День уже начинал клониться к закату. Краски солнца погасли, небо заволокли серые тучи, накрапывал мелкий,  холодный дождь. Художник досадливо покачал головой и, захватив мольберт, направился  домой. По дороге он успел сделать несколько небольших зарисовок, но картина  с изображением  ратуши, освещенной яркими лучами солнца, по вине склочного Краббса  так и осталась не начатой. 

В самом хмуром расположении духа Алехандро шел по притихшим улицам Города Мастеров, не замечая ничего по сторонам. Когда брусчатка мостовой под его ногами вдруг сменилась скрипучими досками причала, художник остановился и удивленно огляделся. 

В этой части города он не был уже много лет.

Перед ним простиралась водная гладь, свинцово-серая в этот сумеречный предвечерний час. На западе лучи закатного солнца, вырвавшиеся на миг из нависающих над горизонтом тяжелых серых туч, осветили край озера, и по воде побежали золотисто-алые блики. Но от воды к ближайшей рощице  уже тянулись клубы тумана, белесой пеленой заволакивая все вокруг.
Художник устало оперся на старый якорь, невесть откуда оказавшийся на берегу. 

И воспоминания, которые он столько лет прятал от самого себя в тайных закоулках памяти, хлынули неудержимым потоком.

Нестерпимо горящая подлучами осеннего солнца листва берез и кленов. Темная, стылая синь озерной воды. Юноша с мольбертом, забыв про все на свете, торопливо набрасывает эскиз будущей картины, пока стена тумана, скользя по глади озера, не успела погасить  это буйство красок. И  даже не замечает, как  девушка в белом платье легко бежит к нему по золотым дорожкам опавшей листвы, ласково касается его плеча и с доверчивым любопытством смотрит на рождающееся под кистью чудо.

Я позабыл, в какой главе давно прочтенного романа 
Вот так же по сырой траве струился белый хвост тумана. 
И босиком, и босиком по листопаду, листопаду 
Ко мне бегом, ко мне бегом, ты вырывалась за ограду... 

– прошептал маэстро слова давно забытой песни. 

   Из темных туч брызнули струи холодного осеннего дождя.
Алехандро провел ладонью по лицу, стирая то ли капли-дождинки, то ли слезы. Кто-то незримый шагнул на причал так легко, что доски не качнулись и не скрипнули. И встал за левым плечом художника.

- До каких же пор, маэстро, вы будете переплавлять боль своей души в сиянье красок? 

   В низком мелодичном голосе незнакомки слышалась искренняя печаль.

- До тех пор, пока живу, госпожа Осень, - не оборачиваясь, отозвался художник. – Пока мой Дар служит мне.

- О, да… - тихий вздох. – С тех горько-памятных дней я навеки поселилась в вашем сердце. Но даже мои ледяные дожди не способны погасить пламя вашей души, маэстро. Что ж, да будет так!

   Голос стих. Алехандро резко развернулся и  пошел прочь от окутанного туманом берега.

К  дому он подошел, когда улице совсем стемнело.  Маэстро  уже собирался открыть дверь, как вдруг ему показалось, что возле стены шевельнулась какая-то тень.
- Кто там ходит в столь поздний час? – недовольно окликнул незнакомца художник.
   Из тени на свет фонаря вышел худенький мальчик, лет пятнадцати с виду.
- Маэстро Альварес, - голос его был звонким и дрожал от волнения. - Я слышал, что вы набираете учеников в школу живописи. Пожалуйста, примите меня!
   Мольба, прозвучавшая в голосе паренька, заставила Алехандро подойти к нему ближе. Художник внимательным взглядом окинул худенькую фигурку.
    Черные, коротко подстриженные, чуть вьющиеся волосы. Бледное усталое лицо с поразительно тонкими чертами. Серые, широко распахнутые глаза, в которых застыла отчаянная надежда. Одежда поношенная, но чистая.
Маэстро успел заметить, что куртка   мальчика, с аккуратной штопкой на рукаве, была явно не его размера и к тому же мало спасала от вечерней сырости. Парнишка нервно переступил с ноги на ногу, потер ладони, и художник понял, что будущий ученик сильно озяб, пока ожидал его под фонарем.
Алехандро ласково коснулся его плеча.

- Пойдем в дом, сынок. Выпьем чаю, ты согреешься, и тогда мы обо всем поговорим.

   После того, как повеселевший мальчик  допил третью чашку чая с печеньем, Алехандро приступил к беседе:

- Значит, ты хочешь стать моим учеником? А как зовут тебя, дружок?

- Антуан.

- Так вот, Антуан, обычно, я беру в свою школу ребят постарше. Но если  у тебя окажутся несомненные способности к  живописному искусству, я, конечно, сделаю для тебя исключение. Ты можешь показать мне свои рисунки?

    Мальчик  опустил голову. На его бледных щеках вспыхнул яркий румянец. 

- У меня нет рисунков, маэстро…

- Нет рисунков? – От удивления Алехандро даже привстал. 

- В таком случае, почему же ты решил, что можешь стать учеником художника? Сынок, ты вообще когда-нибудь держал в руках кисть и краски?

   Паренек склонил  голову еще ниже.

- Я рисовал углем на стене и мелом на мостовой. Мне казалось, что я умею…

   Маэстро испытующе посмотрел на него, потом достал из шкафа лист бумаги, карандаш и протянул их Антуану.

- Попробуй изобразить здесь что-нибудь из того, что ты рисовал на стене.

   Мальчик взял в руки карандаш. Провел по листу несколько неуверенных линий. 

А потом, словно вдруг решившись на что-то, тряхнул головой, и его рука уверенно заскользила по бумаге.
Прошло уже почти полчаса. Антуан рисовал, не отрываясь ни на минуту.
Алехандро не выдержал, незаметно подошел к нему и глянул на рисунок. 

И тихо ахнул, а потом присвистнул от восхищения.

На белом листе бумаги из густых зарослей травы, сверкая озорными глазами, выглядывал взъерошенный Лис.
Звезды, похожие на огромные фонари, неслись по небу, закручиваясь в сверкающие спирали. 

Среди звезд, вскинув руки, застыла в изящном пируэте хрупкая девушка в пышном платье, похожая на прекрасный цветок.

Эти и другие рисунки теснились на листе хаотично, иногда почти наплывая друг на друга. Но все они были поразительно живыми!

- У меня ничего не получилось? Я совсем не умею рисовать, да, маэстро? – серые глаза мальчика наполнились слезами.

    Алехандро бережно приобнял его за плечи.

- Сказать тебе правду, сынок? Техника у тебя сильно хромает, но зато, какова фантазия!  И какой необычный взгляд на мир! Ты прирожденный художник, Антуан. И с этого дня ты учишься в моей Школе!

   Вот так в Школе Живописи маэстро Альвареса появился новенький. Но, в отличие от остальных, он был приходящим учеником. Отговорившись тем, что не может бросить дома кошку с новорожденными котятами, мальчишка появлялся только на занятиях. Да и свободной комнаты у Маэстро на тот момент не случилось. Взрослые ребята охотно приняли в свое шумное братство тихого и доброго паренька, относились к нему, как к младшему брату. 

А имя Антуан вскоре сократили до ласкового Тони. Мальчик быстро осваивал азы живописного искусства, ни в чем  не уступая старшим товарищам. 

Учеба неспешно шла своим чередом, работа в мастерской сменялась живописью на пленэре.
Но однажды Тони задал  учителю странный вопрос. Кое-кто утверждает, что именно после него дела у маэстро, да и у жителей всего Города Мастеров  пошли кувырком. Хотя вопрос прозвучал вполне невинно.
Тони спросил:

- Маэстро Алехандро, а вы верите в легенду о Золотой  Кисти?

   Художник отложил в сторону палитру и задумался на несколько мгновений, прежде чем ответить.

- Как тебе сказать, мой мальчик… Мир Искусства таит в себе много тайн и загадок. 

Но я твердо верю в одно: настоящее волшебство возникает лишь в тех вещах, которые ты создал сам, вкладывая в них всю душу, всю свою любовь. Так возникает магия Красок, магия Слова. Совершенство в деле дается не столько талантливому, сколько любящему. Пуговица, с любовью пришитая, дольше продержится, чем другая, прикрепленная по всем правилам швейного дела, но равнодушно. Песенка, спетая без голоса, но от сердца, прозвучит ярче, чем она же, исполненная холодным умельцем. Стих, каждое слово в котором –  частица твоей души, становится волшебным заклинанием, способным защитить от беды. 

А Волшебная Кисть, Тони – это та кисть, которую ты сейчас держишь в руках. Когда вдохновенно пытаешься воплотить на полотне картины, рожденные твоей фантазией.

   Тони улыбнулся, но про себя разочарованно вздохнул. Не такого ответа он ожидал от маэстро. 

- Так значит, вы не верите существование настоящей Волшебной Кисти?

- Отчего же «не верю»? Я не раз слышал об этом зловещем артефакте, который гуляет по миру, внезапно возникая то в одном городе, то в другом. Но я твердо убежден, что настоящему Мастеру такая Кисть – ни к чему.

   С этими словами, маэстро, показывая, что разговор окончен, вновьвзял палитру и подошел к мольберту.

- А почему вы назвали Волшебную Кисть - зловещей? – осторожно поинтересовался Паулино, который по своему характеру был довольно робок и суеверен.

- Потому что одна картина, написанная ей, отнимает годы жизни у художника, – отозвался вместо маэстро Джованни.

   Странно, что он вообще принял участие в разговоре. Из всех учеников Джованни был самым старшим. Влюбленный романтик, бесконечно любящий свою Кэтрин, которая, к счастью, отвечала ему взаимностью, обычно плохо замечал, что творится вокруг.

- Ой, жуть какая! – прошептал Паулино. 

   И незаметно перекрестился.

- Да не годы жизни, а жизненные силы, – вмешался Диего, дорисовывая хмурую ворону, сидящую под дождем на ветке старого дерева. – То есть с виду человек не стареет, почти не седеет даже, а только слабеет, сердце бьется все реже и – конец…

   В ответ на его слова ворона приоткрыла один глаз и согласно кивнула. Хотя, может быть, это просто луч солнца так странно скользнул по мольберту?
Дурацкий разговор о Волшебной кисти юношу совсем не радовал. 

Тем более  что Диего прекрасно видел, что  маэстро эта тема не по душе. Он любил Альвареса, как родного отца, и был бесконечно ему предан. И хотел только одного – долголетия своему учителю. Ну, или  душевного спокойствия, хотя бы…

- Все, парни, хватит об этом! А то накличем беду, – на всякий случай сказал Паулино. 

   Слегка трусливый и весьма застенчивый, он уже и сам был не рад тому, что задал  маэстро  свой вопрос.

- Да тебе-то чего бояться? Ты же, вроде, скульптором решил стать? Или все еще сомневаешься?

- Я еще не определился! – пробормотал Паулино.

   Юноши с улыбкой переглянулись. Робость и мнительность их товарища была уже «притчей во языцах». Но никто над ним не подтрунивал. Маэстро строго следил за тем, чтобы в его мастерской никого не обижали.

- А вот я, пожалуй, написал бы одну картину этой Золотой Кистью, - мечтательно вздохнул Пабло. – И десятка жизненных лет не пожалел бы! Шутка ли – одна картина, и ты  - Великий Мастер! Слава, почет!

- Толку-то от такой славы, если не ты картину написал, а какая-то Кисть за тебя поработала, - хмыкнул Франциско. – Нет уж, маэстро правильно сказал: вечно только то, что ты создал своими руками!

   Этот веселый, обаятельный и всегда жизнерадостный юноша гордился тем, что его предки были бродячими артистами.  Он мечтал, выучившись, стать театральным художником. Реалист, не верящий в мистику, Франциско считал, что чудо можно совершить только своими руками. Еще бы! Ведь когда в твоих жилах течет кровь нескольких поколений канатоходцев, остается верить только в свои силы. 
Франциско вспомнил, что когда-то и сам неплохо ходил по канату – и тихо вздохнул. Куда ж деваться, если судьба, в лице его бабушки однажды взяла его за ухо и привела в школу господинаАльвареса? Впрочем, теперь он был ей за это благодарен.

- Ну, разок-то можно и магией воспользоваться. Для пользы дела, – не сдавался Пабло. 

   В его восемнадцать  - десяток лет казался сущей безделицей. Здоровья юноше было не занимать. А уж старость и смерть были от него настолько далеки, что он о них и не думал.

А вот о славе и прилагающихся к ней «пряниках»  размышлял частенько. Пару лет назад Пабло даже поступил учиться к Краббсу – поверив, что тот, в самом деле «единственный художник». Но быстро понял свою ошибку и отправился к маэстро Альваресу. Талантливый, но гордый и очень самолюбивый, Пабло втайне мечтал нарисовать гениальную картину и даже затмить своей славой учителя. Впрочем, стать Почетным гражданином Города Мастеров тоже было бы совсем неплохо. И, чем скорее, тем лучше.
Но, пока, он был всего лишь учеником художника. Как и все остальные. И мог только поинтересоваться:

– Маэстро, а что бы вы сделали, окажись в ваших руках Золотая  Кисть?

   Алехандро медленно выпрямился. Его открытое приветливое лицо внезапно стало суровым и мрачным. В мастерской воцарилась тишина.

- Я взял бы в руки Волшебную Кисть, - тихо и отчетливо произнес художник, - только затем, чтобы спасти от гибели любимого человека, того, кто мне дорог. Надеюсь, это никогда не случится. 

   Он не стал говорить мальчишкам о том, что талант – довольно сомнительный подарок. 

И, что простой ремесленник порой гораздо счастливее выдающегося художника. Потому, что творчество частенько забирает человека целиком. Не оставляя ему шансов пожить обычной жизнью – где есть дом, семья и дети. Ведь любовь – если она настоящая, тоже – забирает целиком. И разорваться между ними невозможно. Поэтому, приходится выбирать что-то одно. А кто же знает – какой выбор правильный? Когда-то и у него была семья…

Теперь семьи нет, но есть ученики – и это лучшее, что есть в его жизни. А счастье – всего лишь осколочек льда, которого не удержать в руке…
Алехандро тряхнул головой, прогоняя  грустные воспоминания, и строго сказал:

- А теперь, продолжим работу. Осенняя выставка картин состоится совсем скоро.

- И дернул же меня черт за язык! – мрачно подумал Тони.

   И зачем-то пририсовал к солнечному собору на своей картине маленькое кладбище, утыкав его покосившимися черными крестами.

- Наверное, у маэстро кто-то умер. Может быть, жена? Не зря же он живет один, хотя еще не стар и хорош собой.

   О том, что такое «любовь» юный ученик имел довольно смутные представления. 

Пока что он любил только своего младшего брата. Но слова «спасти того, кто мне дорог», понимал слишком хорошо…