- И что в этом плохого? – удивился Редмонд. 
- Господам-то хорошо. А вот бедным людям приходится с каждым месяцем все туже затягивать пояса. Поскольку законов его величество издает не меряно, и все они касаются повышения налогов. Уж и на сбор хвороста в лесу налог со старух и детишек взимают, и на пользование колодцами да родниками, и даже на дожди и ливни, что проливаются на наши поля. Поскольку небо над Ровенией тоже принадлежит короне -  так его величество в новом указе прописал! В общем, только что на воздух налога нет, да и тот, поди, скоро введут. Вот тогда я окончательно разорюсь, потому, как по старости лет приобрел привычку вздыхать по поводу и без повода. 
  Старик попытался пошутить, но взгляд его остался печальным. Рыцарь сочувственно покачал головой. 
- И куда же идут  собранные деньги? – хмуро спросил он. – Неужели король может один столько проесть?! Или пусть даже не один, а со всеми придворными. 
- Зачем – проесть? – хмыкнул Бен. – Государь наш тоже человек, хоть и с короной на голове. Так что он сначала насыщает свой аппетит, а потом принимается насыщать свое тщеславие. Вот дворец в столице решил перестроить, пять башен возвести вместо двух, одна другой выше. Памятник самому себе на площади изваять задумал из чистого золота. Говорят, что он и камзолы свои парчовые меняет, чаще, чем солдат – портянки. Только вчера новенький надел, а уже сегодня приказывает сжечь его и шить следующий. Ну а придворные от государя не отстают. Тоже без конца перестраивают свои дворцы и замки, наряжаются в пух и прах, а бедные люди трудятся, не покладая рук, и все идет в уплату проклятых налогов. Вот какие у нас дела творятся, братец! 
- Мда-а, невеселые дела, - признал Редмонд. – А тут еще я, как на грех, свалился тебе на голову без гроша за душой. Конечно, у меня есть тот самый орден, но ведь в нашей глуши его ни продать, ни разобрать на камушки не удастся. 
- Это точно! – кивнул сторож. – Правда, не все так мрачно в наших землях.

Те, кто бывал в столице, говорили, что король любит широкие и красивые жесты, особенно по праздникам. Бывало, пройдется по улице в окружении вельмож и стражи, заметит какую-нибудь бедную сиротку или голодного старика и тут же приказывает вручить им мешок золота. Толпа, понятное дело, рукоплещет и славит государя. Так что в праздничные дни нищие и бродяги буквально толпами устремляются в столицу. Все надеются на милость государеву. 
- Гм! Милостыню я выпрашивать не привык. А чтоб добраться до столицы понадобятся немалые деньги, - пробормотал Редмонд и крепко задумался.

  Потом отодвинул от себя пустую тарелку и вздохнул.

- А, все-таки, я бы наведался в замок.

- Зачем это? – удивился Бен. – Там же развалины одни! Ежели крыша на голову рухнет – то и хоронить не придется. Да и чего там искать? Все давно растащили.

  Тут он покосился на собственную кровать.

- Сперва мебель вынесли. Ну, и я – тоже отметился. Правда, господские вещи еще до меня украли. Потом начали стены разбирать – строиться-то надо было из чего-то. Зачем добру пропадать?

- Разумеется! – хмыкнул старый воин, признав в ложе, на котором  провел пару ночей, кровать своего слуги. – Но я и не собираюсь лезть в руины. Хочу бывший сад навестить. Тут, видишь ли, какое дело.  Похоронив моих пятерых братьев, матушка смертельно затосковала. Так что замковый лекарь всерьез опасался за ее рассудок и жизнь. Я не мог все время оставаться с ней, меня звал в дорогу воинский долг. И тогда я в отчаянии купил для нее у бродячего торговца пару заморских говорящих птиц, именуемых попугаями.  Как ни странно, эти  болтуны  смогли  развеселить мою бедную матушку. Она опять начала вставать с постели и принимать пищу, а я мог облегченно вздохнуть и отправляться на очередную войну. Правда,   не приученные к нашему климату  пернатые слишком быстро отправлялись в свой птичий рай. Тогда матушка покупала новых, а старых -  провожала  в мир иной  с почетом. Даже камни на могилке ставила. Ну, а пока птицы были живы – в знак своего особого расположения владетельница Бэйлихолла дарила им золотые кольца  с выбитыми на них именами. Кстати, попугаев вместе с ними и хоронили.

- И ты хочешь поискать колечки? Думаешь, за столько лет деревенские их не разворовали?

- Надеюсь, что нет. Похороны своих любимцев матушка устраивала тайно, поскольку святая церковь такого возвышенного отношения к пернатым не одобряла. Могилки были спрятаны в глубине нашего старого сада. И знала о них лишь бывшая владелица замка, пара самых верных слуг и я.  А мне надо же на что-то жить. Я, разумеется, могу копать вместо тебя могилы, но не думаю, что мы сможем прокормиться с этого вдвоем. Тем более, с вашими налогами.

  Бен поскреб в затылке.

- А могилки-то птичьи сохранились?

- Очень на это надеюсь. Однако, за то время, пока я воевал и пропадал, а мои подданные выносили мебель и разбирали стены, сад, наверняка, жутко зарос.

Так что птичьих надгробий в нем просто так не найти. Завтра возьмем лопату и прогуляемся на поиски. Заодно лишний раз убедишься, что я – тот самый Бэйли. Ибо кто же еще может знать столь безумные подробности?

  Остаток вечера они провели за благоустройством фамильного склепа. Бен даже пытался уговорить «братца» затащить туда кровать, но тот благородно отказался.

- Я привык спать на голой земле, – сказал он. – А уж топчан и сенник – это почти королевское ложе. Да и лет мне, на самом деле, далеко не сто. Так что возвращайся на честно украденную кровать  и не забивай себе голову всякой ерундой. Ты и так уже сделал для меня достаточно – приютив в своем доме. Да еще и подарив мне имя. Надеюсь, что смогу тебя за это отблагодарить – если мы оба доживем… Правда, пока не знаю до чего именно.

  В разрушенных бойницах старого замка пылало осеннее солнце. Замшелые стены бросали на траву длинные тени. От нагретых камней струилось тепло, и на оплетенном плющом валуне безмятежно дремала маленькая ящерица. Впрочем, бывшему лорду и его помощнику по раскопкам было не до любования величием старинных развалин. Сад густо зарос пыреем и осотом, и обнаружить в сплошной стене бурьяна крошечные могилки бедных пернатых было почти что невозможно. Редмонду со старым Беном пришлось потратить немало сил, разбивая лопатами сухую, туго переплетенную корнями сорняков землю. 
- Копайте, ваша милость, копайте! – пыхтел старичок, неожиданно крепко для своего возраста налегая на черенок. – Авось найдете свои колечки золотые. 
- Не мои, а попугайские, - пробурчал рыцарь, вытирая пот со лба. – Черт побери, Бен, мне за тобой не угнаться! Мои руки привыкли сжимать клинок, а не эту деревянную палку с насаженной на нее железкой. Кстати, перестань звать меня «милостью». Мы ведь, вроде, решили, что я – твой младший брат. 
- Совершенно верно, ваша ми… Ой, то есть, дорогой братец, - согласился Бен, вонзая лопату поглубже  и отбрасывая в сторону ком земли. – А что касается умений, так это – кто к чему привык. Я вот, например, с детских лет вожусь в земле, как мне отец и дед заповедовали. А тебя, Эшли, нанятые батюшкой  наставники учили верховой езде, фехтованию и прочим господским премудростям. Кто ответит – какое дело труднее? Разве что ангелы о том знают, да нам не скажут. 
  Поток слов неожиданно прервал резкий возглас Редмонда. Он напряг память, и ему удалось вспомнить примерное место захоронения матушкиных любимцев. 
- Кончай работу, братец Бен! Мы с тобой опять дали маху и роем землю, словно кроты, совсем не там. Бери лопату да начинай все заново у корней вон той яблони. Помнится, я видел последний приют пернатых болтунов именно под ее кроной. 
  Догадка рыцаря оказалась правильной, и вскоре он с усмешкой разглядывал на испачканной ладони несколько потемневших от времени золотых колечек. 
- Вот радость-то, старина Эшли! – возопил довольный Бен.

– Ну, теперь ты золотишком хоть на какой-то срок разжился. Потому  как орден даже в столице продать не удалось бы. Разве что из-под полы  какому-нибудь торговцу краденым, да и то - в полцены. Уж больно вещица приметная да старинная. Ну что, братец, пойдем домой и отметим, как следует, славную находку? В моем бочоночке еще осталось полпинты эля. 
   Рыцарь улыбнулся, бережно ссыпал кольца в карман и потер натруженную поясницу. 
- Давай немного отдохнем здесь, - предложил он. – В детстве я любил наш старый сад куда больше холодного замка. Здесь я прятался от отца, когда он разыскивал меня с розгой. Или тайком читал  недоеденные мышами книги из фамильной библиотеки. Наше родовое гнездо уже тогда начало потихоньку ветшать, наполняться пылью и ледяными сквозняками. А в саду всегда было тихо и уютно. Когда я был совсем маленьким, то, получив незаслуженный нагоняй, приходил плакать тоже сюда. И в шелесте листвы мне слышались слова утешения. 
  Они присели на траву и помолчали, думая каждый о своем.
Солнце, пробиваясь сквозь густые кроны, рассыпало десятки ярких бликов. В зеленой листве одичавших яблонь краснели маленькие плоды. Золото еще не коснулось древесного убранства, и было по-летнему тепло. Но небо уже наливалось той особенной глубокой синевой, которая предшествует скорому наступлению осени. Маленький лист сорвался с ветки и упал на плечо старому рыцарю. Он подобрал его, задумчиво повертел в пальцах. 
- Ты, наверно, про себя удивляешься, отчего это закаленный в боях рубака вдруг расклеился на теплой полянке  и ударился в воспоминания, точно старая дева? – грустно усмехнувшись, спросил Редмонд. – Но дело в том, что я  чувствую себя вот этаким листком, сорвавшимся с ветки. Назад его уже не приклеить, и нет мне  дороги в покинутое Прошлое. Недобрая Судьба закружила меня в вихре перемен, а потом выбросила на обочину жизни. В своем Прошлом я был никому не нужен. А в вашем Грядущем оказался всем чужой. 

  Сторож возмущенно хлопнул себя по колену и только попытался что-то возразить, как вдруг из-за дальнего куста донеслось бренчанье расстроенных струн. Редмонд и Бен, переглянувшись, мигом вскочили на ноги. Мелодия, меж тем, зазвучала более стройно и ясно, полилась тихим ручейком. А потом раздался хрипловатый, скрипучий голос, который не выпевал, а, скорее произносил под музыку странные слова: 

Падающему листу все деревья равно чужи. 
Снятся ему на лету, странные миражи. 
По остывшим лесам память ещё свежа, 
Но скоро забудешь сам, чему ты принадлежал, 

В чьей ты родился музыке, чьим именем наречён, 
Кто ты на их языке: тополь, осина, клён?
 Неважно, какая ты ветвь, неважно каких корней. 
Жить на земле – значит лететь. Лететь, приближаясь к ней. 

- А ну-ка полетели туда, братец, - шепотом скомандовал бывший лорд. – Давай посмотрим, что за осенняя пташка распелась в моем саду? 
  Песня стихла. Редмонд бесшумно сорвался с места, в два прыжка достиг подозрительного куста  и раздвинул ветки. Бен, пыхтя, пристроился сбоку. 

  На скрытой густыми ветвями от посторонних глаз  полянке, подстелив под себя дырявый плащ, сидел парень лет двадцати пяти, похожий скорее на огородное пугало, чем на музыканта. Черные, торчащие как вороньи перья, волосы выбивались из-под мятой шляпы, выцветший камзол был усеян заплатками и пятнами, а длинные тощие ноги – по колено измазаны в грязи. В руках незнакомец сжимал лютню, а рядом с не докопанной ямой валялась сломанная лопата. 
- Ха, братец, похоже, у нас тут конкурент выискался! – хмыкнул рыцарь, разглядывая весьма колоритную картину  и делая шаг вперед.

  Странный музыкант мгновенно оценил ситуацию. Вскочил с земли, пинком отбросил лопату подальше, сморщил в умильной гримасе худое остроносое лицо и отвесил низкий поклон. 
- О, почтенные незнакомцы, - скрипучим голосом протянул он. – Знайте же, что сегодня вам невероятно повезло! Я, Седрик Правдолюбец, знаменитый менестрель, путешествуя из Дженуи в Саламанку, решил остановиться именно в вашем, богом забытом селении. 
  Сторож возмущенно фыркнул. 
- Много ты понимаешь! Да владетелем нашей деревни был прославленный полководец лорд Бэйли, если хочешь знать! Сам ты – богом забытый! 
  Парень смерил старика взглядом пронзительно-зеленых, как у кота, глаз, хитро сощурился и обратился к Редмонду, безошибочно определив в нем «старшего по званию»: 
- Черты вашего лица, добрый господин, выдают в вас человека благородного и не чуждого высоких искусств. Заплатите бедному музыканту десяток монет, и он исполнит вам лучшую балладу собственного сочинения. 
- Спасибо, не стоит, - усмехнулся рыцарь. – Я уже имел сомнительную радость слышать, как ты поешь. Стихи, может, и неплохие, зато голосок у тебя - скрипучей моего походного обоза! 
- Ночь была холодная, и я совсем охрип, - немедленно отозвался «менестрель». - Мы, люди искусства, слишком нежны и чувствительны для этого жестокого мира. Но если вы, добрый господин, сопроводите означенный десяток монет кружкой доброго вина, клянусь последней струной, мой голос зазвучит подобно архангельской трубе! 
- Нет, вы только посмотрите на этого вымогателя! – ахнул Бен. – Пробрался без спроса в чужой сад, исковырял там хороший кусок земли, а теперь еще и трясет с нас какие-то деньги! 
- Я ковырял землю?! – картинно изумился музыкант, воздев к небу измазанные ладони. - Презренные орудия сельского труда еще никогда не оскверняли эти руки! 
- А лопата тебе, болтуну, зачем? – рявкнул старый вояка, усиленно гадая, что из  громкой беседы со сторожем успел услышать незваный гость. 
- Какая лопата? Ах, эта! 
  Седрик с деланным презрением скосил глаза в сторону садового инструмента и постарался незаметно оттолкнуть его ногой еще дальше. 
- Ну, могут же быть у творческого человека свои маленькие причуды?

Иногда, чтобы сочинить новую балладу, мне нужно, подобно античному Антею, прикоснуться к матери-земле и напитаться от нее вдохновением. 
- Не напитался ты, а нализался, - вздохнул сторож. – В деревенском трактире, судя по исходящему от тебя «аромату». Вот только не пойму, ты в бочку с элем целиком нырял, что ли? Потому, что одежка твоя выглядит так, будто ты на себя целый жбан этого варева опрокинул.