«Мою жизнь можно рассматривать как нить, на которую судьба нанизала свои яркие жемчужины».
                                     Луис Хамон

Взрослая жизнь упала на меня, как бетонная плита: без предупреждения. И теперь я откровенно не знала – что мне с ней делать? Оставшись одной в большом незнакомом городе без крыши над головой и практически без денег. Знакомство с маменькой, которую я не видела восемнадцать лет, не закончилось ничем хорошим. Мне просто указали на дверь, сопроводив этот жест визгливым воплем: "Лучше бы ты умерла, чтоб не доставлять мне моральных мучений".
И, закрыв дверь  с нужной стороны, я искренне подумала, что мне, пожалуй, повезло, что я выросла в детском доме, а не рядом с этой … мадам. Собственно, ее моральный облик был бы мне до абсолютно голубой звезды, если бы не одно «но»: в ее квартире имелось некоторое количество моих метров.
 Впрочем, доказать это было - практически нереально. Избавившись от меня сразу после моего рождения, ушлая тетка, тем не менее, квартиру получила и на мою долю тоже. И по этой причине по выходу из детского дома, мне ничего не полагалось. На мой вопрос – что же мне делать? - директриса только плечами пожала. И посоветовала пойти учиться туда, где предоставляют жилье.
Но весь «икс» заключался в том, что поступать абы куда, мне не хотелось. А в питерском  универе, который мне глянулся, такой возможности не было. Старое общежитие пришло в негодность, а новое – застряло на нулевом цикле. Вот мне и пришлось, приехав в северную столицу,  навестить непутевую мамашу, хотя результат этого визита был мне заранее известен.

Дамочка она была странная и изворотливая. К тридцати годам у нее уже было четверо детей, из которых только один сын происходил от ее вялотекущего мужа. Про остальных моих братцев слухи ходили разные. Вот и я вовсе не была дочерью человека, записанного у меня в свидетельстве о рождении. Маменька, прогулявшаяся в Польшу за товаром, приобрела там еще и меня – совершенно лишнюю девочку, которую она в роддоме и оставила. Оттуда меня благополучно отправили в Дом Ребенка. На какое-то время мне повезло: родители моего ненастоящего отца меня оттуда забрали. И до семи  лет я счастливо жила с названными бабушкой и дедушкой.Но, увы,  на белом свете они не задержались, и в школу я пошла уже в детском доме…

Первое время было, конечно, сложно. Конкурировать с публикой, которая научилась драться раньше, чем ходить и говорить, у меня сначала не очень получалось. Но потом выяснилось, что у меня «золотая голова» и покладистый характер. Я легко училась за «себя и за того парня»  и списывать давала всем желающим. Так что в итоге поладила со всеми. В некотором роде я была даже достопримечательностью нашего маленького приграничного городка. Потому  что нечаянно для себя выучила все языки, на которых разговаривали местные жители. А когда я на спор «проглотила» самоучитель испанского  и начала читать Гарсиа Лорку с листа, то меня зауважали еще больше.
Но все хорошее рано или поздно заканчивается. В один далеко не прекрасный день я покинула наш тихий городок и отправилась покорять мир. В общем-то, мне было совершенно не в лом пойти куда-нибудь работать. Но – было очень жалко полученных знаний. К тому же я подумала, что работа – не волк, в лес – не убежит. И пойти торговать на рынок какой-нибудь селедкой я всегда успею.

А сейчас следует попробовать получить образование.  И желательно в том дивном  северном городе, о котором я давно мечтала! Пока на меня не свалилась какая-нибудь внезапная семейная жизнь, в которой я в силу своих жизненных обстоятельств ни черта не понимаю.
А еще, честно говоря, хочется чего-то новенького и непознанного. Например, путешествовать. Или хотя бы жить в большом городе. Молчаливо и жадно созерцать. Разглядывать мысли. Ведь некоторые из них не позволяют лишь прикоснуться, а зовут на самую глубину. А я только этого и жду. Непременно хочется линий, движение и пересечение которых, станет еще одним путём познания. А вдруг где-то есть тот человек, чья мысль мне совсем неведома, а ему –моя? Увидеть, узнать. И завязать узелок на память…

Хм! Когда-то очень давно, дедушка звал меня «принцессой». А кем я должна быть, если он умудрился записать меня Региной?! Довольно дурацкая затея назвать так безродную сироту! Тем более  что они с бабушкой прекрасно знали, что я им – не родная. Вот теперь стою на улице с чахлым рюкзачком за спиной и твержу себе:

- Когда все плохо… очень плохо… я изо всех сил вспоминаю, что я принцесса. Я себе говорю: «Я принцесса, я сказочная принцесса, и потому никто меня не может обидеть и ничто - огорчить».

  А еще дедушка любил повторять:

- В лужах отражаются перевернутые миры, в капле воды может преспокойно существовать небо и восторженный полет чайки. В окнах отражается чья-то улыбка - не тебе ли она направлена? А в глазах отражаются наши чувства. Они вспыхивают лучиком любви, или красным огоньком ненависти, черным шлейфом зависти или искрящейся радугой счастья. Говорят, что если от твоих глаз отразится звездный свет, ты станешь пилигримом. Звездным странником, способным "зажигать звезды". Всмотрись в свое отражение в чьих-то глазах, быть может, ты уже - звезда?!

  Последний год перед своим уходом он так и звал меня – Звездочка…

  Может быть, поэтому я так люблю смотреть в чужие окна? Хотя, скорее всего, мне просто не хватает дома. И, заглядывая в чужую жизнь, я тщетно пытаюсь нарисовать себе свою. Как там сказано в одном знакомом стихотворении?

Этой осенью хочется чая и шоколада,
В тёплых тапочках сидя на стульчике у камина,
И смотреть, как изнеженно кот выгибает спину,
Просто зная: бежать по делам никуда не надо.
Этой осенью хочется смело вдыхать прохладу,
Не боясь, что траву по утрам покрывает иней.
Быть спокойной, уверенной, внутренне - очень сильной.
И бродить по забытым тропинкам немого сада.
Этой осенью хочется нежности и комфорта,
Не хандрить, что куда-то на юг улетают птицы,
Перечитывать книги, с блаженством листать страницы.
И делить на двоих наш последний кусочек торта…

Впрочем, «делить на двоих» мне не с кем даже последний кусочек хлеба.

Но - если улыбнуться прохожему - он улыбнется в ответ. Если улыбнуться небу и солнцу - разойдутся тучи. Если улыбнуться вселенной - случится что-то сказочное. Лучик разбитой стекляшки, что когда-то была зеркалом, все равно способен родить солнечного зайчика! Что же тогда может сделать одно сердце, пускай даже и раненное скорбью?! А если - не одно?

И, мурлыкая любимую песенку, я не спеша отправилась вдоль канала…

Мне всегда хотелось жить в большом городе.

И чтобы где-то рядом обязательно было море. Можно, конечно, и теплое.

Но  сгодится и холодное – раз уж у меня местом рождения записан далеко не южный город.
Ветер, гоняющий по каналу серо-синюю рябь, действительно нес запах морской соли и влажного песка. Косматые, сизые облака, обгоняя друг друга, мчались по небу, словно  невиданные парусники на воздушной регате.

Запрокинув голову вверх, я постояла несколько минут на узком, изогнутом, будто спина большой кошки, мостике с ажурными чугунными перилами и полюбовалась всей этой красотой.

На мгновение показалось, что мостик отрывается от  гранитных берегов, взлетает над водой и несет меня  вперед и вверх, где за золотой кроной старого ясеня белеют колонны какого-то дворца. А потом ощущение полета исчезло, но осталось  странное ожидание. Предчувствие чего-то нового, неожиданной перемены в судьбе. Однако, чтобы оно сбылось, следовало не стоять на месте, а двигаться дальше.

Впрочем, со мной такое и раньше частенько случалось. Я ведь сначала не собиралась ехать поступать в универ именно сюда. Тем более, когда узнала, что особа, которую и матерью-то  называть не хочется, переселилась в Петербург. К тому же школьный  дружок мой – Генка, упорно звал меня ехать в Кёниг. Но тихий и упрямый внутренний голос шепнул:

- Поезжай! Все будет хорошо, вот увидишь!

  И я, презрев доводы рассудка, подала документы в питерский универ на романо-германский факультет. Поступила довольно легко, учитывая мои способности к языкам. Узнала, что общаги там нет  и не предвидится. И все равно поехала! И теперь вот стою посреди всего этого великолепия с парой грошей в кармане и без крыши над головой. Зато с ожиданием чуда в душе. Никакой логики? Возможно. Но у меня свое отношение к окружающей реальности. Надеюсь, что моя способность договариваться с Мирозданием не подведет и на этот раз!

- Скучные умные дяди и тети утверждают, что «магическое» восприятие мира доступно только детям. Что они понимают! Волшебство — рядом! Это ведь так просто, всего-то и нужно – ему открыться. Просто согласиться, что оно существует!

  Пробормотав себе под нос эту умную фразу и в очередной раз подбодрив себя, я пошла дальше. Впереди, у Банковского мостика  тускло блеснули бронзовые крылья грифона. Я  остановилась и дружески погладила волшебное существо по блестящим перьям.

- Во всех легендах грифоны – хранители кладов и мастера находить золото в самых потаенных местах. Эх, друзья, если б вы мне подсказали, где и как заработать хоть горсточку монет на жилье и на мисочку, как говорится, похлебки…

  Круглая белая лампа над головой одного из грифонов вдруг ярко вспыхнула и мигнула несколько раз.

- Вах! Коротнуло!.. – смуглый парень в спецовке, копавшийся у подножия скульптур с какими-то проводами, даже отскочил от неожиданности.

  Я тоже чуть вздрогнула, но тут же понимающе усмехнулась:

- Будем считать, что вы меня услышали, крылатые!

  Канал Грибоедова вывел меня к гулкой колоннаде Казанского собора, похожей на  таинственный каменный лес. А за ней шумел, гудел автомобильными клаксонами, сверкал витринами и рекламными огнями Невский проспект.
Я немного поколебалась, прежде чем переходить через дорогу. Окунаться в разношерстную толпу праздношатающихся туристов пока не хотелось. Было желание  побродить еще по отдаленным от центра улицам, по мостам вдоль старинных фасадов. К тому же в парадной части Петербурга мне не светило ни жилье, ни горячий обед. Логичнее уж было  найти какую-нибудь скромную кафешку в районе Апраксина двора. Но с логикой, как уже было сказано, я в этот день явно не дружила. Поэтому топталась возле светофора, размышляя и не приходя ни к какому решению.

И тут сквозь городской шум и грохот до меня донесся легкий звук гитарных струн. Причем долетел он явно с противоположной стороны улицы! Как такое могло произойти?! Когда экскурсионные зазывалы наперебой голосят, уличное радио вопит какую-то рекламу, а из проезжающего авто вовсю долбит стереосистема! Но я отчетливо услышала весело звенящие аккорды и пошла на звук, как очарованное дитя за дудочкой Крысолова.

У высоких зеркальных дверей Дома Книги расположилась весьма пестрая и загадочная компания. Взглянув на нее, я подумала, что место ей скорее где-нибудь в Италии, на венецианском карнавале.
По узкому серому тротуару радужной молнией метался стройный, гибкий Арлекин. Разноцветные ромбы на его костюме вспыхивали блестками в свете рано зажегшихся фонарей. Он показывал фокусы, ни на секунду не прерывая своего движения, похожего на странный, завораживающий танец.

С рук Арлекина срывались золотистые ленты, взвивались змеей серпантина и падали вниз, превращаясь в гирлянды роз. Через мгновенье  из его ладоней взмывал вверх белый голубь, а потом Арлекин щелкал пальцами, и стоявшая у стены деревянная марионетка в виде смешного человечка в полосатом колпаке сама начинала отплясывать  тарантеллу. На гитаре играл Пьеро, одетый, как и положено этому персонажу, в длинный балахон с синими помпонами. Густо набеленное его лицо с нарисованной на щеке слезой было невозмутимо спокойным. Но в карих глазах под прямой светлой  челкой пряталась хитрая улыбка. Пьеро пел неожиданно звонким голосом:

Конечно, счастье есть на свете! Монетку ты скорее дай,
И заколдованный билетик  тебе протянет попугай.
Холодный будет злиться ветер, и солнце жечь, и дождик лить.
Но час придет - и свой билетик судьбе ты сможешь предъявить.

Кстати, никакого попугая у этих доморощенных «итальянцев»  не наблюдалось. Роль вещей птицы исполняла худенькая миниатюрная девушка в короткой пышной юбке, расшитой красно-зелеными перьями. Встряхивая круто завитыми кудряшками, окрашенными в немыслимо лазурный цвет, она то и дело подбегала к прохожим, протягивая им позолоченный ящичек с прорезью. В прорезь  полагалось бросать монетки. Тогда крышка подскакивала на пружинке сама, и в руки изумленного прохожего падала скрученная из того же серпантина, бумажка с каким-нибудь загадочным предсказанием. Девушка вертелась, как юла, и подпевала музыканту:

Предъяви билетик этот поздно или рано!
У судьбы получишь счастье без обмана.
Счастье без обмана, счастье без обмана
Вам судьба с улыбкой вынет из кармана!

Прохожие, то и дело, окружали артистов, с удовольствием им аплодировали, но денежки бросали редко. В какой-то момент толпа расступилась, и я оказалась прямо перед кудрявой синеволосой девчонкой. Она протянула «волшебный ящичек» мне:

- Возьми сама свое счастье, добрая гостья! Беды отступят, печали уйдут.

  Хм! Гостья! По мне так заметно, что я – не местная? Да и денег последних жалко на пустое развлечение… Или – не пустое?!

  Чувствуя знакомый холодок в кончиках пальцев, и ощущая, как сердце начинает колотиться все сильнее и сильнее, я сунула руку в карман и, не глядя, сыпанула мелочь и несколько более крупных купюр в узкую прорезь.

В этот миг городской шум почти затих. Словно меня и ребят отделила от толпы зевак невидимая стеклянная стена.
Точно такое же состояние было у меня, когда я, придя в городскую библиотеку, вместо книжки по школьной программе, вдруг потребовала самоучитель по испанскому. До сих пор не понимаю, зачем я выучила этот певучий язык?  Но тогда невидимый голос шепнул в ухо: «В жизни пригодится!»

Моя рука замерла над золоченой крышкой. И в тот же миг  в мою ладонь упала туго скрученная полоска бумаги. Я развернула ее. Ленточка почему-то пахла корицей и имбирем. Предсказание было не напечатано, а написано мелким, почти бисерным почерком:

Переверните облака, в ком Божья искра не погасла,
Кто осенен крылом Пегаса  и мечен лезвием клинка -
Через года, через века, сквозь неудачи и паденья,
Идет в страну стихотворений, качая небо на руках…

  Я потрясенно рассматривала загадочный стих, в котором, несомненно, скрывался очень важный для меня смысл, вот только я еще не поняла – какой.

А когда  подняла глаза, трое «итальянцев» уже спешили дальше, по набережной вдоль канала, и успели уйти довольно далеко. Только Пьеро, не переставая играть, обернулся и кивнул мне на прощание. Звук гитарных струн затих, и на меня вновь обрушилась лавина городского шума