Возле длинного строения с большими окнами, испуская клубы едкого дыма, толклась туда-сюда большая железная колесница. Выла она при этом, как сто голодных волков, а гудела, словно десяток самоваров. Черные, облепленные грязью колеса без толку крутились, попав в глубокую глинистую выбоину. Из дырки в стене колесницы высунулся усатый мужик.

- Слышь, пацан, чего глазеешь? Помог бы, что ли, подтолкнул хлебовозку мою.

- Отчего ж не помочь, мил человек, - покладисто ответил я. - Ты только скажи, куда твою карету толкать.

  Мужик недоуменно моргнул, но указание дал. Я со всей силы приналег на задний угол колесницы, упершись, как мог, босыми ногами в мокрую землю. Снова раздался громкий гул, и освобожденная колымага подкатилась к  дверям странного дома с иноземным названием «Магазин».

- Это, должно быть, лабаз такой местный, купеческий, - сообразил я.

- Дарья Никифоровна, принимай продукцию! – гаркнул усач.

  Из лабаза выскочила круглая тетка в белом фартуке и чем-то вроде кружевного чепчика на пышно взбитых волосах.

- А кто ж подносы с булками таскать станет?! – заполошно заголосила она на всю улицу. - Митька, паразит, запил! Второй день носа не кажет. Я, что ли, вместо грузчика пахать должна?!

- Опять ничего не понятно, - про себя вздохнул я. – Где тетка пахать собралась, ежели посреди улицы ни поля, ни борозды с плугом нет?

  Меж тем горластая лабазница, ругаясь на чем свет стоит, потащила из недр колесницы огромный деревянный поднос со свежевыпеченными хлебами. На всю округу запахло душистой ржаной корочкой. Я сглотнул слюну, подошел к тетке и почтительно осведомился:

- Здрава будь, матушка купчиха. Не надо ли тебе подмоги какой?

  Лабазница почему-то чуть не рухнула наземь вместе со своим товаром. Но я успел подхватить рассыпающиеся буханки.
Тетка вздохнула.

- Ты откуда такой взялся, чудило? Смеешься надо мной, что ли?

- Что ты, матушка, и в мыслях не было! – уверил ее я. – Просто жаль глядеть, как ты тут одна надрываешься.

- Какая я тебе матушка?! – взъерепенилась поначалу торговка, но потом внезапно успокоилась.

- Ну, давай помогай, раз взялся. Тьфу ты, что за жизнь! Один грузчик - пьяница горький, а другой – на голову больной, что ли?

- Головушка у меня отродясь не болела, - возразил я, ловко принимая у тетки подносы и затаскивая их в лабаз один за другим. – Это у деда моего, Диодора Епифановича, поутру, бывало, затылок ломит, ежели он с вечера мухоморной настойки перепьет.

- Все мужики – таковы! – буркнула лабазница.

  Вместе мы расставили горячие булки, буханки и пироги на чистом прилавке. После чего тетка сразу подобрела и вручила мне самый толстый и румяный калач.

- Покушай, сынок. А то вон, бледный какой. Поди, дед-то тебя и не кормит?

- Я  сам его кормлю, – солидно ответствовал я, откусив приличный кусок.

– Благодарствую за угощение, матушка. И подскажи мне, ежели знаешь, не забегал ли к тебе в лавку этот малец?

  Я показал торговке цветную картинку. Она взглянула на нее и охотно закивала:

- Никитка-то Мохов? Забегал, конечно! Хотел пирожок купить, да свежий хлеб тогда не завезли. Я еще крикнула ему вслед, мол, чего один бегаешь? Где сестренка? Но он не ответил.

- А куда ж он побег, матушка? – так и подскочил я. – Не сказал?

  Купчиха  пожала плечами.

- Не докладывался.

  Я еще раз поблагодарил ее  и двинулся дальше. И на соседней улице наткнулся на целую толпу ребятишек,  гроздьями висевших  на хлипком заборе. За забором бегала растрепанная тетка и дурным голосом орала. Ребятня, висящая на заборе орала тоже, причем вразнобой. И понять – что происходит, не было никакой возможности. Впрочем, и спросить про Никитку – тоже.

- Что случилось-то? – спросил я конопатого парнишку, пробегавшего мимо.

- Кошка на яблоне застряла, – мрачно сказал он. – Третий день сидит, орет и не слезает. Ее туда собаки загнали.

- А снять нельзя, что ли?

- Не-а. У тетки Степаниды яблоня какая-то элитная. Она с нее яблоки за бешеные бабки продает. И боится, что, если кто на дерево за кошкой полезет, то урожай раньше времени в десант уйдет. А кто ж зеленые-то плоды жрать станет? Вот она никого в огород и не пускает. Пытается кошку уговорить – чтобы сама слезла. Только зверюга ее не слушает, а воет.

- Хм! Уговорить? Я, пожалуй, могу попробовать. Где тут у хозяйки калитка?

  Я зашел в огород и вежливо поздоровался. Хозяйка зыркнула на меня нелюбезно, но ничем не огрела, хотя дрын какой-то в руке держала.

- Чего надо? – буркнула она, высматривая  мальчишек, готовых свалиться с ее забора в огород.

- Дозвольте мне с кошкой поговорить, добрая женщина.

- А толку? – недоверчиво хмыкнула хозяйка, но в сторону все-таки отошла.

- Вы палку-то свою уберите,  – попросил я. – И токма скажите, как кошечку зовут?

- Дуськой ее кличут, заразу эту. А ты, парень, точно – только поговоришь? На дерево лезть не станешь?

- Не стану, – уверил я тетку и повернулся к забору. - И вы, добры молодцы да красны девицы – тоже замолчите. А то ишь, выискались, помощнички!

- А мы чо? – дружно спросили детишки. – Мы ни чо!

- Да?!! А кто сейчас орал: «Я знаю, как достать кошку с дерева! Давайте трясти его, пока она не свалится. Тут не так и высоко – не ушибется». Или: «Нет, нет. Давайте кидать в нее шапки – собьем рано или поздно». А кошка, промежду прочим, смотрит вниз и думает поди: «Ага, разбежались. Не пойду я к вам – орете, руками машете. Чего доброго, побьете еще! Кто вас знает, чего вам от меня надо…». Лучше отойдите от забора. И не волнуйте беднягу.

  Дети замолчали, а я пошел к яблоне. Бедная кошка сидела на предпоследней развилке, вцепившись в ствол всеми своими восемнадцатью когтями.

И уже не выла, а тихо хрипела. Я встал так, чтобы кошка меня видела, и спросил:

- Что ж ты, дурочка полосатая, туда залезла?

  Дуська жалобно мяукнула.

- Испугалась? А молочка хочешь?

  Кошка снова мяукнула, но теперь уже как-то вопросительно, и, словно бы, интересуясь – не дурень ли я такие вопросы задавать?

- Да ты слезай, слезай. Здесь собак нету. Никто тебя не тронет. И ругать не станет.

- Мяу-у-у-у-у-у-у!!! – взвыла Дуся, вдруг снова обретя голос.

- Дык  понимаю я, что  страшно тебе и сложно. Но я тебя научу. Ты, красавица моя, главное, мордой вниз не лезь. У тебя когти не в ту сторону повернуты. Так что двигаться тебе надо задом. Ну, что тебе стоит немного вниз спуститься? А дальше я тебя поймаю, ежели, чего не так…

  Дуська немного подумала и, виляя задом, спустилась чуть пониже.

- Вот и умница! – похвалил я ее.

  И обернулся к хозяйке.

- Мешок мне, какой ни то найдите, быстро!

- Зачем?!!

- Затем, что на земле кошку сразу лучше не выпускать. Иначе может дать деру и забраться на другое дерево. А то и опять на это!

  Пока тетка искала мешок, я болтал с потерпевшей, ласково нахваливая ее. Лучше и надежнее было бы смотреть ей в глаза, но ко мне тихо продвигалась только лохматая задница. Так что приходилось пользоваться одними уговорами.

- Я тут ей рыбки жареной принесла, – шепотом сказала мне хозяйка, вернувшись из дома не с мешком, а с какой-то плетеной коробкой. – Давай в «переноску» кусок положим и под дерево поставим.

  Так мы и сделали. Запах горячей рыбы быстро полетел над садом. И Дуся начала спускаться вниз куда  шустрее прежнего. Правда, в конце пути, она все-таки сорвалась, но я удачно ее поймал. И отдал хозяйке. Та быстро сунула многострадальную Дусю в «переноску». Поставила на землю  и открыла было рот – опять на кого-нибудь заорать. Но я успел вмешаться.

- Никогда боле не ругайтесь на кошку, хозяюшка! На близких еще можно, с ними вы все  словами потом решите. А вот зверь бессловесный  помнит обиду годами!

  И от греха подальше унес кошку за забор. А потом вручил плетенку с радостно уплетающей рыбу беглянкой, конопатому мальчонке. Тот погладил довольно урчащую бедолагу  по полосатой спинке, а я спросил восторженно глазеющих ребятишек:

- А поведайте-ка мне, добры молодцы да красны девицы, не видали ли вы нонеча отрока неразумного, Никиткой Моховым именуемого?

  И показал ребятне картинку. Конопатый сосредоточенно почесал рыжую макушку.

- Каже-ется видел, - протянул он. – Возле речки. Мы там искупнулись сначала на отмели. Потом дождь начался, я домой побежал, а Никита остался и под старую лодку залез, чтоб не вымокнуть.

  Обрадовавшись такой вести, я выспросил у детей, где дорога к речке, и быстро помчался туда.

Тропинка вывела меня на околицу, потом нырнула в негустой подлесок, и вскоре я оказался на берегу узкой, приветливо блестящей на солнышке речки. Над водой кружились ласточки, крупные метелки прибрежного камыша оседлали голубые стрекозы. Я повертел головой. Чистый песчаный берег был пуст, но из ивовых кустов  торчал  край потемневшей кормы старой лодки.  Я бросился туда.

- Эй, Никитка, вылезай, давай! – прикрикнул я, наклонившись и заглядывая под лодку. – Никто тебя не обидит, кончай на сестру дуться!

  Тишина. Под лодкой было пусто.
Я выпрямился и уже немного встревоженно огляделся. Речка-то хоть с виду и мелкая, а течение у нее, похоже,  весьма сильное. Вон как посередке-то плывущую ветку крутит!
Я кинулся к воде. Песок там был примят и затоптан, но ни портов, ни мальчишеской рубашонки, по счастью, не валялось.

- Дале он, что ли убег? – буркнул я себе под нос. – Пройду еще вдоль берега, может, встречу кого.

  И я пошел, время от времени продираясь сквозь густой ольшаник. Почти что непролазные заросли перемежались тут с ровными полянками, где сквозь песчаную почву пробивались сочные хвощи и вездесущий пырей. Продравшись через очередную поросль, я чуть ли не лбом влетел в стену какого-то сарая. Лодочного, судя по прислоненному к стене веслу. За сараем ольшаник кончался, и дальше шел широкий зеленый лужок. У самой воды паслось стадо коров.

Я обогнул сарай и собрался продолжить поиски, но вдруг услышал какой-то шорох. Похоже, он доносился изнутри. Вместо замка к двери вплотную был придвинут здоровенный выкорчеванный пень.
Я прильнул ухом к стене и услышал неразборчивое поскребыванье и похныкиванье.

- Никитка ты здесь что ль? – спросил я, недоумевая, кому вдруг понадобилось запирать мальчонку в сарае.

  Ответом мне был громкий скулеж, переходящий в захлебывающийся рев.

- Сговорились вы все что ли – слезы лить аки та Несмеяна?! – пробурчал я, упираясь босыми ногами в песок и пытаясь сдвинуть окаянный пень с места.

- И какие ж это вороги злобные малыша сюда засадили?!

  После долгих усилий мне удалось- таки сдвинуть пень с места. Кряхтя от натуги, я оттащил его еще чуть подальше и смог, наконец-то, приоткрыть дверь.

- Выходи, чадо горемычное, - со вздохом сказал я, заглядывая в сарай.

  Щуплый светловолосый мальчишка поднял голову и испуганно посмотрел на меня.

- Аленка твоя меня за тобой послала. Да не боись, не гневается сестрица на тебя боле.

- А я и не боюсь! – насупленно возразил  Никита, - Я, может, сам на нее… это… гневаюсь, вот! Чего она на меня с ремнем налетела?

- За дело, стало быть, налетела! – в рифму хмыкнул я, - Неча шкодить, да старинные вещи портить. А раз нашкодил, умей ответ держать.

- Я держал, - упрямо буркнул мальчишка. - Я сразу признался, что нечаянно вазу уронил. Ленка обещала, что если я честно признаюсь, она меня пальцем не тронет. А сама, выходит, соврала.

- Нет, с тобой толковать – это надо гороху наесться, - снова вздохнул я.

- Вылазь, говорю! Сестра ждет, извелась уже вся от волнения. А он тут мне разговоры долгие, аки поп с дьячком, ведет!

  Все еще недовольно хмурясь, Никита вышел из сарая. Тревожно огляделся по сторонам.

- Слушай, а ты пока меня искал, никого на берегу не видел?

- Нет, - качнул я головой. – А кого я мог встретить? Тех охальников, что тебя в

сарай посадили?

- Ага, - печально кивнул мальчонка. - Борьку Ягина с его бандой. Они-то меня и заперли.

- А зачем?! – возмутился я. – Экие злыдни!

- Они всегда так, - грустно ответил Никита. - Делать им нечего, скучно летом в деревне, так они ищут над кем бы поиздеваться. В прошлый раз, велик у меня отобрали. Сами кататься начали, лбы здоровые, и об осину его расколотили.

А в этот раз для прикола в сарае заперли. Мол, пойдем теперь твоей мамаше с сеструхой письмо подкинем. Типа, тебя террористы в заложники взяли.

И пусть твоя семейка побегает, а потом конверт с долларами в дупло ивы на берегу подкинет. А откуда у нас доллары? Мама учительницей в сельской школе работает…

- Сквернавцы поганые! – выругался я. – Ладно, Никитка, пошли домой. Не ровен час, хитники эти и впрямь сюда вернутся.