По времени планеты Земля шел девятнадцатый век. Для землян это был переход в новый период технического развития, смена эпох, которая в юношеские отрезки развития цивилизации происходит довольно часто. Бок о бок с совершенствованием научно-технических знаний возникают различные суеверия, и чем быстрее идет прогресс, тем больше фантастики окружает людей того времени.

Девица по имени Эллен Бронневей умеренно верила в мистику и привидения, а потому не ходила по кладбищам, заброшенным домам и темным лесам. И все-таки, мистическая история приключилась с ней в сердце Лондона, в новой квартире, после чего бедная девушка попала в сумасшедший дом.

Она работала служанкой у одной небогатой семьи, и даже не знаю, что заставило ее поселиться именно в доме, часть комнат в котором сдавала молодая швея мисс Паркер. По воспоминаниям соседей, непонятные, и, на первый взгляд, мелкие происшествия начались именно после приезда мисс Бронневей.

Например, ее отчетливо видели в окне своей комнаты поправляющей штору, а спустя пять минут она появилась в конце улицы и прошла в дом как ни в чем не бывало.

Потом Эллен стала дерганой и казалась чем-то напуганной, но молчала о причинах своего страха. Она стала чаще ночевать в доме, где работала, и неохотно брала положенные ей выходные, а однажды, вернувшись на сутки к мисс Паркер, она выскочила среди ночи в одной рубашке и заколотила в соседскую дверь.

Когда ей открыли, она выглядела совершенно спокойной, и только глаза были вытаращены, а губы шептали:

– Ундина! Сырость и слизь! Ундина! Я туда больше не пойду!

Затем она оправилась и деловито спросила:

– Можно ли у вас переночевать?

Соседи были настолько изумлены, что пустили ее к себе, не задавая вопросов.

Чем в действительности закончился тот эпизод нам неизвестно, потому что сведения обо всем этом мне искали в протоколах, истории болезни Эллен, архивах и везде, где только можно. Все там было обрывочно, но для нас картина складывалась отчетливая. В частности, «ундина», про которую шептала Эллен. Соседи думали на русалку из земных верований, но Ундиной по метрике звали мисс Паркер, о чем окружающие не догадывались.

Спустя некоторое время Эллен совсем съехала с той квартиры, и на первых порах казалась счастливой. Смотрела на мир с таким облегчением, что казалось, она только что пробудилась после кошмара, и безумно рада, что это был всего лишь сон. Поначалу подобный взгляд делал ее привлекательной, и на нее стал засматриваться сын миссис Шеппард, женщины, у которой она работала. Спустя три земных месяца между ними состоялась помолвка, дело шло к свадьбе, но неожиданно для всех они расстались, и очень резко. Можно сказать, моментально. В первом часу дня их видели на привокзальном рынке, а позднее она села в двухчасовой поезд чтобы уехать, и больше о ней не слышали.

Молодой человек был изумлен, испуган, рассержен и растерян – все вместе. О том, что произошло, он сказал только миссис Шеппард, и оба порешили, что невеста была сумасшедшей, что подтвердилось впоследствии. Об этом же он написал в дневнике, который вел, и который попал мне в руки.

«Я не могу понять до сих пор, что с Эллен, – написано там. – Матушка говорит о душевной болезни, но мы оба знаем ее много лет. Когда она работала у нас, мы с ней часто общались и разговаривали, но она никогда не казалась мне странной. По правде говоря, я всегда поражался ее уму и твердости духа, хотя в недавнее время она стала какой-то замкнутой. Однако, это быстро прошло, я думал даже, что она стала беспечной. Теперь понимаю, что такая беспечность ей совсем не свойственна. Эллен – девушка строгая и серьезная.

И вот был жаркий день, мы делали покупки на рынке, и я заметил, что хорошо бы уехать за город. Она радостно согласилась, и даже предложила бросить все, сесть на поезд и укатить. Я думал, что она шутит и сказал, что от хлопот не укатишь. Ее лицо помрачнело, но я сначала не обратил на это внимания.

Что-то дернуло меня за язык сказать, что лучше бы пошел дождь, ведь я рос в местах, где постоянно дожди и туман. Я сказал ей об этом.

И тут… я даже не знаю, писать об этом или не надо, потому что если матушка увидит эту запись, она утвердится в своем мнении насчет сумасшествия Эллен. Я защищаю Эллен перед ней, говорю, что мы поссорились, хотя не видел тогда и не вижу теперь никакой ссоры.

Она просто уставилась на меня. Потом что-то забормотала. Я не понял, и попросил ее повторить. Тогда она посмотрела как-то хитро и засмеялась. Было жутко слышать этот смех.

– Какая же я дура! – воскликнула она. – Как же я сразу не углядела, что ты ундина! Не знаю, чего ты от меня хочешь, но этому не бывать!

С этими словами она побрела прочь, и я хотел последовать за ней, но она погрозила мне пальцем.

Так я простоял два часа, и только потом начал искать ее по рынку, пока мне не сказали, что видели ее на вокзале – она брала билет в кассе».

В дальнейшем молодой человек женился на другой и выбросил Эллен из головы, но оставил дневник.

Итак, упоминание о дожде подействовало на Эллен невероятным образом. Она переехала в маленький городок, где все про всех знали, но облегчения ей это не принесло, и похожие приступы повторялись не раз. В конечном счете она попыталась придушить ребенка, за которым ходила, называя его ундиной лишь за то, что он шлепал по луже, и после этого ее свезли в сумасшедший дом.

Чем же так напугала ее безобидная, по словам соседей, мисс Паркер? Стоит, пожалуй, дать представление о внешности сей милой дамы. На лицо она не очень красива, но и не совсем уж дурнушка, зато ее белокурые волосы вызывали восхищение у каждого, кто их видел распущенными. Ее кожа была гладкой и нежной, губы пухлые, выражение лица и голубых глаз невинное и умиротворенное. Особое внимание нужно обратить на пальцы, которые, несмотря на ее работу с иглой, оставались гладкими и неисколотыми. Назвать такую русалкой можно, но все же с натяжкой.

Сейчас я приведу подробный рассказ самой Эллен Бронневей, записанный и приведенный в книге одним писателем того времени. Конечно, редакции этот рассказ не избежал, но в целом он не противоречит стенограмме, сделанной на дознании и выдержкам из истории болезни Эллен.

«Я найду цветок папоротника!» – твердила она. – «В ночное время пойду в леса, за холмы и реки. Даже если этого цветка нет в природе, будет лучше ему зацвести ради того, чтобы Ундина не могла продолжать свои козни!»

По поверьям, цветок папоротника наделяет истинным зрением, позволяя тому, кто его сорвал, различать все козни сверхъестественных существ.

***

И вот что рассказала Эллен:

Переступив в первый раз порог той квартиры, я поймала себя на мысли, что привидения, древние тайны и мир фей никогда не нашли бы прибежища в этом интерьере. Дом был новый, недавно отстроенный, и квартира была современной и дорогой. Ундина – мисс Паркер – владела ею, но содержание дома влетало в копеечку, поэтому она дала объявление о сдаче комнат в аренду. Мне достались две приличные комнаты, крошечные, но с хорошей меблировкой и газовыми рожками и большими окнами, выходящими на улицу. Даже девушка моего статуса могла позволить себе пожить в них некоторое время.

Я не знала первое имя своей квартирной хозяйки, обращаясь к ней «мисс Паркер», но наутро после переезда спустилась в столовую, где она в пеньюаре сидела напротив окна, расчесывая свои волосы. При утреннем солнце они… ах, это невозможно описать. Мне казалось, что свет исходит от них, а прямоугольник окна – только блик, отброшенный этим золотым водопадом. Лучи падали на ее голову, окруженную ореолом, а мне думалось, что их направление обратно, и сияющие полосы света на самом деле идут от головы в окно, освещая улицу.

– Вы просто ундина! – воскликнула я в искреннем восхищении, ею любуясь.

– Да, так меня зовут, – улыбнулась она. – А вы об этом не слышали?

Очарованная ею, я поначалу не замечала, насколько она отлична от нормальных людей. И хотя утреннее волшебство исчезло, как только она пошла одеваться, но я продолжала считать ее красавицей и почти совершенством.

Меня не смущало и ее странное, нехристианское имя, и даже в голову не приходило спросить, что за веру она исповедует. Она не носила креста, и было в ней что-то древнее и языческое. Скорее ее можно было представить в роще друидов, чем в церкви.

Однажды случилось так, что хозяйка отпустила меня пораньше, и я вернулась в дом Ундины, который сейчас у меня язык не поворачивается называть «своим». Я открыла дверь своим ключом, и собиралась пройти в комнату переодеться, когда на лестнице застучали шаги хозяйки, и она крикнула:

– Ты уже тут? Ну гляди, как это делается!

Естественно, я подумала, что она обращалась ко мне и остановилась, глядя наверх. И когда она выскочила на площадку, у меня закружилась голова от ужаса и от неожиданности увиденного.

То, что стояло наверху лестницы было Ундиной и не Ундиной, во всяком случае, не тем неземным созданием, которое я знала доселе.

Прекрасные волосы были неровно оборваны и свисали грязными мокрыми сосульками. Кожа, слизистая и бурая, была покрыта струпьями и язвами, а когда я перевела взгляд на ее руки, они оказались по локоть в крови, и алые капли стекали на пол, образовывая под ночной рубашкой глянцевую лужу.

От ужаса я закрыла глаза рукой, но тут мне пришла в голову мысль, что Ундина больна, может быть, не дай бог, оспой или чем-то еще дурным, и мой долг прийти к ней на помощь, а не воротить нос, глядя на ее страдания.

Я заставила себя посмотреть на нее, и уже собралась спросить, нужно ли бежать за доктором, но вместо слов у меня вырвался крик ужаса. Дело в том, что я снова увидела свою соседку – чистенькую, здоровую, какой всегда встречала ее по утрам. Крови не было и в помине, и даже холл как будто стал посветлее. Она хмурилась и казалась рассерженной.

– Как ты сюда пришла? – спросила она, но тут же лицо ее прояснилось, и она поправила волосы, как всегда делала, когда волновалась. – Извини, я ждала заказчика.

Убедившись, что с ней все в порядке, я обратила внимание на нелепость объяснения. Она сразу начала выкручиваться, и выдумала фантастическую историю про давнего знакомого, который заказал ей пошив одеяла, и она была такой дурой, что дала ему ключ от дома, а теперь волнуется, что он распорядится этим ключом не так. И почему-то в ту минуту весь этот бред казался логичным и все ставящим на свои места! Я забыла про то, что она «ждет заказчика», стоя в ночной рубашке, а жуткое видение списала на усталость и непривычность обстановки – я никогда еще не бывала здесь в будни, в такое время дня.

До выходных все было нормально, но ближе к ночи в субботу послышался осторожный стук в ставни. Ундина, сидевшая напротив меня за столом, нахмурилась и пошла посмотреть, кто там скребется. Вернувшись, она сказала, что это мальчишки, но я сердцем чуяла, что это не так. По правде говоря, я решила, что у нее романтические отношения с молодым человеком, и под влиянием некоторых прочитанных книг воображала себе принца чужой страны или знатного лорда, с которым они вынуждены скрывать свою любовь. Сюда же вписывалась наспех придуманная история с ключами и одеялом. Что совершенно не соответствовало всему, было кошмарное явление, виденное мной по приходе, но я уже не придавала ему значения.

По утрам бывало, что я уходила из дома раньше Ундины, но случались дни, когда она убегала ни свет ни заря. В один из таких дней я проснулась с головной болью и поняла, что у меня лихорадка. Доктор, которого я вызвала, сказал, что ничего серьезного нет, но велел отлежаться и хорошо выспаться. Об этом я послала записку своей хозяйке, заверив, что помощи мне не требуется, но в этот день мне придется взять выходной. После этого я заснула.

Мой сон был крепким и беспокойным, как всегда бывает при высокой температуре, так что мне чудились голоса вокруг меня, призраки, и какой-то голос стал примешиваться к ним, настойчиво повторяя:

– Не мучай меня! Не мучай меня! Отпусти!

Я даже не поняла, что проснулась, потому что голос некоторое время еще продолжал звучать за стеной. Это было странно, поскольку та стена была наружной, но потом я сообразила, что в ней проходят дымовые трубы, и сейчас в их пустом чреве отражаются звуки разговора, который ведется внизу у камина. Видимо, сон обострил мой слух, потому что сейчас в стене отдавалось только неясное бормотание. Я знаю, что любопытство грешно, но не могла себя пересилить. Кто и о чем мог умолять там, внизу?

Я опустошила стакан, стоявший на тумбочке, и приложила его к стене. Слушая через него, я различала голоса. Разговор поразил меня до глубины души.

– Отпусти меня! – послышался незнакомый мне мужской голос. – Я не могу выполнять твою волю до такой степени!

– И куда ты пойдешь? – сказала (и это без сомнения была она) Ундина. – На таких, как ты кое-кто охотится!

«Ты» она выделила, но меня больше заинтересовало сообщение про охоту.

«У нее связь с преступником!» – воскликнула я про себя, но тут же решила иначе: – «Нет, гонитель, наверное, преследует целый род или даже представителей древней и малочисленной нации!»

– Отправлюсь на… - ряд названий, мне незнакомых, – куда угодно, лишь бы подальше от тебя с твоими… – он оборвал себя, как будто его остановили, а я загорелась идеей разгадать его тайну и дала себе слово сходить завтра в публичную библиотеку, чтобы отыскать те названия, что успела запомнить. Я была уверена, что он перечислял острова.

– Замолчи! – прозвенел нежный голосок Ундины. – Я человек, который вырастил тебя, выкормил, защищал от напастей, был тебе братом и то, что ты делаешь по моей просьбе – лишь малейшая дань в ответ на мою заботу.

От неожиданности я чуть не выронила стакан, и слушая дальше, чувствовала, как покрываюсь холодным потом. Красивая, женственная Ундина говорила о себе как о мужчине!

Ее собеседник тоже это заметил и об этом сказал. Она рассмеялась в ответ:

– Говорю так, как считаю нужным! Я выбрал себе мужской пол, и ты это всегда делал тоже, а женское тело нужно чтобы не спугнуть мою квартирантку.

– Ну и зачем ты ее сюда взял? – недовольно сказал собеседник.

– А что? Пускай побудет. Пожалуй, я ее познакомлю с тобой, или познакомлюсь с ней сам под видом симпатичного человечка. Детей она не родит, но семейку мы ей создадим. Ты будешь ей сыном – хочешь?

– Не хочу, – ответил мужчина, и простота его слов нагнала на меня еще больший страх. О том, чтобы оказаться моим сыном при муже-Ундине он говорил, будто это было совершенно обыденным делом.

– Ну тогда, – произнесла «она», – Давай я буду ее сыночком. Маленьким, розовощеким, белокурым ангелом.

– Дьявол ты, а не ангел, – с горьким безразличием ответил ее собеседник.

– Тогда ты прислужник дьявола.

– Мне наплевать на нее, можешь взять ее в жены, а я готов быть твоим престарелым дедушкой.

– О! Ты проявляешь фантазию! Это чудесный признак.

– Дряхлым дедом в наградах, с трясущейся головой, которого никто не трогает, и который ни с кем не имеет дела. Отстань от меня уже.

– Я подумаю, Джонни. Хм, имя Джон мне, признаться, поднадоело. Я зову тебя так уже целый век. Есть задумки.

Ее голос примолк, и тишина длилась десять минут, так что я почувствовала, что засыпаю. Но когда я хотела отставить стакан и лечь в кровать, переваривая весь бред, который слышала там, голоса зазвучали вновь.

– Мне нравится имя Тимоти, Тимофей, то есть тот, кто почитает бога. Но богом для тебя буду я, как был им для куоначей. Если верна теория о влиянии имени на характер, я полюбуюсь, как ты меняешься, как становишься послушным, и в то же время подходящим для того, чтобы продолжать работать с тобой.

– Дьявол! – воскликнул мужчина с новым отчаянием. – Каким ты можешь быть богом, когда богом может быть лишь творец, а не тот, кто меняет все в худшую сторону и разрушает?

– А разве я не сотворю тебя заново, – пропела Ундина, и ее голос показался мне до мурашек зловещим. – У тебя будет новое тело, новая память и новое прошлое. Молчи, Тим, ты не знаешь меня до конца.

Раздался короткий вскрик, скрип, как будто отодвигали стул, и смех Ундины.

– Защищаешься табуреткой? О Тим, как ты смешон!

А потом все стихло.

Дрожа от потрясения и лихорадки, я вернулась в постель и, наверно, уснула, а сны, которые мучили меня до утра, были не менее глупыми и несуразными.

Проснувшись наутро, я не помнила ничего из услышанного накануне. Когда я спустилась к завтраку, в столовой, помимо Ундины, сидел молодой человек. Он сжимал руки и выглядел рассеянным. При виде меня он не встал, но робко кивнул, не произнеся ни звука, и все так же не расцепляя рук. Я заметила, что он ощупывает их по очереди: сначала одну пальцами другой, потом наоборот.

– Доброе утро, Эллен! – звонко воскликнула Ундина, и, сама не зная, что вызывает у меня в памяти подробности вчерашнего разговора, представила своего гостя. – Разреши представить тебе моего кузена Тима. Тим, поздоровайся с Эллен! – сказала она ему, словно наставляя ребенка.

– Он уже поздоровался, – заметила я. – Здравствуйте, мистер…

– Ну, Тим? – строго сказала Ундина, видя, что он не способен даже произнести свою фамилию.

– Паркер, – пробормотал он.

– Здравствуйте, мистер Паркер, – сказала я, и при этом чувствовала себя очень глупо.

Он почему-то поднял два сложенных пальца и вопросительно посмотрел на кузину. На миг в ее лице отобразился гнев, но потом она поднялась и сказала:

– Эллен, не волнуйся. Тимоти очень чувствителен и стесняется твоего присутствия. Он художник, очень талантливый.

Она помогла ему встать и повела в гостевую комнату, держа под руку, которую он никак не мог оторвать от другой.

Если бы я отчетливо не слышала вчерашнего разговора, я поверила бы про художника. Я поверила бы в то, что он пьян, или в то, что был пьян вчера, а сегодня страдает похмельем. Но слова Ундины – циничные, жесткие и непонятные навсегда врезались в мою память.

По ее разговору, когда она возвратилась, я поняла, что она не догадывается, что я провела вчера весь день дома, и я не стала ее разубеждать. Не забыла я сходить и в библиотеку, но в глубине души уже знала, что островов с услышанными мною вчера названиями нет на карте.

С тех пор я старалась меньше бывать под этой крышей, особенно по ночам, и придумывала разнообразные предлоги, чтобы остаться у миссис Шеппард. Но это мне не всегда удавалось.

Следует сказать, что между мной и Ундиной существовало молчаливое соглашение, которому я теперь была очень рада. Мы встречались только на лестнице и в общих комнатах, но никогда не переступали порога комнат друг друга. Выходя со своей территории, она запирала двери на ключ, даже если собиралась через минуту вернуться. Я приписывала это привычке или воспитанию, но после того памятного разговора все больше убеждалась, что она хранит там что-то зловещее, что не предназначено для моих глаз.

Это «что-то» я представляла себе в виде писем и документов, в которых раскрывался план использования меня – недаром же арендная плата в хорошей квартире оказалась столь низкой! Ей я была нужна не как квартирантка, а как инструмент в непонятных мне кознях.

В то же время меня заново одолели сомнения, действительно ли я слышала тот разговор, или он почудился мне в бреду лихорадки. Чтобы их рассеять, я решила добыть ее ключ. Не буду описывать, чего мне стоило сделать с него слепок, главное, что мои старания увенчались успехом.

Оставалось ждать удобного случая, и судьба мне в этом благоволила. Через несколько вечеров после того, как я получила копию ключа, Ундина сказала, что вынуждена уехать на целую ночь и вернется утром, так что если я не боюсь, то не могла бы я посторожить дом в ее отсутствие? Я не могла отказаться, хотя и приняла вид, что мне это будет немного сложно, но раз такое дело, то я постараюсь.

Весь вечер я сидела как на иголках, чувствуя, как меня пробирает дрожь, и временами думая, что лучше бы отказаться от всей затеи. Но тут же успокаивала себя, говоря, что ничего страшного нет в посещении соседской комнаты, а вооруженной быть лучше, чем ежеминутно оглядываться, не зная, во что влипла.

Едва захлопнулась за ней входная дверь, я побежала к окну убедиться, что она действительно садится в кэб и уезжает. Потом долго настраивала себя, пока не прошло почти полночи, и наконец решилась. Даже зная, что я в доме одна, я поднималась по лестнице осторожно, стараясь, чтобы не скрипнула ни одна ступенька.

Так же осторожно я повернула ключ, вошла в гостиную и хотела пройти к конторке Ундины, которая стояла в углу, но остановилась, почувствовав, как по моим ногам гуляет сырой холод. Тянуло из-под двери темной комнаты без окон, которые обычно используют как гардеробную или чулан.

Ужас сковал меня. Я представила себе могильный склеп за той дверью, где в гробу спит бескровная женщина с прекрасными волосами. Но минута прошла, и я решила, что если Ундина – вампир, то ночью она должна наоборот гулять по городу в поисках жертв. В то же время, холод был неестественным, обволакивающим и… даже не могу это описать, наверное не из мира сего.

Нужно было только протянуть руку и открыть дверь, и я сделала это, хотя все мое существо требовало бежать отсюда. Дохнувший из проема поток холода задул свечу, на которую я уповала как на единственный огонек из земного мира. И все же темно не стало, потому что свечение шло из той комнаты.

Пол, стены и потолок были в ней, вероятно, обиты железом и густо вымазаны слизистой серо-черной субстанцией, по которой медленно танцевали синие и зеленые фосфорические всполохи. Уровень пола, наверное, был в этой комнате ниже, чем в остальных, потому что за порогом начинались ступеньки, ведущие вниз, но насколько глубоко они уходили, трудно было сказать: слизь была налита на пол как в лоток, до самых краев. И от всего этого шел влажный и непонятный холод, он затягивал меня в недра комнаты и я шагнула через порог. Все-таки у меня хватило разума не идти дальше, и, боясь оскользнуться на ступеньках, я стояла как вкопанная – с погасшей свечой в руке, в домашних туфлях, в ночной рубашке, которую надела с вечера, чтобы Ундина, если вернется раньше, не застигла меня врасплох. Не сразу я поняла, где кроется основной источник мрачного света.

Посреди царства слизи лежало нечто. Это был световой клубок, золотой как Ундинины волосы, заключенный в прозрачный футляр. Во все стороны от него тянулись длинные нити, и они пронизывали футляр, проникали в слизь, напряженные, словно струны. Две из них были особенно толстыми, они вытягивались вдоль пола, и я постаралась не наступить на них. С чего-то мне пришла в голову мысль, что это недоделанное одеяло, которое шила Ундина. Я стояла окаменев, не понимая, что вызывает во мне этот страх, приковавший меня к полу, и вдруг услышала внутри, в моей голове, знакомый голос Ундины.

– Глупышка! – говорил этот голос ласково. – Зачем ты взяла мой ключ?

Я дернулась в сторону, и задела одну из нитей. Золотой клубок зашевелился, пришел в движение, и нити стали сворачиваться.

– Боишься? – шептал голос. – Так дрожишь, что того и гляди на меня наступишь!

Медленно, очень медленно и постепенно до меня доходило, что оно живое, и от этого волосы шевелились на моей голове. Я перевела взгляд под ноги, и увидела, что толстая нить тянется по подолу моей рубашки, огибает меня сзади и, наконец, поняла, что она касается моего затылка.

– Не трогай щупальце, – предупредило меня существо. – Так я с тобой говорю. Не надо бояться, я не совсем такой, как тебе кажусь. На вашей Земле мне нужна оболочка, и сейчас я сделал ее невидимой, чтобы немножко побыть похожим сам на себя.

Переведя взгляд на прозрачный футляр, покрывавший это создание, я увидела, что он повторяет форму человека, женщины, Ундины Паркер! С меня хватило! С воплем я оторвала от себя светящееся щупальце, выбежала из слизи и сырости и бросилась к соседям, поближе к людям, уверенная в ту ночь, что не переступлю порога того дома впредь.

Но назавтра пережитое обратилось жгучим любопытством. Мне показалось, что существо было достаточно дружески настроено, и я даже мечтала поглядеть в глаза Ундины Паркер после той ночи.

Я вернулась к ней и мы долго говорили о том, о чем бы я хотела умолчать. Все, что она мне рассказала, было таким доверительным и ужасающим, что лучше не облекать это в слова. Их с братом выискивали здесь на Земле, им нужна была маскировка в виде семьи, и они выбрали меня. Мне казалось, что я ее понимаю, но не могла согласиться с тем, на что она меня толкала, развертывая передо мной в подробностях свой мерзкий план. Наконец, набравшись храбрости, я сказала ей твердое «нет», и уверила, что во избежание прослыть сумасшедшей не буду предавать огласке все, что узнала о ней, поэтому с этой стороны ей ничего не грозит. Затем расплатилась за квартиру и съехала в другой дом.

Как я была уверена, что вырвалась от нее, и ничто в мире теперь не связывает меня с Ундиной! Она не смела привлекать к себе даже мизерную толику внимания, и расставшись с ней, я ничего не боялась. Эти двое слишком напуганы и осторожны, чтобы вредить мне за мой отказ. Но кто мог знать всю черноту души этого существа, которое я не могу назвать «женщиной» и даже созданием из рода человеческого!

Ибо оно решило быть подле меня, чтобы использовать меня для других, неведомых дел, наслаждаясь моими мольбами, как мольбами своего Джона-Тима. Я узнала ее, эту тварь, в знакомых чертах Бена Шеппарда, которого едва-едва не назвала своим мужем. Бен говорил о дожде, говорил с тоской и мечтательностью, а я поняла, что его тянет в сырость и слизь. Он был Ундиной, и я успела его перехитрить. У меня были деньги, которые мы взяли с собой на рынок, и с ними я отправилась хоть на край света, лишь бы он не догнал.

К сожалению, на край света мне не хватило, и я осталась в маленьком городке, но теперь не могла чувствовать себя так свободно, как в первый раз, после ухода из ее квартиры. Хотела бы я уехать туда, где тепло и сухо! В Египет, в Сахару! Мне не хватало денег, и я мечтала их накопить. Тварь чудилась мне повсюду, несколько раз я называла людей ундинами, только чтобы посмотреть их реакцию. Но понимания не бывало в их лицах, и я облегченно вздыхала. И вот я нашла ее!

Маленький Джонни, которого я нанялась нянчить! Джонни… Тим… он любит лужи – воду и слизь, он получает радость, залезая в них босиком, когда думает, что я не вижу, копается в них руками и достает грязь! О, как он смотрит на эту грязь, пропуская ее сквозь пальцы! На лице пятилетнего малыша серьезное выражение, и я чувствую, что он порочен. Это Тимоти, или еще хуже – это Ундина! Прошу вас, господа, посмотрите на него, и не обманитесь, когда он начнет притворяться! Заставьте его заговорить, если надо – пытайте, и когда обменыш признается – избавьте мир от этого исчадия ада!!!

***

…Эллен Бронневей провела в сумасшедшем доме полгода, и в одно прекрасное утро проснулась без памяти. Накануне к ее врачу приезжал молодой человек. Он назвался ее старшим братом, и действительно, такой брат существовал, что подтвердила сама Эллен. Память к ней не вернулась, хотя навыки и характер остались при ней, и она даже могла назвать свою фамилию. Через некоторое время ее состояние признали стабильным, решили, что она не опасна для общества и отдали ее под опеку брата, который увез девушку в неизвестном направлении.