Девушка быстро скинула сломанные и разбитые о  кочки туфли и натянула поршни. Попрыгала на месте, покружилась.

- Мокасы – супер! – радостно воскликнула она.

- Пришлись по ноге?

- Еще бы!

- Ну, стало быть, пора нам, девица, в дорогу. Диодор-то про женитьбу в шутку говорил, а про хозяйку дома всерьез. Да ты не пугайся снова. Я б на тебе все равно ни за что не женился!

  Маша отчего-то перестала прыгать. Нахмурилась и бросила на меня недовольный взгляд.

- А почему б ты на мне не женился? – сердито буркнула она. – Я что – такая страшная или толстая, или дура совсем?!

  Она даже подбоченилась от возмущения и принялась наступать на меня, сверля горящими от возмущения глазами. Я тяжело вздохнул. И чего этим девкам надо?! Женись – плохо и не женись – поедом от обиды съедят. Примирительно улыбнувшись, я попытался успокоить рассерженную гостью:

- Да ты сама подумай – зачем мне на тебе жениться? Ручки у тебя тоненькие, ножонки – как у цыпленка. А девка должна в теле быть! Чтоб хлеба в печь на лопату сажать, с ухватом управляться, на огороде цельный день тяпкой махать. Куды ж тебе с этаким хозяйством управиться? Ты вон ростом и статью не боле черенка от ухвата того же.

  Против моих ожиданий, Маша не успокоилась. А гневно топнула ногой и крикнула:

- Ну, если я – от ухвата черенок, то ты… ты тогда… пень лесной! Медведь дремучий, чертов леший! Все! Это бунгало мне надоело! Пора сменить отель!

Можешь меня не провожать! Дорогу из леса сама как-нибудь найду! Блин! Домостроевец паршивый! Ростом я ему не вышла!..

  Бормоча какие-то невнятные ругательства, Маша схватила свою котомку и стрелой вылетела из избы. Я попытался перегородить ей дорогу. Но бешеная девка запустила в меня подвернувшейся под руку глиняной кринкой. Я еле успел увернуться. Град осколков брызнул во все стороны, хлопнула дверь, а я остался стоять на месте, как дурак, потирая гудящий лоб, в который все-таки залетел кусок несчастной посудины.

- Совсем дурная девка! – решил я, помотав головой и окончательно придя в себя. – Однако, одну я ее в чаще не брошу. Хоть в нашем лесу разбойников лет сто как не встречалось, да зато волков с медведями – полным-полно. Не ровен час встретится зверюге такое чудо-юдо… и придется мишку али волчару бедного потом от трясовицы неделю лечить. Хм! Особливо, ежели Машка заорет с перепугу, прям как щаз. Хотя от волка наша Маша и на сосенку забраться может. Вон у нее ногти какие страховидные да цеплючие! Длиннющие, как у Бабы Яги какой, и синие, ровно у русалки.

  Я ругался вполголоса на незваную гостью, а ноги  уже сами несли меня мимо озера к черной стене елей. Машку я увидал издалека. Точнее даже услыхал. Шла она по еле заметной тропке с таким треском и шелестом, какой и стаду кабанов не поднять. Каждый миг девица озиралась и жалобно причитала:

- Ой, мамочки! Что-то там шуршит? Змея ползет  или зверь какой сквозь кусты ломится? Ой, ну когда же этот лес противный кончится?!

  Тут я разозлился за обзывательство моего, можно сказать, родного дома, сложил ладони ковшиком, приложил их ко рту и громко заухал.

  Маша присела и запищала еще громче:

- А-а-а! Мышь-вампир летит!

  С чего она обычного филина за какого-то там упыря неведомого приняла, я так и не понял. Но продолжил двигаться за перепуганной девицей след в след. В отличие от нее, я, как положено ученику колдуна, шагал по чащобе бесшумно. И не шагал даже, а скорее скользил, плавно передвигаясь от дерева к дереву и огибая все ямки и сучки. Дорога, ясное дело, была не то что непроезжая, а прямо таки непролазная, перегороженная упавшими замшелыми стволами. Через один такой, особенно толстый ствол Маше пришлось даже перелезть. Надеюсь, вредная девка уже не раз вспомнила добрым словом пришедшиеся ей по ноге поршни моей работы. Перебираясь через очередную корягу, она неуклюже дрыгнула ногой, потом соскочила с покрытого лишайником ствола, но не заметила, как лямка ее котомки зацепилась за острый сук. Вырвавшемуся из уст горластой девицы визгу мог позавидовать любой молочный поросенок.

- ПА-МА-ГИ-ТЕ-Е-Е! – истошно орала Машка.

  Мне даже захотелось обратиться медведем  и, незаметно приблизившись к ней, радостно хлопнуть по лапой по плечу. Мол, чего орешь, спать мешаешь? Заплутала и хочешь, чтоб кто услышал? Ну, я услышал! Легче стало?

Пока рисовал себе такую картину и тихо посмеивался в кустах, девушка дернулась посильнее, и трухлявый сук сломался. Освобожденная, она драпанула дальше, споткнулась, шлепнулась в мох, заверещала снова…

И вот тут перед ней из ближайших  зарослей поднялась огромная бурая башка.

Потревоженный медведь смотрел на Машу без злобы, скорее озадаченно. Мол, кто это такой крикливый шатается без спросу в его владениях? Глазки зверя, почти незаметные в густой, перемазанной соком и склеившейся от паутины шерсти горели зеленым огнем.
Маша встала на четвереньки, открыла рот… но не издала ни звука. Видно, совсем онемела с настоящего перепугу. Медведь оперся лапой о валежину и медленно выпрямился во весь рост. Подался вперед, открыл клыкастую пасть. Но в этот миг я быстро шагнул из зарослей ему навстречу, загораживая девушку.

- Ой, медведюшка, мой батюшка! Ты не тронь девицу глупую, умом скудную да неразумную!

  Я говорил мягко, но уверенно, глядя зверю прямо в глаза, как учил меня Диодор. Машка робко зашевелилась сзади и что-то еле слышно пропищала. Может, снова обиделась, что я ее «скудоумной» обозвал? Я не обернулся.

- А ступай-ка, ты, мой батюшка лесной, да за овраг, за пригорок. Там тебе и малина погуще, и пчельник дикий есть. Будем чем, Михайло Потапыч, себя попотчевать!

  Я весь вспотел, пока втолковывал все это медведю. Хозяин не уставал твердить, что здесь главное не то, что  ты скажешь, а то как.

Надо, чтобы зверь почувствовал твою силу. Тогда и мысли твои ему передадутся!
Кажется, у меня получилось! Медведь покорно опустился на лапы, мотнул бурой башкой, словно бы в знак согласия, развернулся и почесал прочь. Я развернулся к Маше.

- Будешь знать, как без спросу в лес убегать?

  Она молча замотала  головой, совсем как тот мишка. А потом закатила глаза и со стоном рухнула обратно на тропинку. Я, чертыхаясь, поднял эту не в меру чуйствительную прынцессу на руки. Оттащил к ближайшему ручью, положил на бережку, побрызгал ей в лицо. Потом отошел в сторону и умылся сам. После «беседы» с медведем пот валил с меня градом, будто я цельный час рубил дрова на самом солнцепеке. Чары творить – это вам не фунт изюма! – как частенько говаривал Диодор.
Маша пошевелилась и, не открывая глаз, слабо прошептала:

- А медведь ушел уже?

  Тут мне захотелось приструнить строптивую девицу, и я, сделав шаг в кусты, сказал страшным шепотом:

- Он тут еще. А ну, живо притворись мертвой!

  Машка в очередной раз пискнула и застыла. Я утробно зарычал, сломал пару веток и, сильно топая, подошел к этой вредине. Она лежала, вытянувшись на травке, очень бледная, с дорожками слез на щеках. И мне вдруг стало жаль глупую девку. Вместо того, чтобы пугнуть ее снова, я зачем-то неловко погладил Машу по волосам, смутился и отполз обратно в куст. Девушка полежала без движения еще несколько мгновений, а потом осторожно открыла глаза.

- А где медведь?

- Дался тебе он! – буркнул я, выползая из укрытия  и все еще ощущая непонятное смущение. – Ушел Михайло Потапыч.

  И все-таки, не выдержав, съязвил:

- Не позарился, видать, на твои косточки цыплячьи.

  Маша  колкости моей, похоже, и не заметила. Растерянно поправила свою короткую косу и задумчиво сказала:

- А он и не страшный был вовсе этот мишка. Он меня не укусил даже, а только по голове погладил.

- Беги теперь, скажи ему «спасибо», – хмыкнул я.

- Я лучше домой пойду. То есть на электричку, - неуверенно отозвалась девушка.

  Она встала, чуть шатнувшись, а потом жалобно посмотрела на меня.

- Данилушка, а ты меня проводишь до опушки?

- Куды ж я денусь! – развел я руками. – Не бросать же тебя тут. Не ровен час, еще кто из кустов полезет, волки там али кабаны? Вдруг ты им больше приглянешься в виде готового обеда?

  Маша вздрогнула и тут же подскочила ко мне, вцепившись в руку.

- Данилушка, прости меня, дуру, что я тебя обидела! Не бросай меня здесь, ладно?

- Лады! – важно покивал я. – Идем, девица. Только, чур, от меня – ни на шаг!

  Остаток пути мы прошли без злоключений. И легко преодолели «волшебный заслон» Диодора. Маша  была права – только что-то лопнуло и зазвенело еле слышно. Да бледно-синий луч между елок мелькнул и погас.

- Эхе-хе, а чары-то дедовы и впрямь усохли, - пробормотал я.

  Девушка тут же вскинулась.

- Что говоришь, Данилушка? Кто-то крадется за нами?!

  Маша шла рядом, крепко держа меня за руку. И вздрагивала теперь от малейшего шороха.

- Да никого тут нет, - отмахнулся я.

  Она облегченно вздохнула. Хотя я, конечно, слукавил. На самом деле живности вокруг нас хватало. Я явственно слышал шелест ежиных лап в прошлогодней листве, звонкое цоканье белки с ближайшей ветки, шумный взмах крыльев лесного ворона. За колючим кустом мелькнул рыжий хвост, а откуда-то из глубины лесной чащи глухим отзвуком  донесся до нас волчий вой. Но Маше я, разумеется, об этом не сказал. К чему еще раз девку пугать?

Тем временем, деревья перед нами стали редеть. Все чаще между вековыми елями и столетними осинами стали появляться  светлые прогалы.

- Опушка скоро, - обрадовалась девушка. - Сейчас к поселку выйдем, там и дорогу на электричку спросим.

  Я молча кивнул. В деревне-то мы с Диодором, почитай, сто  годов-то и не были. Может, там изменилось что? Да нет: деревня – завсегда деревня. Что нынче, что сто, что двести годов назад…

Пока я так думал, лесная тропа внезапно кончилась. Деревья расступились, и мы с Машей оказались…на дороге. Причем на такой  дороге, про какие я даже в сказках не слыхивал! Ровная, как половица, гладкая, как стол в избе, она тянулась перед нами с восхода на закат  и уходила куда-то за край неба, в какие-то и вовсе неведомые места. Была эта чудная дорога к тому же диковинного серого цвета, как небо в пасмурный день.
Ничего не понимая, я растерянно глазел себе под ноги. Потом топнул лаптем раз, другой…

- Ты что – шоссе ни разу не видел? – удивилась Маша.

  Вместо ответа  я присел на корточки и принялся щупать серую штуку, покрывавшую загадочный путь. На ощупь она была твердая и почему-то горячая.

- Доро-ога! – бормотал я в полном обалдении. - Ей-богу, дорога! Ой, куда ж это мы попали? Не иначе, как в земли заморские!

- Ну, прям заморские! – усмехнулась девушка. - Самое обычное шоссе, каких много. Его к тому же ремонтировать давно пора.

  Не слушая ее, я продолжал причитать:

- Обычное, говоришь? Да на Руси отродясь таких дорог не бывало! Где вы, мои родные ухабы да колдобины?

- Вставай, Данька! – не на шутку рассердившись, Маша дернула меня за руку. – Нашел место, где сидеть! Тут, между прочим, машины ездят…

  Не успела она договорить, как совсем рядом что-то взревело. Гудящее и орущее нечеловеческим голосом чудовище пронеслось мимо, обдав нас клубами сизого вонючего дыма.
Я мигом вскочил, сбросив дурацкое оцепенение. А чудовище, пролетев пару аршин, остановилось у края дороги. На его боку появилась дырка, оттуда выскочил толстый мужик и заорал на меня совсем, как Маша:

- Тебе чего, пацан, жить надоело? Никогда шоссе не видел, дубина деревенская?!

  И добавил ушат такой развесистой ругани, что девушка, покраснев, хихикнула, а я облегченно вздохнул:

- Ну, слава Богу! На Руси я!

  Когда ругань приутихла, Маша извинилась за меня и елейным голоском спросила толстяка, как пройти до электрички. Он пояснил, и чудовище снова унесло его. А мы с девушкой пошли дальше вдоль странной дороги с басурманским названием «шоссе». Потом свернули на разбитый проселок, прошли краем широкого поля, где под легким ветерком покачивались золотые колосья, и как-то совсем неожиданно вышли на деревенскую улицу.