Я стою у окна и смотрю, как легкие снежинки медленно ложатся на кружево ограды и на серую, подернутую хрупким ледком поверхность Крюкова канала. На календаре уже середина декабря. В витринах магазинов призывно мигают разноцветными огоньками елки, возвращая в детство взрослых и зажигая ответные искорки радости в глазах малышни.  За эти три месяца и город, и дом, где я теперь живу, и люди, его населяющие, стали мне еще ближе и роднее. Может быть, еще и потому, что вместе мы преодолели столько трудностей и победили всех врагов.

Все закончилось хорошо. Наш Театр Восставших Марионеток все-таки добился своего: нас оставили в покое. Дуремар куда-то пропал, а Карабас – пошел под следствие и сидит под арестом, дожидаясь приговора.

Обнаруженная  в «тайной комнате» икона – оказалась «списком», но все равно каким-то древним и редким. Так что епархия на радостях выдала нам заветную «индульгенцию» и от претензий отказалась. На проценты от  найденного клада дядя Ваня выкупил не только вторую половину дома, но и землю на которой он стоит. Историческую ценность за особнячком не признали, но и расселять его передумали. Так что наши старушки теперь в Ночной Дозор не ходят. А я, как уже говорила,  осталась жить у Ираиды. Была, правда, идея купить для меня квартирку, но я категорически отказалась.

Слишком много  теплых  воспоминаний связано с этим  домом.

И мне не хочется с ним расставаться. Тем более  что Лика с Артемоном таки поженились и поселились у Жана Феликсовича. И теперь зимними вечерами мы бегаем друг к другу в гости, болтаем, пьем чай. Молодожены бесконечно счастливы, а добрейший дядюшка Жанно уже вовсю мечтает о внуках.

Маменька моя, кстати,  внезапно опомнилась. И даже выслала целую делегацию из моих смутных братьев, дабы со мной помириться. Но я отказалась. Сказала, что приятно, конечно, когда у человека просыпается совесть, но мне не о чем говорить с абсолютно чужой женщиной. Так что, звиняйте     хлопцы, но живите с ней сами. Ираида радостно выставила их за дверь, а дядя Ваня только молча покачал головой. Наверное, хотел сказать, что я совершаю ошибку. Но никакой ошибки нет, потому, что у меня уже есть семья. Да и сложно пытаться оправдывать ожидания духовно малознакомых людей…

 Если с человеком нет взаимного обмена интересами, душевным теплом  и общего дела, а только жалобы и потребительское отношение - лучше сразу все поставить на правильное место.

Странно все-таки жизнь устроена. Вот дедушки Сёмы, к примеру, давно нет, а я часто вспоминаю наши разговоры, переживаю заново каждое слово... Воспоминания заканчиваются, а чувства и энергия человека, остаются вокруг и внутри меня. Кстати, у меня на ладони внезапно появилась двойная линия ангела-хранителя. Ну, с первым-то все понятно, а кто второй? Не иначе – мой ненастоящий родственник из далекой южной страны…

Сеньор  Эстебан вернулся в свою Барселону. Провожая его на самолет, я даже всплакнула немного. Но долго не грустила. Потому что Жан Феликсович клятвенно обещал сеньору Монтойе, что мы с ним непременно навестим его в  Испании следующим летом. Не все ведь денежки от клада в уплату за дом пошли! Так что, похоже,  в будущем меня ждет  волшебное путешествие в заморские края.
 Прощаясь, Эстебан  подарил мне на память ту самую гравюру с шекспировской девушкой. Теперь ломаю голову – что мне с этим шедевром делать? То ли – на стенку в своей комнате повесить, то ли в сейф убрать – от греха подальше? На стене у меня и так уже висит фотография испанских мальчишек. Петя этот подарок одобрил. Говорит, что с таким «оберегом» никакое зло в наш дом не войдет…

Мы с ним дружим по-прежнему, часто встречаемся, гуляем по ночному Питеру. Но оба пока не знаем – станут ли наши отношения чем-то большим, чем теплая дружба?  С Петей мне удивительно легко говорить о самых разных вещах и не скучно молчать вдвоем. А еще в голос смеяться над нелепостями жизни и грустить, уткнувшись носом в родное плечо. С ним рядом я могу быть позволить себе быть самой собой. Но ведь, если  мы можем вместе смеяться, признавая  друг в друге тех, кто мы есть на самом деле, а не тех, кого придумало наше сердце, это, наверно,  и есть самый добрый знак того, что близость состоялась? 
Пока я не знаю ответа на этот вопрос. 

Неспешное течение моих мыслей перебивают  веселые крики и возня в скверике. Артемон тащит огромную пушистую елку, а Лика, хохоча, пытается ему помочь, но больше мешает.
Скоро это лесное чудо встанет в большой гостиной дяди Вани. Мы зажжем на колючих ароматных лапах старинные витые свечи. И все вместе соберемся за праздничным столом, как в добром английском романе. Сеньор Эстебан поздравит нас по скайпу, часы пробьют двенадцать, и я загадаю желание.

Какое же?
Наверное, я просто пожелаю счастья всем, кто встретился на моем пути. Я бесконечно благодарна  людям добрым, честным и мудрым.   Сам по себе человек редко меняется. А я ведь могла стать совершенно другой – наследственность-то никуда не денешь.  Но вот встретила друзей,  и моя жизнь чудесным образом изменилась. Значит, и я смогу когда-нибудь кому-то вот так же помочь.   Всегда думаю об этом, когда теряю надежду на то, что могу что-то исправить  в этом мире.

А еще мне хочется верить, что  историю Регины и Петра я все-таки, непонятным образом, переписала…

Беду чужую пью, как яд, и не могу остановиться.
И сердцу хочется разбиться о незнакомый прежде взгляд.
В нем, как горящая свеча, сияет отблеск прошлой муки.
Так ожидание разлуки дрожит на кончике меча.
О, этот плач чужой души, Судьбой растянутой на пяльцы!
Там жизнь ломает наши пальцы, как злой щенок, карандаши.
А сердце – птицей на траве, расправить не умеет крылья.
И путь печали и бессилья Смерть вышивает по канве.
Как рана в сердце глубока, как путь нелегок до Парнаса!
- Кто осенен крылом Пегаса, тот мечен лезвием клинка.
Но неприметны узелки, нас, повязавшие навеки,
И слов текут неспешно реки, как кровь из раненой руки.
Беду чужую пью, как яд. И облака – перевернулись.
И души в дом с небес вернулись, и с фотокарточек глядят…