Что там еще было интересного в Усть-Лопушанске, я сверху разобрать не успел. Река народа смыла нас с моста на широкую площадь. Никитка тащил меня за руку, как теленка на веревочке.

А я только послушно перебирал ногами, ослепленный и оглушенный уличным гамом. Мимо нас проносились десятки колесниц, народ снова туда-сюда. Двери больших лабазов, возле которых мы шли, были гостеприимно распахнуты, и оттуда гремела музыка. За огромными стеклянными окнами неподвижно стояли мужики и бабы в пестрых заморских нарядах.

- Не устали они эдак-то цельный день на виду-то торчать? – озабоченно поинтересовался я.

- Кто? – удивился мальчишка.

- Ну, энти. Истуканы, что в окошках маячат.

  Никитка снова весело расхохотался:

- Да это ж манекены! Ну, куклы - чтоб одежду для магазина рекламировать.

  Я только вздохнул. Ну вот, опять впросак угодил, телепень деревенский. Хорошо, что я с ними поздороваться не догадался. Эх! Не прошло и часу, как  по городу гуляю, а уже умаялся от шума и гама. Захотелось вновь лесной тишины да покоя. И как тут только люди живут? И чем они все занимаются, ежели скотину не держат, да огороды не растят?

  Не успел я открыть рот и что-то по этому поводу сказать, как из «магазина» вышла Аленка под ручку с какой-то красивой  женщиной.

- Ой! – пискнул ее братец.

  И, схватив меня за рукав, быстро потащил в переулок.

- Ты чего? – озадаченно спросил я.

- Так там – мамка. Увидит меня – ругаться будет.

- Ты же говорил – «не будет»!

- Это я про мелочь в кошельке говорил, а не про то, что без спросу в город поеду, – вздохнул мальчик. – Я надеялся, что мы к вечеру вернемся, и никто не узнает. Мало ли – где я гулял?

- И что теперь?

- Теперь надо где-то отсидеться полчасика. Они не иначе, как на дневную электричку сейчас пойдут. Вон у них пакетов сколько! С ними по городу уже не погуляешь…

- Ну, хорошо, – согласился я. - И где отсиживаться будем?

  Никитка шмыгнул носом и призадумался.

- Пошли на речку. Там и Кремль рядом, и музей.

  На речке было хорошо. На берегу стояли уютные лавочки, а склоны, бегущие к воде, покрывала мягкая травка. Возле лавочек разместились металлические фигурки: то гном в шляпе и с зонтиком, то – Баба Яга в ступе, то – маленький дракончик. А больше всего мне понравилась собачка – с сияющим, будто отполированным носом. Я подошел поближе.

- Она не только тебе нравится, – хихикнул мальчик. – Ей ребятишки нос до блеска натерли!

- А почему – ей? – глупо спросил я.

- Потому, что ее все любят и гладят. Не с Ягой же обниматься?!! А еще потому, что она вроде, как символ этой речки. Или, может, душа?

- То есть?

- Речка здесь – Звероножка! А собачонка как раз и есть – зверь с ногами.

- У Яги тоже ноги есть, – хмыкнул я. – И у дракона, и у гнома.

- Дракон, конечно, зверь, но у него – ЛАПЫ. А Яга и гном не звери, а сказочные персонажи, – медленно, как дитю малому, сказал Никитка.

  И посмотрел на меня то ли с жалостью, то ли с осуждением. Я притворно вздохнул.

- Охти, горе мне! Дурачок я местный, во! Хожу, брожу, что говорю, не понимаю.

- Ты – приезжий дурачок, – улыбнулся мальчик. – Точнее сказать, турист, заблудившийся. Только не в пространстве, а во времени. Вот только откуда ты про туристов знаешь?

- Дык забредали оные в нашу глухомань – ответил я.

  И рассказал ему про Машу. А после мне захотелось немного пошалить.   

Я присел возле собачки, заглянул ей в глаза и мысленно попросил:

- Собака, собака, выберись из мрака! Скажи, ты, правда, речкина душа?

  И фигурка кивнула головой, а потом радостно тявкнула.

- Ни чо себе!!! – выдохнул Никитка. – Да ты и впрямь – КОЛДУН!

  И на всякий случай отодвинулся на край лавки.

- Не бойся! – усмехнулся я. – Я только с растениями и животными говорить умею. Человеку я не опасен.

- А меня научишь… чудеса творить? – округлив глаза, восхищенно прошептал мальчишка.

  Я даже чуть смутился:

- Да никаких тут чудес особых нет. Просто все живое в мире нашем душу имеет, но до нее достучаться надобно.

  Мы еще немного прошлись вдоль речки. Было тут все же дивно хорошо!

Я успокоился, город нового Времени уже не казался мне таким большим и пугающим.

- Век бы тут вековали, однако, идти пора, - вздохнул я. – Показывай, Никитка, где твой…энтот…музеум. что ли? День за полдень перевалил, а у нас еще дел – край непочатый.

  Заведение под загадочным названием «краеведческий музей» обнаружилось неподалеку. Им оказался двухэтажный домик из красного кирпича, весь узорчатый и лепной, аки печатный пряник.
Мы зашли внутрь, Никита купил два билета и потащил меня мимо строго глазеющей тетеньки куда-то вбок по коридору, заставленному стеклянными шкафами с множеством интересных штук внутри. Жалко, я рассмотреть все не успел.

- Потом сюда вернемся, - отмахнулся мой проводник. - А сейчас начнем осмотр с самого начала. Вот тебе первый зал «Природа нашего края».

  Я огляделся. Стояли мы теперь в просторной светлой комнате, где по всем углам торчали фигуры разных зверей. Сделаны они были весьма ловко!

Я даже попятился вначале, увидев ставшего на дыбы здоровенного бурого медведя. Но потом пригляделся и понял, что это всего лишь искусно созданные неведомым мастером, чучела.

- Эхе-хе, и кто ж так бобров-то кажет? – немного расстроился я, побродив по залу  и поглядев на звериные фигурки.

- А что не так? – ко мне подскочил юркий старичок в темном костюме.

   Показался он мне смутно знакомым, но вспомнить, где мы встречались, я так и не смог.

- Дык все! – ткнул я пальцем в чахлого зверька, примостившегося возле раскрашенной синим и зеленым стены.

  Видимо, по замыслу мастера, это должно было быть похоже на лесное озерко.

- Ты глянь токма, мил человек! Разве ж это хвост? У бобра, известно, хвостище, что твоя лопата! Широченный да чешуей покрытый. Потому, как бобер им в воде рулит, когда плывет, да на него крепко на берегу опирается, ежели дерево подгрызает. А тут хвосток с фигу размером, не больше!

- Говорил же я этому Редькину, что неестественный у него canis ponticus получается! – застонал, сыпля иноземными словами дедуля. – Редькин – это наш таксидермист. Продолжайте, юноша! Вы, должно быть, большой специалист в зоологии.

  Я ничего не понял, но на всякий случай кивнул и с жаром добавил:

- И мамка бобриная неверно тут показана. Отроду бобрихи детенышей на спине не таскали. Они бобрят своих носят, ровно мы, люди. Лапами к груди прижимают, вот как!

- Сегодня же подпишу приказ о смене экспозиции, – грустно ответил мне старичок. - А Редькину влеплю выговор с занесением.

- Не надо! – испугался я.

- Чего не надо? – удивился дедок.

  Никитка, молча слушавший нашу беседу, вдруг начал корчить мне рожи и подавать странные знаки. Но смолчать я уже не мог.

- Ты, господин хороший, как я погляжу, барин местный.

Хозяин энтого…музеума. Так не вели казнить своего холопа глупого, Редькиным именуемого. Ну, не видал человек живого бобра, с кем не бывает? Так за что ж его, бедного, лупцевать так, что потом аж заносить обратно в хоромы твои придется? Конечно, в жизни всяко бывает, но не надо самому-то при этом быть всяким…

  Старик широко открыл рот и вытаращил глаза. Никитка схватил меня за руку и потащил из зала.

- Ты чего тут глупости городишь? – прошипел он мне на ухо. – Это, наверно, сам директор музея был, или еще какой начальник. А ты его барином обозвал. Теперь он тебя за психа принял, наверное. А вдруг этот дедушка сейчас охрану позовет?

- Опять опростоволосился,  - покаянно вздохнул я. – И чего бы мне, глупому, не помолчать спокойнешенько? Вечно лезу везде со своими советами!

  Однако, покамест было тихо. Мы остановились в новом зале. Потолок и стены здесь были расписаны цветами и травами, а в больших стеклянных ящиках вдоль стен сидели ящерицы, ужи и прочие гадюки. В коробочках поменьше рядками торчали жуки да бабочки. В центре зала на круглой подставке лежала большая книга. Только вместо букв на ее страницах красовались листочки и коренья.

- Боль-шой гер-ба-рий, – прочел я название таинственного фолианта. – Ишь ты! Видать, волшебная книга-то.

  И начал листать страницы, разглядывая знакомые растения.

- Полынь горькая… Диодор Епифанович мне ее в веночек заветный заплел. Полынь-матушка от русалок спасает на Троицкой неделе… Когда плутовки эти сильно расшалятся да на мужичков деревенских глаз свой хитрый класть начинают…

  Никита слушал меня с обалделым видом. А я увлекся и листал страницы дальше.

- Кувшинка белая. Гм! А по-нашему, одолень-трава будет. Самый нужный для чар волшебных цветок! Нечисть злая одолень-травы, как огня, боится. Ежели в путь дальний трогаешься, попроси матушкиного благословения да пусть она тебе траву сию в ладанку, что на груди носишь, положит. Все тяготы пути без труда одолеешь!  Василек синий. Гм! И сей цветик не так прост, как кажется. Боги древние его на землю послали, чтоб люди в заботах своих земных о небе не забывали. Васильки расцветают ярко с теми рядом, кто прост да душою чист. А от недобрых людей под землю прячутся. Ежели отваром из василька глаза промыть, зрение острее станет и разум яснее. Сможешь быстро распознать, кто друг тебе, а кто враг.

  Тут я услышал шаги за спиной и быстро обернулся. Смутно знакомый темноволосый молодой мужчина удивленно смотрел на меня, поправляя стеклышки на носу.

- Продолжай, мальчик, - с уважением в голосе попросил он. – Давно не слышал такой интересной лекции.

- Дык чего там, - смутился я. - Это я так просто. Вспоминаю, чему меня хозяин учил. А вот одной травушки у вас тут нет, однако.

- Какой же? – недоверчиво спросил меня мужчина.

- А вот этакой!

  Я достал из-за пазухи волшебный венок.

- Вот, гляди, добрый человек. Травушка сия по варяжски альгизом именуется, а по-нашему осокой или нечуй-травой. Сил она тому, кто на груди ее носит, придает немалых, да к тому ж волшебных. Колдун, нечуй-траву в рукав рубашки зашивший, чары долго чары творить может, не уставая…

  Договорить я не успел. Незнакомец ахнул и вцепился в венок.

- Где?.. – срывающимся голосом вскричал он. – Где ты сорвал мамонтову траву?! Отвечай сейчас же!

- Ой, пропали мы! – пискнул Никитка. – Кажется, нас сейчас Гринпис заметет!

  Я растерянно моргнул и торопливо заговорил:

- Не вели казнить, боярин музейный, вели слово молвить. Венок сей волшебный мне колдун лесной Диодор Епифанович сплел. И означает он послание для нашего царя-батюшки али для чародея какого могучего.

- Какой еще колдун?! – простонал мужчина, срывая стеклышки с носа. - Бог мой, этот мальчишка мне под нос реликтовую траву сует, а сам при этом какие-то сказки рассказывает.

- И вовсе не сказки, - насупился я. – Нечуй-трава за домом деда Диодора растет. Прямо во лесочке, недалеко от тропы.

- В КАКОМ лесочке?! – уже благим матом заорал странный «боярин».

- В заповедном, – ляпнул Никита. – Который фирма «Владимирский Централ» оттяпать хочет.

  Стало тихо. Мужчина как-то странно посмотрел на нас, снова нацепил стекла  и уже спокойней сказал:

- Вот что, ребятки, кажется, нам есть о чем поговорить. Дорофей Иванович!

  В зал вбежал все тот же сухонький старичок.

- Познакомьтесь! – кивнул наш новый знакомый. – Дорофей Иванович Зябликов. Директор краеведческого музея и мой верный друг в деле защиты природы нашего края. Да, простите, я не представился. Артем Сергеевич Громов – эколог, журналист, главный редактор журнала «Родники».

- Давайте пройдем в мой кабинет и там обо всем поговорим, - засуетился старичок.

  И тут только до меня дошло, где и когда я видел этих людей. Сегодня, в битком набитой электричке! Выходит, говорили они там как раз о нашем заповеднике.