...это уже четвертые четыре города – первые, вторые и третьи четыре города уже давным-давно лежат в руинах, вернее, в том, что осталось от руин за века и века. Что-то из этих обломков четвертые города растащили для собственных построек, что-то из руин еще возвышается над равнинами, поражая воображение горожан. Мне трудно вспоминать о мертвых городах – потому что мое сознание разбивается на четыре части по числу живых городов, и каждый город помнит только трех собственных предшественников. Мне приходится одновременно думать на четырех языках, и иногда это становится невыносимым, когда в мысли на одном языке вторгаются слова и понятия из другого языка, и им там не место, потому что там другой язык и другой город, но без этого слова там никак, потому что оно как нельзя лучше дополняет мысли города..

...впрочем, опять я не о том, вернее, не я, а города, потому что я могу думать только через города, и это тоже порой бывает невыносимым – думать через города, через умы жителей, смотреть на мир их глазами, потому что у меня нет ни собственного ума, ни собственных глаз. Я вторгаюсь в беспокойные умы, я задаю им один и тот же вопрос века и века, я вопрошаю –

Кто я?

...одни делают вид, что не замечают, другие отмахиваются, третьи терпеливо пытаются помочь мне, услужливо оглядывают меня, мои холмы и равнины, так же услужливо отвечают мне, - вы чаша, глубокая чаша, на дне которой мы живем, четыре города отвечают – вы глубокая чаша.

Мне и вправду было бы так проще – осознать себя чашей, глубокой чашей, вернее, четырьмя чашами по числу городов – и в то же время я понимаю, что я что-то другое, и чем больше я пытаюсь представить себя чашами, тем больше рассыпается на осколки такая нелепая картина мира, на осколки тех самых четырех чаш.

Я думаю, какими будут пятые города – а они будут, непременно будут не далее как через шесть тысяч лет, когда четыре четвертых города погибнут подобно своим предшественникам, и разум возродится, как феникс из пепла, и я снова посмотрю на звезды чьими-то глазами, и чьи-то умные руки возведут стены и шпили. Это случится сегодня в полночь, если только не...

...нет.

Ничего не произойдет, я уже знаю, все будет, как всегда...

Если только не...

...показалось...

...нет, не показалось...

...так и есть, цокот копыт по бескрайней степи, изможденный раб скачет все дальше и дальше от города, - кто-то в городе решил, что те, у кого копыта, должны всю жизнь таскать тяжелую поклажу, не вправе взглянуть на звезды и говорить о далеких мирах, - и изможденный раб скачет прочь от города, выше, выше к краю огромной чаши, карабкается по все более отвесной скале, пуская в ход уже не копыта, а острые когти. Мне представлялось это совсем не так, мне виделись отлично снаряженные экспедиции к другим мирам за краем чаши – но все случилось вот так, банально, нелепо, почти случайно. И я жду, когда раб погибнет, либо сорвавшийся со скалы, либо пронзенный стрелой разъяренного хозяина, уже натягивающего тетиву – и тогда  я обрушу на город всю силу стихий, как было уже не раз и не два. Я жду этого – и в то же время чего-то большего, я вздрагиваю, когда взгляд раба падает за край чаши за мгновение до того, как стрела пронзает его горло. Мне кажется, что у меня сжимается сердце, даром, что у меня нет никакого сердца – и этих-то неуловимых долей секунды мне хватает, чтобы понять, кто я...

Смотрю на города, ставшие такими нелепыми и такими ненужными, первый раз по-настоящему смотрю на города...