Мимо нас проносились люди с тележками и спортивными сумками.

Кто-то тащил через зал огромный, как бегемот, чемодан. Кто-то шикал на соседа, мешающего ему слушать объявления диспетчера. Вокзал жил своей повседневной, шумной и торопливой жизнью. Более неподходящего места для разговора о чудесах и тайнах найти было трудно!
Но мы продолжали негромкую беседу так, словно бы рядом не было ни души. Словно мы были отделены от этой пестрой суеты прозрачной невидимой стенкой.

- Но  как к потомкам Реджины попала ее стеклянная роза?

Эстебан тяжело вздохнул:

- Ее положил в пеленки малыша сам Рикардо  Фернандес. Предположив, что отец по этому знаку сможет найти и опознать своего ребенка. Он ведь не знал наверняка, погиб Петр Иволгин или нет?

- И мы не знаем! – неожиданно пронеслось у меня в голове. - В самом деле! Мне ведь «показали» только побег юноши. Ох! Да и с Реджиной – ничего непонятно. Осталась ли девушка жива после тяжелой болезни?

Я внимательно посмотрела на Эстебана. В его пронзительно-зеленых глазах светилось искреннее сочувствие, желание помочь бестолковой, запутавшейся в своих чувствах девчонке.

- Последний вопрос, - тихо произнесла я. – Кто вы  такой, сеньор Монтойя? Признайтесь, наконец, вы – тот самый волшебник?

Он шуточно всплеснул руками.

- Сдаюсь! Мой ответ – да! Но скажу сразу, я не всесилен, как маги из детских сказок. Просто среди прочих моих умений есть способность открывать двери между Прошлым и Будущим. И я лично знаком с потомками многих людей, которых встречал двести лет назад. Это, впрочем, не мешает мне жить нашей сложной земной жизнью.И преподавать в Барселонском университете искусств. А еще я люблю путешествовать по иным мирам и планетам.

Эстебан наклонился ко мне и тихо прошептал:

- Знаешь, nieta, когда семьдесят пять лет назад я беседовал в Петрограде с будущим автором бессмертных «Алых парусов», он сказал мне: «Я всегда знал, что описанные мной волшебные города существуют на самом деле».

  Он улыбнулся.

- Не зря дедушка называл тебя Сумасшедшей Звездочкой! Ты придумываешь себе всякие ужасы, убегаешь и плачешь вместо того, чтобы просто поговорить со своим другом и объяснить, что была немного не в себе из-за того, что ты пережила. Nieta, я скажу тебе, как человек, проживший долгую, бесконечно долгую жизнь! Мужчина и женщина, умеющие серьезно и честно разговаривать - лучшие психологи друг для друга. Да-да! Вся эта заумная психология отношений, которую зачем-то придумали в двадцать первом веке, совершенно не нужна, если с близким человеком можно открыто поговорить и прояснить происходящее. « Чего ты хочешь, чего я хочу, чем ты живешь, чем я живу, что ты от меня ждешь, что я от тебя жду» - простые и ясные  вопросы, которые отметут половину всех проблем и обычных неурядиц.

- Вы и вправду думаете, что мне достаточно просто поговорить по душам с Петей? – прошептала я.

- Конечно! Нужно только набраться смелости, чтобы начать разговор.

А теперь, Nieta, улыбнись, приведи себя в порядок и давай-ка вернемся домой. За праздничным столом вот-вот уже соберется вся наша семья.

- Какая это - семь..я? - чуть запнувшись, произнесла самое простое на свете слово. – Вы же знаете, что я - сирота. Простите, дорогой, «дедушка»! Но мне даже в наше родство верится с трудом.

- Да причем тут родственные связи?! – Эстебан не на шутку рассердился и даже пристукнул об пол своим знаменитым зонтиком. – Семья, это просто люди, которым ты нужен. В радости и горе, в мелочах или целом, они приходят в нужную минуту и остаются с тобой, несмотря ни на что. И твоя семья, nieta, это твои друзья! А что касается нашего с тобой родства, то тут, увы, я пока бессилен что-то доказать. Но могу сделать тебе маленький подарок ко дню рождения.

Испанец достал из недр  бархатной куртки небольшую черно-белую фотографию.
Мальчишки-подростки в свитерах и неуклюжих драповых пальто стоят плечом к плечу, вскинув знакомым жестом руки со сжатыми кулаками.

No  pasaran! «Они не пройдут!» Лозунг и символ антифашистского движения.
Эстебан указал на парнишку в центре.

- Это Анхель. Фото было вложено в то самое письмо, которое чудом долетело в фашистскую Испанию из советского Ленинграда начала сороковых.

Я вгляделась в не совсем четкое изображение. У мальчишки были слегка взъерошенные густые темные волосы. Оттопыренные уши. Узкое тонкое лицо, большие, глубоко посаженные глаза, нос с горбинкой и по-детски пухлые губы. В целом - ничего общего со мной! Но если вглядеться попристальнее…

Взгляд упрямый и твердый. А в глубине глаз – тревога и надежда. Твердо сжатый рот готов в любую секунду расплыться в озорной улыбке. У меня частенько бывает такое выражение лица.

Еще один привет из Прошлого!..  Я бережно взяла старое фото.

- Спасибо, сеньор Эстебан…то есть дедушка Эстебан. Знаете, вы правы. Совсем не важно, есть ли в нас хоть капелька родственной крови или нет. Русские летчики воевали за свободу Испании. Польская монашка спасла от смерти еврейского мальчика. А он – забрал меня к себе, когда я осталась одна на белом свете. Просто все мы  - люди. И должны поступать по-человечески! Это единственное, что важно в нашем мире.

Дома, куда мы вскоре вернулись, дым стоял коромыслом. Ираида, как челнок сновала между своей квартирой и академика. Лика с Артемоном помогали ей, таская посуду и тарелки с чем-то пахнущим так заманчиво, что у меня аж в животе заурчало.

- Мы у Ваньки решили праздновать, - пояснила мне хозяйка на ходу. – Там попросторнее будет. Давай, переодевайся и садись скорей за стол. Все уже в сборе.

  Эстебан поднялся наверх, а я пошла к себе, попутно размышляя, что бы такое надеть к праздничку из своего небогатого гардероба? Но не успела я придумать что-либо, как в дверь позвонили. На пороге стоял Пьеро. Вид у него был растрепанный, щеки горели, а на лице блуждала счастливая, но слегка обалделая улыбка. В руках юноша держал какой-то огромный толстый фолиант.

- Ты одна? – с ходу, вместо «здравствуйте» выпалил он. – Мне надо срочно тебе кое-что показать!

И, не дожидаясь моей реакции, сам влетел в квартиру, схватил меня за руку и притащил в гостиную. Хлопнул свой талмуд на стол, аж Мотька вздрогнула.

- Послушай, Петя, - помня совет Эстебана насчет «душевного разговора» промямлила я - Я тут тебе недавно каких-то глупостей наговорила…

- А? – рассеянно спросил юноша, торопливо листая принесенную книгу. – Каких еще глупостей? Черт! Закладка куда-то подевалась. Слушай, не вспоминай ерунду! Лучше посмотри сюда!

Он, наконец-то, нашел нужное место и ткнул в него пальцем.

- Да что за секретные материалы ты притащил? – поинтересовалась я.

- Энциклопедия по истории театра. Читай, говорю! Вслух!

Пожав плечами, я зачла обведенное карандашом место.

«В XVIII в. в условиях общего упадка Испании в основном развиваются жанры музыкального театра:сайнет, сарсуэла и другие. Наиболее популярный испанский драматург XVIII в. – Рамон   де лаКрус, создавший в своих сайнетах (одноактных комедиях из народного быта) целую галерею характеров.

Во второй половине XVIII в. на испанской сцене раскрывается талант актера Педро Ориола, который воплощал на подмостках образы страстных, свободолюбивых героев, бросавших вызов насилию и деспотизму. Позже он,  вместе с супругой  Рейной Ориол, создаст свою собственную труппу, где будет и драматургом, и режиссером…» Ну и что? К чему ты устроил мне этот экскурс в историю?

Я дочитала абзац до конца и вопросительно посмотрела на Пьеро. Он опять как-то странно улыбнулся и негромко произнес, чеканя каждое слово:

- «Ориол» в переводе с испанского означает «Иволга». Уж ты-то должна это знать!

Я слегка вздрогнула. Страницы книги шевельнулись от случайного сквозняка, а мне показалось, что холодный ветер из Прошлого снова влетел в наш дом.
По спине пробежала цепочка мурашек.

- Но это может быть простым совпадением, - борясь с отчаянной надеждой, прошептала я. – Мало ли в Испании Педров!

Карие глаза юноши вспыхнули еще ярче. Он произнес почти с мольбой:

- Ну, а если мы все-таки поверим, что это правда? Мы ведь можем предположить, что Петр Иволгин выжил!

- Каким образом? – вздохнула я. – Ты же сам видел, какая страшная погоня шла по его следам! С оружием, с собаками…

- Но я видел и кое-что другое! И ты видела! В тот самый миг, когда Петра настигли, началась снежная буря. Допустим, она разметала его врагов. Допустим также, что он пережил  разгул стихии, добрался, как хотел, до Петербурга, а там его укрыли от властей друзья-актеры. Волков-то был целиком на стороне моего предка!

Петя в волнении зашагал по комнате.

- Дальше – что? Подложный паспорт – и бегство за границу. Финка-то всегда была рядом. Можно, в случае чего и по льду замерзшего залива добежать, благо зимы тогда стояли суровые. Ну, а доехать с севера до юга – уже дело техники. Петр добрался до Испании, разыскал любимую, открыл свой театр…

- И жили они долго и счастливо, - вздохнула я, - Ты сейчас пытаешься на ходу создать сценарий красивой сказки со счастливым финалом. Мне очень хочется в нее поверить! Но в жизни все бывает гораздо проще и печальнее.

Пьеро остановился. И бросил на меня какой-то странный торжествующий взгляд.

- Да я и сам понимаю, что звучит мой рассказ нереально. Только вот ведь в чем дело, дорогая Буратинушка! Когда я поступал на театральное, то проштудировал этот том от корки до корки. Не было там этой фразы про Педро  Ориола! Она появилась только сейчас!!!!

Комната поехала у меня перед глазами. Я вцепилась в край стола, чтобы не упасть. Петя тут же подскочил ко мне, обнял за плечи, поддерживая, и взволнованно сказал:

- Регинка, не вздумай только опять в обморок валиться! Тут радоваться надо, что в нашей  истории все хорошо закончилось.
Я вздохнула. Ну как мне объяснить этому неисправимому романтику, что он, конечно же, ошибается?!  И просто забыл текст энциклопедии. Что в реальной жизни  не предусмотрены такие счастливые  финалы? Что Прошлое нельзя изменить. Что…
Я набрала воздуху в грудь… и поняла, что не скажу ни слова.
Нельзя убивать надежду! Пусть даже призрачную. А кроме того… Мне и самой вдруг отчаянно захотелось, чтобы сказка, придуманная Петей на ходу, оказалась правдой.
И вместо умных и трезвых слов я тихо сказала:

- Да-а… Похоже,  мы все-таки «подкорректировали реальность» как говорил Эстебан. Жаль только, что своего сына Петр и Реджина  так и не нашли… А вдруг нашли?! Потом, спустя много лет, когда, допустим, приехали в Россию на гастроли. Только он уже взрослый был и родину покидать не захотел…

Чувствуя, что опять начинаю на ходу сочинять исторический роман, я торопливо замотала головой и воскликнула:

- Все! Хватит с меня на сегодня чудес! Идем праздновать, меня уже гости, наверно, заждались!

- Идем, милая Буратинушка! – тут же дурашливо подхватил мой кавалер. – Надеюсь, бедного артиста накормят горячей похлебкой с чесноком?

А то у меня после всех репетиций просто жуткий аппетит разыгрывается!

Потом был праздник. Веселый, долгий, шумный. Жан Феликсович под аккомпанемент Эстебана на рояле исполнил в мою честь куплеты месье Трике из оперы «Евгений Онегин», заменяя везде bell  Tatiana на bell     Regina. Испанец тоже исполнил нечто бравурное, а под конец даже сплясал фанданго. Лика торжественно вручила мне нечто имеющее отдаленное сходство с женской сумочкой. Огненно-красное, большущее, усаженное неизменными бантиками и стразами. Я восторженно поблагодарила подружку, попутно решив, что буду носить с собой этого монстра только в самое темное время суток, засунув в него гантель. Хотя внешний вид этой «сумочки» должен свидетельствовать о странностях ее хозяйки и отпугивать злодеев за десять кварталов.
Артем подарил мне красивую бутыль армянского бальзама на семи  травах, строго наказав при этом:

- Больше нэ    болэй!

После именинного пирога дядя Ваня опять сел за рояль и начались танцы. Эстебан плясал с Ираидой, а мы – со своими мальчиками, то и дело обмениваясь кавалерами. Правда, во всех этих вальсах, танго и фокстротах я разбиралась мало. Но импровизация получилась веселая.
Далеко за полночь праздник закончился, и мы с ребятами решили прогуляться по ночному городу. Ветер стих, облака разошлись, и на небо выплыла огромная круглая луна. Лунный свет и золотое сияние фонарей бликами играли на фасадах дворцов, искрящимися дорожками бежали по воде каналов. Петя задумчиво произнес:

- Ночь – самое время мечтать!

- И о чем же ты мечтаешь? – улыбнулась я

Лика и ее джигит тактично отстали. Теперь мы с юношей стояли вдвоем у канала Грибоедова. На том самом месте, где началась моя история.

- Чтобы в нашей жизни чаще случались Карнавалы Чудес! – улыбнулся в ответ Пьеро. - Когда обычное и необычное меняются местами. Утро может начаться со звездопада; ваш, всегда чопорный, начальник может пуститься при виде вас в пляс, а из-за каждого угла за вами будут подглядывать сиреневые зайцы. В этот день во всех окнах могут плясать солнечные крокодилы, и к вечеру обязательно зажгутся лунные фонарики, и каждый из нас получит персональное приглашение на званый ужин. Даже если этот ужин – семейный! А еще я хотел бы, чтобы ты танцевала со мной в этот день, как сегодня. Чтобы улыбалась легко и беспечно, и твоя рука лежала в моей руке.

И он ласково пожал мою чуть замерзшую ладошку. И снова поцеловал меня в щеку, только на этот раз гораздо более нежно.

- Ты улыбаешься – прошептала я. – Мне…Хотя вчера я так обидела тебя. Знаешь, кто ты? Ты - настоящая скала спокойствия, о которую разбиваются волны моего гнева, разлетаясь на капли и стыдливо откатываясь назад.

Петя покачал головой. И привлек меня к себе.

- Сейчас мне хочется спросить самого себя: где же мы были раньше, почему не встречали друг друга? Но ты лучше меня знаешь, что раньше нас и не было, это были не мы. Выходит, мы работали над собой как скульпторы, чтобы теперь стать одной композицией из двух составляющих.

- Да! – подхватила я. - Мы были кусочками паззла, разбросанными небрежно по городам. Но, наконец,  забрали недостающие элементы себя у тех, кому мы никогда не были нужны. Я улыбаюсь тебе... И хочу, чтобы ты тоже светился от моего счастья. Спасибо, что дал мне возможность вспомнить это волшебное чувство.

Петя обнял меня еще крепче. И бережно коснулся поцелуем моих губ…

У меня опять слегка закружилась голова. Все-таки - первый в жизни поцелуй! На глазах почему-то выступили слезы. И мне показалось, что там, на другой стороне канала, в радужном сиянии огней и лунных бликов так же стоят, держась за руки, двое в старинных одеждах. И смотрят друг на друга, не в силах оторвать взгляда. Но уже через мгновение, пролетевшее по мостовой такси, развеяло красивое видение.

Мы, не спеша, возвращались домой. Я слегка озябла, юноша укутал мои плечи своим длинным шарфом. Он шел, грея мои ладони - в своих, и, волнуясь, говорил:

- Знаешь, Баратынский написал однажды в минуту отчаянья :«О, все своей чредой исчезнет в бездне лет! На всем один закон – закон уничтоженья…» Может быть, великий поэт и был прав. Но только не здесь, не сейчас! И не в этом городе! После всех пугающих и прекрасных событий, что мы пережили, я еще отчетливее понимаю: ничего не исчезает! Те, кого мы любили, и кто ушел навсегда – остались рядом с нами. Только протяни руку, мысленно позови их, и они откликнутся на твой зов. И придут на помощь, и принесут тепло и  исцеление. Но ведь и мы в свою очередь можем стать для кого-то таким же светом и радостью! Как мы сумели помочь влюбленным из далекого прошлого…

Он смущенно осекся и бросил на меня виноватый взгляд.

- Прости. Я опять начинаю болтать о всяких мистических вещах. Наверно, я снова испугал тебя? Ты же говорила, что для тебя в жизни самое главное – покой и стабильность. Тебе ведь и так пришлось испытать в жизни столько недоброго!

- Глупость я тогда ляпнула. Забудь! – решительно ответила я, останавливаясь у подъезда и положив руку юноше на плечо:

- А что касается стабильности, давай вспомним слова незабвенной Пеппи   Длинныйчулок! Жизнь детей должна идти по строго заведенному порядку. А главное, чтобы этот порядок завели они сами. Утром – чудо, днем приключение, вечером – путешествие на машине времени. Вот такая стабильность – по мне!

И я сама поцеловала  юношу в щеку.