! Тот, кто добежит до радуги, найдет не дурацкое золото, а звонкую  лютню с серебряными, как струи дождя, струнами. И сам станет веселым музыкантом-менестрелем. Но добежать до радуги сможет только тот, кто верит в чудо и в мечту.

   Луиджи слушал Лиса, изумленно и радостно распахнув глаза. Потом присел, осторожно протянул к рыжему гостю ладошку, погладил пушистый мех. Зверек изогнул спину и зажмурился от удовольствия. А потом подпрыгнул и весело закрутился на месте. 

- Эй, малыш, довольно сидеть и вздыхать! Сказки подходят для дождливой погоды. 

А сейчас, посмотри, тучи умчались, солнышко согрело двор. Пора играть, скакать, кувыркаться! Догони меня, Луиджи!

   Лис сделал несколько прыжков в сторону и обернулся, хитро подмигнув мальчику. Малыш тоже подпрыгнул на месте и помчался за Лисом.

Это были самые удивительные догонялки на свете! Иногда Луиджи почти успевал поймать Лиса  и еще раз ощутить под ладошками ласковое тепло шелковистого меха. А иногда Лис словно растворялся в воздухе, а потом появлялся из ниоткуда, весело тыкался в щеку малыша мокрым носом, и снова бежал дальше.
Вся эта чехарда напомнила мальчику одну забавную песенку, которую сочинила для него сестра:

 Вновь небеса налились медом янтарной зари.
Солнышко - Огненный Лис высунул нос из норы.
Высунул нос из норы и побежал в небеса.
Как отряхнулся от сна – пала на землю роса.

Пала на землю роса, птицы запели в лесах.
Солнышко – Огненный Лис пляшет в лазурных лугах.
Будет кататься в траве, солнечных зайцев гонять.
Хвост  распустив до земли, будет до ночи гулять…

   Он спел бы эту песенку новому другу, если бы только мог!
А Лис, продолжая веселый бег, подначивал мальчика:

- Бегать ты умеешь, а вот я умею еще и кувыркаться! Смотри, как я ловлю свой хвост!

Когда я так кручусь, то становлюсь похож на маленькое рыжее солнышко. Эй, Луиджи, хочешь поймать солнечный луч?

   И Лис снова мчался вперед, увлекая за собой мальчика. Он, уже в который раз, большим прыжком пересек комнату, добежал до приоткрытой входной двери, толкнул ее и кубарем выкатился во двор.

- Эй, малыш, ну, где ты там? – прозвучал его звонкий голос. – Смотри сколько листьев! Сейчас я устрою золотую метель! 

   Обычно мальчик никогда не выходил из дома один. Он и с сестрой-то появлялся на улице крайне редко. Но разве можно было устоять на месте, слыша такие чудесные слова?
И малыш, не задумываясь, выбежал наружу.
Лис кружился в вихре золотисто-алых осенних листьев. Луиджи подбежал к другу,  взялполные горсти опавшей листвы, подбросил  в воздух и запрыгал, затанцевал на месте.

- Смотри, а вон под той липой – сколько золота  нападало!

   Лис  перескочил через живую изгородь и остановился перед большим  деревом, растущим возле  дома Витольдо Краббса.
Мальчик, в пылу игры, тоже протиснулся сквозь тонкие прутья кустарника, весело огляделся. И замер, окаменев от ужаса.
 Огромный черный пес, прижав уши, крадучись приближался к Лису. Из глотки пса вырывалось еле слышное, но зловещее рычание. А Рыжик, не замечая опасности, беспечно копался в груде солнечных листьев.
Пес оскалил клыки. Луиджи показалось, что в его глазах сверкнули зловещие красные блики. Сторож дома Краббса присел, готовясь к прыжку.
Мальчик с мольбой протянул руки к другу, слезы градом покатились по  лицу, губы задрожали в бессильном отчаянии.
И вдруг словно лопнула  петля, сжимавшая его горло! Звонкий детский крик разнесся над пустынным двором, почти  долетев до светлого осеннего неба:

- РЫЖИК, БЕГИ! 

   Лис вздрогнул, обернулся.  Увидев пса, припал к земле и взъерошил шерсть.

А Луиджи рванулся к другу, обнял Лиса и закричал  еще отчаяннее, глядя на несущегося быстрыми скачками врага:

- А ну, пошел вон отсюда!!! Не трогай Рыжика!

- Так, ты не понял что ли?! Псина-дубина! Я тебе покажу, как детей пугать, шавка блохастая! Я из тебя живо коврик сделаю! Пошел вон, кому сказано!!!

   Лис вырвавшись из объятий мальчика, загородил Луиджи собой и, оскалившись, кричал на пса, обзывая его последними словами.
И пес  рухнул в прыжке, выпучив от удивления глаза. За всю свою собачью жизнь он ни разу не встречал говорящего Лиса, а уж тем более ругающегося, на чем свет стоит. 

Ошарашенно взвыв, пес поджал хвост, а потом съежился и бочком протиснулся под крыльцо. Там и затих, видимо, отходя от шока.

Лис повернулся к мальчику, ткнулся в ладонь мокрым носом.

- Больше ты не будешь молчать и бояться, Луиджи! Никогда!

- Да, Рыжик. Спасибо тебе, – тихо ответил мальчик.

   Примерно через полчаса после того, как Луиджи и Лис вернулись домой, Витольдо Краббс, вздрагивая и судорожно озираясь, подкрался к своему особняку.

- Бублик, Бублик, песик мой милый, где ты? – дрожащим голосом позвал он. 

   Почему Краббс дал ему такую кличку, было тайной для всех жителей Города. 

Ни цветом, ни объемом известное всем хлебобулочное изделие ее обладатель не напоминал. Вероятно, так сработала «фантазия» «единственного поэта» Дистрофия Шнопса, который когда-то и подарил лучшему дружку  это чудовище.
Пес, скуля, выбрался из  убежища. Но, увидев  Краббса, взвыл, как легендарная собака, скрывавшаяся на болотах, подпрыгнул высоко вверх, оттолкнувшись всеми лапами от земли и начал быстро пятиться назад.

- Бублик, это же я! Ты  что - не узнал  хозяина?   

  Витольдо  растерянно шагнул к своему сторожу. 

Бублик взвыл снова и со страшной скоростью понесся по улице прочь от дома Краббса.

Ему было чего испугаться!
Пока злосчастный «единственный художник» шел по городу, его толкнули двадцать три раза и обозвали «доносчиком, мерзавцем и клеветником» пятьдесят раз. Три раза на него выплескивали ушат с помоями, дважды бросали тухлыми яйцами и семь раз – гнилыми помидорами. Можно представить себе, как выглядел Витольдо после такой «прогулки». И во что превратился его парадный сюртук! А уж про запах, исходящий от наряда, мы и вовсе промолчим! 

К тому же, каким-то образом, горожанам стало известно, что Краббс пытался «поработать» у наместника в должности палача. И теперь каждый, встретивший на пути Витольдо, открыто выказывал ему свою ненависть и презрение.

- Конец карьере, – прошептал Краббс, без сил падая на крыльцо. – Даже мой пес удрал от меня. Ну, значит, и мне пора бежать из этого города. Может, где-то на другом краю земли найдутся те, кто оценит мой талант. 

   Как ни странно, сходные мысли крутились в этот же момент в голове наместника.
 Вот уже добрый десяток минут он неподвижно стоял на берегу озера, остолбенело глядя на картину с кораблем и бурей, мирно блестевшую свежими красками. При том, что самого художника нигде не было!!!
Гвардейцы тоже не смогли дать внятных объяснений на этот счет.

- Не знаем, господин наместник. Сеньор Алехандро только что здесь стоял. 

Я отвернулся буквально на секунду, глянул – а его уже нет. Как сквозь землю провалился!

- Куда же делся проклятый Альварес?! – Пьетро показалось, что он начинает тихо сходить с ума. – Вплавь он до берега  добраться не мог – вода сегодня ледяная. По воздуху, что ли, перелетел?! 

   Разные мистические истории о живописцах, ушедших в свои картины, тут же полезли в мысли  сеньора Скарпиа. Он изо всех сил затряс головой, отгоняя этот бред.

- Да нет, не может быть! Чудес не бывает! Просто Алехандро кто-то помог. Пригнал к берегу лодку и подкупил гвардейцев. Тысяча чертей! Да ведь это означает, что Альварес уже в городе! Ну, все! Я пропал! 

   Пьетро  подрубленно сел  на валун и обхватил голову руками:

- А как я все прекрасно придумал! Шлю в столицу донос. Сам вызываюсь ехать, сопровождая опасного преступника. И по дороге аккуратно «убираю» Алехандро. 

К примеру, во сне. Или – ножичком в спину. Нет человека – нет проблемы! Допустим, убит при попытке к бегству! А в столице докладываю о бунте горожан. Сюда шлют карательный отряд. И все! Я – новый герцог де Маликорн! Весь Город – мой!  А теперь все рухнуло. Проклятый маэстро донесет на меня бургомистру и обвинит в попытке захвата власти!  

А уж в Королевской тюрьме мне припомнят прошлые грешки. Так зачем же я здесь до сих пор сижу?! Надо бежать!

   Наместник, как  подлый и  опытный интриган, мерил всех по своей мерке. И  не сомневался, что донос Альвареса на него уже летит в столицу.
Пьетро ди Скарпиа вскочил с валуна и рысью помчался в свои покои - собирать вещи.

Дилижанс отправлялся с почтовой станции. 

Сытые лошади нетерпеливо били копытами, а бывший наместник, измученный тяжелыми мыслями и поспешным бегством, как раз собрался прикорнуть в углу экипажа.
Но это ему не удалось. Со двора донеслись пронзительные крики, причем один голос показался Пьетро странно знакомым.

- А я вам говорю, как единственный художник, что сяду именно в этот дилижанс! Мне надо торопиться! Что значит: господин, который там уже едет, выкупил все места и  будет против?! А мне – плевать!

- Да-да! – икая, вторил Краббсу чей-то гнусавый голос. – Мой др-руг Витольдушка такой художник! Он вас всех распишет под саксонский фарфор, до самых пяток! Даже не сомневайтесь!

   Голоса приблизились, и вскоре в дилижанс Пьетро, благоухая можжевеловой настойкой, ввалились, «единственный художник» и его не менее «единственный» дружок.

  Наместник с отвращением скривился:

- Господин Лобстерс! Какого черта вы здесь делаете?! Вы что  - решили преследовать меня?

- Краббс, моя фамилия, пора бы уже запомнить! – огрызнулся Витольдо. 

– Как только вы с такой дырявой памятью больше месяца  в должности наместника продержались?!

- Извольте выйти вон, господин Краббс!

  - Не изволю! Вы теперь никто и звать никак!
 Витольдо ехидно прищурился.
- Что, сеньор Скарпиа, тоже бежите? Боитесь, что горожане опять под стены замка  придут и вам по шее накостыляют?

- Замолкни, бездарность!

- А ты на моего дружка  не ори! – взвизгнул Шнопс. – А то, как врежу!

   Бывший наместник обреченно вздохнул, закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья, пытаясь заснуть.
А Краббс принялся громко жаловаться на судьбу:

- О, сколь горька участь истинного таланта в этом жестоком мире! Я – единственный художник вынужден отправляться в изгнание по вине завистливых  бездарностей!  

- Витольдушка, друг мой, не плачь! – пьяно всхлипывал «единственный поэт» - Скитания – удел непризнанных гениев. «Пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок. Карету мне, карету! И носовой платок!» Это я сочинил… кажется. А, может, и не я… Не помню уже. 

   И Дистрофий Шнопс захрапел, припав к груди Краббса. Витольдо тоже утихомирился, бросил несколько косых взглядов в сторону Пьетро и вскоре засопел во сне.

А сеньору Скарпиа не спалось. Он с хмурым видом смотрел в окно экипажа. Над дорогой уже догорели краски заката, и на бегущие вдоль обочины леса и поля опускалась ночь.

- В сущности,  Краббс счастливее меня, – неожиданно подумал Пьетро. – Этот бездарь, по крайней мере, верит, что он – истинный талант. А я вот уже ни во что не верю. И не знаю, куда я еду и зачем. А ведь я всегда был так хитер и расчетлив. И для своего врага Альвареса расставил целую сеть интриг. И вот все рухнуло в одночасье! Как? Почему? И, главное, за что?

   Бывший наместник обхватил голову руками, продолжая шептать бессвязные слова:

- Я ничего не понимаю! Почему из нас двоих Мария выбрала Алехандро? А ученики и горожане так полюбили   маэстро, что готовы были отдать за него свои жизни? Почему даже гвардейцы защищали его от меня? А, судя по тому, каким странным способом Альварес сбежал из замка, приходится признать, что  проклятому мазиле верно служат не только люди, но и силы природы. Почему? Потому что он – художник? Тогда какая неведомая сила таится в его «картинах»?! Ведь это всего лишь холсты и краски! 

   И тут жуткая мысль посетила Пьетро:

- А что если Алехандро был прав, когда говорил, что есть вещи превыше богатства и власти? Вещи, перед которыми бессильно любое коварство и отступает зло? Но тогда это значит… Проклятье, это значит, что я бездарно прожил  жизнь. И я ничем не лучше Витольдо Краббса.

   Тьма уже полностью сгустилась над дорогой. И так же черно было на душе у старого подлеца и интригана, который все думал-думал и никак не мог понять очень важные  для своей бездарно прожитой жизни  простые человеческие истины…

   Забегая вперед, следует сказать, что король  не присылал больше своих наместников в Город Мастеров. Гарнизон Замка был распущен. Часть солдат вернулась в столицу. 

Другая часть, как, например, Доминик, осела в Городе.
Бывшие гвардейцы нашли себе новые профессии, занялись мирными делами. А Замок с Квадратной башней превратился в музей истории Города. И все, кому это было интересно,  могли теперь за умеренную плату побывать там, осмотреть залы, полные загадочных старинных вещей, подняться на самый высокий ярус  Башни, чтоб  увидеть прекрасную панораму Города.
Даже дом, где некогда жил злосчастный  Скарпиа, стал частью этого удивительного музея. И всех приезжих  забавлял встречающий их  у  ворот замка кованый указатель с золотистой стрелкой: «Касса в доме наместника».