Продавщица озвучила сумму, равную покупке среднего размера самолета с ангаром. Испанец преспокойно достал из кармана пачку купюр. Девица чуть не брякнулась под прилавок. Потом с бешеной скоростью упаковала бесценное приобретение и распрощалась с нами, сто раз пожелав всего хорошего.

Когда мы вышли на улицу, был уже глубокий вечер. Моросящий дождь грозил вот-вот перерасти в сильный ливень. Ветер метлой гнал по мостовой опавшие листья. Я вздохнула и зябко повела плечами. Никакой хостел искать в потемках уже не имело смысла. Пойду сейчас на вокзал, приткнусь где-нибудь в зале ожидания...

- До свидания, господа, - по-русски, а затем  по-испански произнесла я. - Было очень приятно познакомиться.

И я сделала шаг назад. Круглое лицо Жана Феликсовича вытянулось от огорчения, а толстые губы сложились в удивленно-обиженную букву "О".

- Вы нас покидаете, драгоценная Регина? Но что же мне теперь делать? Понимаете, профессор Монтойя не терпит гостиниц. И согласился приехать сюда только при условии, что поселится в моей квартире. Благо, я один живу в трех комнатах. А как я буду общаться с моим испанским гостем? Как узнаю, из скольких яиц готовить ему яичницу на завтрак? И черный кофе он предпочитает или - со сливками? Мы же опять друг друга не поймем и начнем ругаться! Милая Региночка!

Он умоляюще сложил пухлые ладони.

- Если бы вы только согласились... Не подумайте чего плохого! Просто поработать переводчиком у меня на дому. Гарантирую полный пансион!!!

И сдельную оплату! Умоляю, не отказывайтесь. Скажу по секрету, сеньор Монтойя так капризен, так избирателен в общении! Он с моим племянником и вовсе говорить отказывался. А вы ему, кажется, понравились... Ой! Я совсем не то имел в виду! Просто работа, ничего личного. Вы же студентка, я правильно понял? Отдельная комната ведь лучше, чем конура в общаге! А? Ну, Региночка, пожалуйста!

Я помолчала несколько секунд. С одной стороны ситуация, действительно, несколько двусмысленная. Одинокая девушка останавливается в доме у двух незнакомых мужчин. С другой - мне светит даже не "конура", а пластиковый стул в зале ожидания. И где дальше жилье искать – непонятно.

А тут - отдельная комната, причем платить  наоборот будут мне! Да и два профессора - люди немолодые, интеллигентные, вполне почтенные и явно предлагают мне работу домашнего переводчика без всякой задней мысли. Эх! День безумно начался, пусть также неадекватно закончится!
И я с какой-то шальной беспечностью махнула рукой:

- Считайте, что вы меня убедили, Жан Феликсович! Я согласна.

Мы нырнули в метро, вышли на «Садовой» и медленно потащились куда-то в сторону музея Железнодорожного транспорта. Я хмыкнула.

- Ни за что бы я не поехала одну остановку! Тем более, перепрыгивая с «ветки» на «ветку». Дождь, конечно, причина уважительная, но денег все равно жалко!

  Я уже привыкла бегать по городу пешком. Добираться с Московского вокзала до Университетской набережной было, конечно, далековато, но приятно и познавательно. Да и что мне оставалось, когда в семь утра охрана все равно начинала будить задремавших пассажиров? Удивительно, как легко встаёшь, когда ночуешь в странном месте! Если спишь не на перине, а на стуле, завернувшись в куртку и пристроив под голову рюкзак вместо подушки, то как-то нет охоты выкраивать «ещё хоть пять минуток»! Так что на занятиях я появлялась одной из первых, успев забежать по дороге позавтракать в какой-нибудь симпатичный и, главное, круглосуточный подвальчик. Иногда, правда, удавалось переночевать, задержавшись у какой-нибудь однокурсницы, но я старалась чужим гостеприимством не злоупотреблять. Деньги, выданные мне в детском доме, стремительно заканчивались. И приходилось экономить на всем. К тому же, пока они были в наличии, я успела приобрести дешевенький планшет с весьма дорогой абонентской платой. Ну, дура, чо… Но зато на нем был диктофон, на который можно было записывать лекции. А потом не спеша их слушать, сидя в зале ожидания очередного приютившего меня вокзала. Нужные учебники, конечно, можно было взять в библиотеке – но не таскать же в рюкзаке этот «груз знаний»?!! Мда! В жизни всегда есть широкое поле для деятельности, но иногда очень хочется маленькой полянки для отдыха…

Пока я размышляла о своих делах, тщательно обходя лужи, наша компания    дошлепала до Никольской площади. Мы обошли Морской собор и нырнули в какой-то небольшой скверик, в глубине которого стоял симпатичный домик – «недоскреб». Так мой дедушка Сеня называл дома с непонятным количеством этажей. А здесь их было два с половиной. То ли самый нижний изначально был полуподвальным, то ли особнячок с годами начал уходить под землю?

Но, так или иначе, окна у него были совершенно разного размера. И даже верхние отличались от средних. Впрочем, данные чудеса архитектуры меня сейчас совершенно не интересовали. Хотелось куда-нибудь, наконец, рухнуть, снять сырые кроссовки и получить в лапки хотя бы стакан горячего чая…

- В Петербурге готовится указ: считать все солнечные дни праздничными – пробормотала я, пытаясь понять – насколько я промокла?- И вообще! Какая-то у меня сказка неправильная: бегу на учебу – темно, ползу обратно - темно. Спать ложусь  - темно...просыпаюсь - темно...Блин, кто украл солнце?Хотя нет, вру! Ложусь и просыпаюсь я при свете. Темноту на вокзале я организовываю себе сама, натянув на физиономию  капюшон от куртки. У меня – как в армии: по сигналу «отбой» наступает «темное время суток»…

Хм! Армейский «юмор» порой лезет из меня со страшной силой. Это совсем не удивительно, если учесть, что дедушка был военным врачом. И я тоже успела помотаться с ним по гарнизонам. Но, как говорится, базар надо фильтровать. И не шокировать своих благородных идальго плебейскими шуточками. А я все никак не решу, что мне сейчас нужнее - кофе, три стопки водки или две недели сна?

- А вот и мой мирный уголок, - приговаривал Жан Феликсович, пока мы шли через усыпанный опавшей листвой скверик. – Приют, так сказать, спокойствия, трудов и вдохновенья.

  Деревья с круглыми кронами, растущие возле самого крыльца, в призрачном свете фонарей казались огромными, вылитыми из золотого стекла елочными шарами. Я успела заметить, что дом профессора окрашен в строгие серо-белые тона, а его благородные очертания вызывают в памяти ассоциации с древнегреческими храмами. Наверно, из-за треугольного с лепниной фронтона на фасаде.
Жан Феликсович гостеприимно отворил перед нами массивную дверь, украшенную чугунными завитушками.

- Извините, тут лампочка тускло горит.

  Мама дорогая! Я только ахнула. Даже при бледно-желтом свете электрической груши была ясно видна стертая подошвами сотен ног, но все еще изящная мраморная лестница с тончайшим кружевом кованых перил.

И круглые мраморные же медальоны на стенах с изображением каких-то античных богов и богинь. По этому чуду архитектуры мы поднялись на третий этаж.

- Добро пожаловать в мою холостяцкую берлогу! – весело провозгласил гостеприимный хозяин.

Мда! Потомок славного француза Адриана Луазо очень  поскромничал, назвав «берлогой» эти апартаменты. Коридор недлинный, но достаточно широкий. Стены обиты шелком приятного янтарного оттенка. Напротив двери стоит деревянная подставка для зонтиков в виде переплетающихся стеблей винограда.

В нее сеньор Эстебан немедленно поместил свой винтажный зонт. Над подставкой в кашпо висели какие-то цветочки, а справа стоял большой красный диван на витых ножках, на который я немедленно плюхнулась, стягивая разбухшие от влаги кроссовки. Жан Феликсович тут же запричитал:

- Ой-ой, Региночка, вы же тут промокли совсем. - Срочно – в душ! Сейчас я вам выдам все необходимое.

  Он распахнул ближайшую дверь и тут же выскочил обратно, держа в руках нечто пушистое. При ближайшем рассмотрении это оказались кислотно-розовые мохнатые тапочки в виде огромных заячьих морд. И такого же цвета махровый халат, разрисованный теми же зайцами и уляпанный стразами.

- Племянница у меня гостила, - тараторил профессор, протягивая мне этот шедевр гламура. - Вот забыла свои вещички, а они раз – и пригодились. Ванна там, Региночка, а вот вам полотенчико.

  С необъятных размеров махрового полотна на меня радостно скалились Лунтики, Смешарики и прочие покемоны. Интересно, сколько лет профессорской племяннице? Судя по размеру халата, в который меня три раза можно завернуть, она давно не малышка. Забавный, однако, вкус у родственницы искусствоведа. Ладно, не буду осуждать незнакомого человека, а лучше порадуюсь, что в этой «холостяцкой берлоге» нашлись и женские вещички.

И я скрылась в недрах просторной ванной.

  Когда спустя полчаса, я, блаженно улыбаясь, выпорхнула оттуда, то услышала раскатистые звуки рояля и мощный баритон, выводящий по-испански что-то вроде «Я здесь, Инезилья!» Жан Феликсович и профессор де Монтойя уже были в гостиной. Причем хозяин дома суетился вокруг празднично накрытого стола, а его зарубежный гость гремел клавишами белоснежного инструмента. Увидев меня, мужчины разом прекратили свои дела и, не сговариваясь, широким жестом пригласили меня к столу. Путаясь в полах махрового одеяния и смущенно поправляя на голове подобие тюрбана из полотенца, я присела за стол и огляделась.
Гостиная выглядела так, словно в ней завтра же собирались снимать сцены их чеховских времен. Благородного темно-зеленого оттенка стены, гармонирующие с такой же скатертью, деревянная мебель на тонких витых ножках. На окнах шторы с ламбрекенами, над роялем – часы с боем. А прямо напротив стола – огромный портрет какого-то господина в светлом сюртуке с бутоньеркой в петлице. Незнакомец стоял, небрежно опершись о решетку канала, и задумчиво глядел куда-то вдаль. Впрочем, называть его незнакомцем было бы нелепо. Пышные кудри вокруг еле заметной лысины, круглые румяные щеки и мохнатые брови явно выдавали фамильное сходство с хозяином дома. Заметив мой взгляд, Жан Феликсович довольно подбоченился.

- Мой прапрадед. Почтеннейший Этьен Луазо, приглашенный в Академию Художеств самим ее директором в начале девятнадцатого века.

  Сеньор Монтойя встал из-за стола и подошел к портрету вплотную. Окинул внимательным взглядом упитанную фигуру месье Этьена. Потом столь же пристально посмотрел на хозяина дома.

- Поразительное сходство! – медленно произнес он, - Вот так начнешь рассматривать старинные портреты  и поверишь в переселение душ.

   Произнеся эти слова, испанец резко повернулся и глянул прямо на меня. Зеленые глаза остро блеснули. Почему-то я поняла, что переводить эти слова Жану Феликсовичу не надо.

- Ну, что мы все об искусстве, да об искусстве, - снова засуетился профессор. – Ужинать давно пора. Наша милая переводчица проголодалась и нуждается в отдыхе.

  Ужин прошел, как принято писать в прессе, в «непринужденной домашней обстановке». Хозяин дома, судя по всему, покушать любил и сам готовил очень неплохо. Когда я наслаждалась уже третьим по счету кусочком лимонного пирожного, сеньор Эстебан сделал рукой неуловимый жест и поставил на стол  взятую словно бы прямо из воздуха большую темную бутыль, запечатанную сургучом.

- «Педро Хименес», сладчайший как мед! – торжественно провозгласил он, поднимая бокал. – За наше неслучайное знакомство! И за тайны прошлого и настоящего, которым только предстоит раскрыться!

  Я чуть пригубила густую темно-алую жидкость. По плотности и вязкости она могла бы действительно сравниться с медом. А вкус!. Слов не было, чтобы описать его, и в памяти всплыла лишь известная фраза из Грина, сказанная устами веселого матроса Летики: «Улей и сад!»
Хоть я отпила всего лишь глоток, голова неожиданно закружилась, и гостиная медленно поплыла перед моими глазами.

- Про какие еще тайны говорит наш «заморский гость»? – сонным голосом поинтересовалась я у Жана Феликсовича.

  Он только плечами пожал.

- Сеньор Монтойя – мастер изъясняться загадками. Я это еще со времен нашего виртуального знакомства понял.

  Тем временем с моими глазами, затуманенными усталостью и вином, начало твориться что-то странное.
Вся комната  погрузилась в сизый полумрак. В абсолютно пустом и холодном камине ярко вспыхнули невесть откуда взявшиеся дрова. Испанец оказался сидящим у огня в большом кресле с высокой спинкой, которого в гостиной и в помине до этого не было.

Я заметила, что одет он теперь был в синий бархатный камзол с плоеным воротником и золотой цепью на груди. Сеньор Эстебан протянул руки к огню, потер смуглые узловатые ладони, а потом обернулся ко мне и веско сказал:

- День и час, собравший нас здесь, не случаен. Рейна, чтобы ни случилось, оставайся всегда такой же веселой и смелой, как та, что изображена на этом портрете.

  И он достал из воздуха лист со знакомой гравюрой.

- Я знал ее когда-то. В тебе воплотилась частица ее души – светлой, возвышенной и по-мальчишески отчаянной. Верь в свою удачу, Рейна! И не пройди мимо настоящей любви, когда встретишь ее.

  Вместо гравюры в руках испанца вдруг очутилась старинная гитара. Он легко провел по струнам:

И дороги, и подмостки похожи
На мир, переписанный ложью,
Где и мы с тобой, увы, ненадолго.
Вот бы впору – балахон с рукавами!
Пьеро, разворачивай знамя,
Где ни герба, ни знака,
А просто небо над нами.
Где умеющим плакать смешно,
Быть легко дураками.
Не обнять ли нам друг друга стихами?

Я, плохо понимая сон это или явь, слушала странную песенку. Потом увидела, как стена за спиной Эстебана де Монтойи медленно тает. И, позади пляшущих языков каминного пламени, серой лентой разворачивается бесконечная, убегающая в холмы дорога. А над ней стремительно проносятся облака. Вот одно облако опускается на землю, клубится, меняет на глазах форму и превращается в серебристый дилижанс. Дверца распахивается и…

Я успела увидеть только край белого манжета. И еще почувствовать чей-то внимательный и добрый взгляд. Растерянно потерла усталые глаза. И тут кто-то осторожно встряхнул меня за плечи, разрушая видение.

- Ах, наша милая переводчица, кажется, совсем уснула. Региночка, давайте я провожу вас в вашу комнату.

  Я ошарашенно потрясла головой.
 Жан Феликсович, ласково улыбаясь, стоял надо мной. Испанец с невозмутимым видом допивал свой бокал.
Так и не разобравшись в том, что за видение было мне явлено, я медленно поднялась и пошла вслед за хозяином. Спать и вправду хотелось со страшной силой. Пусть все тайны и загадки подождут до утра. Если, конечно, с первыми лучами рассвета, они  не растают, как дым.
Выделенную мне комнату я с устатку почти не рассмотрела. Заметила только, что там стоит большой книжный шкаф, бюст какого лохматого дядьки в углу, большой диван и целая куча плюшевых зверей на ковре. Очевидно, имущество все той же племянницы. Чувствуя, что почти засыпаю на ходу, я плюхнулась на подушки, даже не сняв халата и тюрбана.

И начала выпадать из реальности…