«Не обращайте внимания на тех, кто думает, что вы сходите с ума, ни на тех, кто говорит вам, что вы совершаете ошибку, ни на тех, кто просит вас вернуться обратно на тот путь, который они считают правильным. Мечтайте о том, о чем хотите мечтать, идите туда, куда хотите идти, будьте тем, кто вы есть, так как жизнь неповторима. Помните: вы - дверь, которую вы до сих пор так безуспешно искали».
                                               Карл Густав Юнг

Я смотрела в окно и с грустью следила, как по мокрому стеклу, обгоняя друг друга, стремительно бегут косые струи дождя.
Лето было испорчено окончательно и безнадежно. Лютые холода в мае, когда от мокрых метелей целыми днями нельзя было и носа на улицу высунуть. Стылый и сырой июнь. Теперь уже конец июля, а в доме топят камины, как в ноябре.

Господи, а сколько надежд я возлагала на это лето!
Когда мачеха с несвойственной ей приветливостью заявила, что было бы неплохо, если бы я пару месяцев погостила у ее дальнего родственника, я сразу поняла, откуда взялось столько «доброты». Просто для ее ненаглядной доченьки, наконец-то, отыскался долгожданный жених. Уж не знаю, сколько бочек пива в него вылили  или какими рассказами про наши несметные «богатства» соблазнили. Смотрины проходили без меня. Мадам Эльвира послала меня за кучей покупок далеко и надолго.
Потому, что все предыдущие посещения женихами нашего чуть обветшавшего, но все еще красивого дома, заканчивались одним и тем же. Упитанные сыновья лавочников, тощие, юркие клерки, томные щеголи из обедневших аристократических семейств  сначала налегали на праздничное угощение, сыпали кучу комплиментов «прелестной Жоржетте», а потом начинали недвусмысленно коситься на меня. Поскольку по приказу мачехи мне приходилось вертеться в этих же комнатах и подносить гостям то сладости, то прохладительные напитки. Ведь весь штат горничных ей пришлось вскоре рассчитать из-за экономии средств после смерти отца.

Я вздохнула, вспомнив об отце. Потом нахмурилась. И чего эти болваны так на меня пялились? Жоржетта – томная, рыхлая блондинка. А я – тощая, как спица, кучерявая и смуглая, как цыганка,  с дикими рысьими глазами и ехидной усмешкой. Да и по возрасту в невесты пока не гожусь – мне еще и семнадцати  нет.
Однако, почтенные господа то и дело подзывали к себе «юную падчерицу» и явно не затем, чтобы взять с подноса очередную горелую печеньку, коими мадам де Грасси так «щедро» потчевала возможных женихов. В конце концов, мне надоедали их липкие взгляды, игривое подмигиванье и притворно-сочувственные вздохи насчет «бедной сиротки, которой так повезло с новой «матушкой». И я, широко улыбнувшись, тоже начинала рассыпать «комплименты». Наподобие:

- Ах, господин Бошан! Вы такой серьезный, задумчивый… Наверно, торговля разбавленным пивом плохо идет?

- Кушайте, кушайте пятую булочку, месье Габен. Я не считаю…

- Как жаль, что вы, наконец-то, уходите, месье Кампо. Нам без дураков скучно!

Мачеха краснела, бледнела, зеленела, но кричать  на меня при гостях не отваживалась. А после очередного скандала, устроенного ее непристроенной доченькой-невестой, и вовсе запретила мне появляться в комнатах, когда приходят гости. Чему я, признаться честно, была несказанно рада.

Откуда-то из глубины дома донеслось громыхание и протяжные стоны.

Ну вот, опять у господина Юлиуса Лефевра де Шармэль приступ мировой скорби.
Дальний родственник мачехи совсем не походил на нее ни внешне, ни по характеру. И ко мне с первого же дня отнесся ласково и внимательно. Беседовал со мной, как со взрослой, рассказывал разные интересные истории, брал на прогулку в ближайший лес. Но все это происходило, когда хозяин дома был в хорошем настроении. А чаще всего он, как и сейчас, часами сидел у камина, мрачно глядя на огонь. Потом начинал метаться по комнате и испускать стоны, ругая свою напрасно прожитую жизнь.
Под аккомпанемент этих стенаний да шум дождя за окном и тянулись бесконечные дни моего весьма печального лета.

Я слезла с подоконника и растерла затекшую ногу. Затянула потуже шаль на плечах, поежилась от всепроникающей сырости. Если бы отец был жив, черта с два я сидела бы сейчас в этом унылом доме! Уж он бы придумал для меня тысячу интересных занятий. Дело в том, что Огюст Ноэль де Грасси, почтенный торговец, негоциант и купец  в глубине души был гениальным изобретателем!
Еще в юности мой отец сумел поступить в столичный университет на факультет точных наук и прикладной механики. Но проучился там всего лишь два года. Потом пришло известие,  что его отец, то есть мой дед, скончался и оставил все дела своему сыну. Отцу пришлось бросить учебу и заняться торговлей, как и всем его предкам.
Но любовь к разным  механическим диковинкам  в его сердце не угасла. Из своих долгих торговых странствий он привозил то диковинные часы с боем и пляшущими на циферблате фигурками. То игрушечных зверушек, которые свистели, мычали, скакали и кувыркались, если завести их ключиком. Да и сам отец до конца своих дней пытался создавать что-то подобное в своей тайной лаборатории. И меня приохотил к этим увлекательным занятиям. Во всяком случае, моими первыми игрушками были не куклы, а отвертки с шурупами и зубчатые колеса.
Вместе с отцом я проводила в лаборатории целые дни. И даже его неудачная вторая женитьба не помешала нам заниматься любимым делом. Все было хорошо, мы были счастливы, мачеха с дочкой почти не надоедали нам своим ворчанием, и я уже научилась делать из обрезков жести маленькие самоходные кареты, как вдруг отца срочно отозвали в жаркие страны его торговые дела. И он исчез надолго – ни слуха, ни весточки.

А потом посыльный, одетый во все черное, привез то страшное письмо, в котором приказчик отца рассказал, что во время путешествия с караваном  на купцов напали разбойники. И отец погиб в неравном бою, защищая своих людей.

Помню, как я плакала и не верила. А потом, стиснув зубы,  поняла, что должна сохранить в этом доме хоть что-то из дорогих  отцу вещей.Потому что мадам и ее великовозрастная дочурка уже принялись тянуть свои жадные лапы к каждому ящичку и каждой мелкой шкатулочке в этих стенах.

Для начала я решила ни за что не пускать этих ведьм в лабораторию. А, надо заметить, что  обе тетки были весьма суеверны. Поэтому рецепт оказался довольно прост!
В стене пристройки, где находилась лаборатория, мне пришлось проковырять дырочку, вставить туда отбитое бутылочное горлышко и, как следует, закрепить его глиной. В итоге, когда дул ветер, из-за стен лаборатории доносились та-акие завывания, что мадам Эльвира твердо уверовала, будто там поселилось весьма злобное привидение. И не подходила к лаборатории даже за двадцать шагов!

А еще мне удалось заставить мамашу с дочуркой  шарахаться и от моей комнаты тоже. Точнее, от каморки под крышей, в которую меня эти гарпии загнали  вскоре после смерти отца. Хорошо помню, как, обыскав весь дом  на предмет поиска спрятанных отцом денег или ценных бумаг, тетки ворвались и в мою комнатушку. Я невозмутимо сидела продавленном диванчике. Но едва только мадам Эльвира двинулась ко мне, дернула за незаметный шнурок. От визга перепуганной мачехи  чуть не рухнул дом! Потому что на нее из-под дивана прыгнул небольшой, но жутко косматый зверь неизвестного науке вида! Эльвира  умчалась, вопя  о «злобном домовом». А я спокойненько засунула обратно «монстрика», сшитого собственноручно из кусков старых шуб. Тот самый шнурочек был приделан к его спине, и от рывка чудище выскакивало вперед.
Ну, а другой «сюрприз» был подготовлен специально для Жоржетты. Сестричка, презрев опасения мамаши, вознамерилась проверить, не утаила ли я от дорогих родственничков каких-нибудь папенькиных сокровищ?! Она без спроса притащилась в мою комнату и  цапнула со стола первую попавшуюся коробочку. Мда-а! Отхаживали ее после этого, наверное, не меньше получаса. Ну, еще бы! Когда лезешь в чужие вещи, то никак не ожидаешь, что оттуда выскочит здоровенный волосатый паук.

В общем, слуги утащили полуобморочную Жоржетту, а я убрала паучка обратно, аккуратно сложив его пружинные лапки и поджав их под проволочное, обтянутое шерстяными нитками тельце. Кто знает, когда мне еще раз пригодится эта игрушечка? А в глубину «паучиной» коробки положила ключ от отцовской лаборатории. Тетки ко мне больше не сунутся, а по ночам я смогу проникать туда и продолжать делать разные забавные, а то и полезные вещички.

Так оно и вышло! Правда, после ухода отца наши торговые дела сильно пошатнулись. Я подозревала, что нечестные приказчики дружно дурили мачеху, но доказать ничего не могла. Однако, содержать  дом полный слуг мы уже не могли. И, рассчитав половину прислуги, мадам Эльвира, словно в старой сказке, бросила свой хищный взор на меня. Приказав следить за порядком в доме и тщательно ухаживать за ней и ее доченькой. Вот только вместо тихой и послушной сказочной Сандрильоны им досталась я - Николетта де Грасси! И сказка пошла  совсем по другому сюжету.
 Нет, в доме-то я прибиралась. И полы мыла, и занавески стирала. Не зарастать же грязью из-за этих лентяек? А вот что касается ухода за «новой матушкой и старшей сестричкой»…
Кому-нибудь бывает приятно, если его дорогое, ни разу ненадеванное платье вдруг оказывается главным украшением огорода?

Ну а что? Вы же сами велели мне изготовить страшное чучело, чтоб птицы не клевали ягоды! А ужаснее вашего наряда, мадам, я ничего в доме не нашла.

И так во всем!
Когда подлая Жоржетта попыталась оттаскать меня за волосы за очередное «идеально точное» исполнение приказа, то потом долго ревела и топала ногами. Потому, что вся ее коллекция  кружевных панталончиков и прочих предметов нижнего белья вдруг таинственным образом перекочевала на шпиль башенки над крышей нашего дома. И моталась там, словно флаг какой-то безумной державы на радость уличным мальчишкам!

Мачеха, конечно, ругала меня последними словами. Но ударить или оставить без обеда ни разу не посмела. Потому что согласно закону, написанному нашим добрым королем, о сиротах надо заботиться очень тщательно. Растить, кормить, любить, как родных детей. А нарушителя этого закона и обидчика сироты ожидали разные суровые кары, вплоть до тюремного заключения.
Все это Эльвира с Жоржеттой прекрасно знали. И сорвать свою злость смогли только одним способом: они сожгли в камине все мои нарядные платья и плащи, купленные отцом. Но я ведь, кажется, говорила уже, что я отнюдь не Золушка?! И носить выданное мне взамен погубленной одежды тряпье наотрез отказалась. А собрала в кучку чудом скрытые от глаз злодеек деньги и пошла на рыночную площадь. Где за сущие гроши купила у балаганных лицедеев несколько их пестрых, как осколки радуги, нарядов. В результате я стала обладательницей красно-синей юбки, желтого корсажа и белой блузки в изумительный малиновый горошек. А еще – владелицей коротких штанов, разрисованных молниями и зигзагами. И длинной ярко-зеленой шляпы с попугайским пером.

В общем, когда я явилась в таком виде домой, с родственницами опять случилась истерика. А потом мачеха с дочкой махнули на меня рукой. Тем более, что вскоре им стало не до мести бедной, но вредной падчерице. Торговые дела шли все хуже и хуже, наши лавки закрывались одна за другой, и мадам Эльвира решила, что самый лучший способ вернуть утраченное богатство – это выгодно отдать замуж ненаглядную доченьку. Тут-то к нам  и зачастили разные женишки. А в начале июня мачеха с притворной улыбкой на губах заметила, что я, наверное, устала содержать в порядке такой огромный дом. И мне пора отдохнуть в имении ее дальнего родственника. Так я и попала к господину Юлиусу.

Кстати, горестные стоны из зала с камином стали еще громче. Пожалуй, надо  попытаться успокоить старика. Бесполезно, конечно, но нельзя же сидеть просто так, сложив руки, когда человек мучается и страдает. Пусть и от непонятной вины.

В просторном каминном зале было тепло и сумрачно. Пляшущие языки пламени отбрасывали на стены причудливые тени. Хозяин имения – худой, долговязый, пожилой мужчина метался то взад, то вперед.

От резких движений полы его сюртука взлетали и падали, а тени на стенах, повторяли его жесты, становясь похожими на крылья какой-то огромной птицы. Господин Юлиус Лефевр де Шармэль  яростно ерошил густую седеющую щевелюру и то срывал с носа круглые очки, то снова напяливал их.

Топал здоровенными ногами, обутыми в башмаки с пряжками, да так сильно, что полоски на гетрах сливались в одну. И при всем  этом не переставал восклицать:

- О, горе мне! Как ужасен итог моей жизни! Как бездарно я ее прожил!

- Нехорошо, нехорошо, хозяин, - неодобрительно поджав губы, возражал  ему слуга, низенький старичок с большим носом и пышными баками.

- Разве можно такое про себя говорить?

Юлиус остановился, замолчал и трагически хлюпнул носом. Слуга  строго покачал головой:

- А вот это и вовсе ни к чему. Почтенный старый человек ревет, как младенец неразумный. Да что у вас опять приключилось-то?

- Все свою молодость,  - вздохнув и не глядя на нас, драматическим шепотом произнес хозяин дома. - Я постигал непостижимое! Я творил истинные чудеса!... Боже мой, что я натворил! Люди приспособили мои шапки-невидимки для безопасного воровства. Скатерти-самобранки расхватали ленивые обжоры. Неразменные монеты оказались в бездонных карманах жадных богачей. Во-от, на что ушла моя долгая, нелепая, никому не нужная жизнь!

Да-да, в это трудно поверить, но господин Шармэль был волшебником!

В нашем мире, где повсеместно считалось, что волшебство ушло из него навсегда, дальний родственник мадам Эльвиры любил с грустью называть себя  осколком  некогда прекрасного и  смертельно опасного далекого прошлого.

Вытерев слезы и пробормотав сквозь зубы какое-то ругательство, месье Юлиус сел за клавесин. Заиграл и запел чуть подрагивающим голосом:

Забыты на полке, пылятся без толку старинные книги мои.
Давно уж, наверно, хрустальная сфера без дела в чулане стоит.
Я словно отшельник, один совершенно, в толпе, как в мистической мгле.
Я просто волшебник, последний волшебник на этой земле.

Умею я просто хватать с неба звёзды и диких зверей укрощать.
Смирять ураганы и злых хулиганов в хороших людей превращать.
Хоть шарик воздушный, хоть верную дружбу я сделаю из ничего.
Но людям не нужно, нисколько не нужно моё волшебство.