Очнулся я от того, что ученый, охая и причитая скрипучим голосом, менял на моей пылающей голове холодный компресс. А собака, жалобно скуля, в сотый раз лизала мою ладонь. Но на этот раз хозяину не мешала.

- Быстро выпей это, мальчик! – раздался над ухом строгий голос лекаря.

  Я ткнулся носом кружку и снова закашлялся. Горько-соленое и жутко горячее питье обожгло гортань. Но боль в горле, как ни странно, немного прошла и голова, вроде бы, прояснилась. Я облегченно вздохнул и откинулся на подушку. Бартоломеус заботливо поправил на мне потертое одеяло. Целитель, хмурясь, поманил его в угол комнаты.

- Что вы собираетесь делать дальше со своим незваным гостем? – громким шепотом спросил он, думая, что я сплю.

  Я тихонько наблюдал за их разговором сквозь неплотно сомкнутые ресницы.

Хозяин замка пожал плечами.

- Об этом я пока не думал. Для начала надо, чтобы мальчик выздоровел.

 Лекарь нервно огляделся и, понизив голос еще сильнее, прошипел:

- Мой вам совет: как только мальчишка окрепнет, отдайте его в работный дом.

Зачем вам лишний рот? Вы ведь и так еле-еле сводите концы с концами.

  Бартоломеус отшатнулся от него и гневно сдвинул брови.

- Вы же знаете, каково там приходится бедным сиротам! Из десяти детей до взрослого возраста доживают от силы двое. Голод, унижения, побои, непосильная работа… Я был бы бессердечным чудовищем, если бы послушался вашего совета.

- Да кто он вам, в конце концов? – вспылил лекарь. - Сын, внук, племянник?! Обыкновенный маленький бродяга, случайно попавший в ваше жилье. Зачем вам вообще о нем заботиться? Если даже родная мать бросила мальчишку на произвол судьбы, сбежав куда-то в метель.

  Тут я почувствовал, как глаза горячо защипало, а в горле снова начал расти горький, тугой комок. Мама сбежала… Она бросила меня… А что, если она просто хотела таким образом отвести от меня беду? В голове опять мелькнула мысль, что отца и неизвестного убийцу короля почему-то зовут одинаково. И что мама за несколько дней перед бегством целыми днями плакала и молилась, а родителя, и так редко бывавшего дома, я вообще не видел больше месяца.

От всех этих переживаний у меня заломило виски, и я тихо застонал.

Бартоломеус хотел кинуться ко мне, но лекарь удержал его за рукав.

- Подождите! Вы вообще знаете, что за люди пожаловали к вам в дом?

- Откуда мне знать! – теряя терпение, крикнул хозяин замка. - Я подобрал у ворот умирающую от холода женщину и ребенка, вот и все! Разумеется, я не спрашивал у них подорожную, пуская к своему очагу погреться.

- А напрасно! – гнул свое зловредный целитель, тряся пальцем у самого носа собеседника. - Потому что его светлость, наверняка, уже распорядился перекрыть все дороги. И как только ваши странные гости проскочили через патрули? Да и что делать в такой глуши одинокой женщине с ребенком? Вы не находите, что история получается какая-то странная?

Назойливый и подозрительный лекарь, похоже, давно надоел ученому. Бартоломеус с неприязнью отцепил его лапу от рукава своей мантии и процедил:

- Послушайте, что вы от меня хотите? К чему все эти вопросы и восклицания?

- К тому, любезнейший господин ван Рейн, что прежде чем давать мальчишке приют, не мешало бы сначала узнать его имя - важно изрек целитель.

- Ну, так, давайте спросим!

  Хозяин замка повернулся ко мне. Но меня одолел очередной приступ кашля, и я, побагровев, согнулся вдвое. Ученый всплеснул руками, снова сунул мне кружку с кошмарным питьем, а сам отбежал куда-то в сторону. А вернулся с листом бумаги и обмакнутым в чернила пером.

- Вы полагаете, этот нищеброд умеет писать? – презрительно скривился лекарь.

 Тут я разозлился настолько, что забыл не только про болезнь, но и про всякую осторожность.
 Вырвав из рук Бартоломеуса бумагу, я размашисто написал свое имя: Гай Бальтазар ван Виллерман. Резким движением сунул ее обратно ученому и только тогда понял, что  натворил. Мне не следовало раскрывать свое второе имя и уж, тем более, – фамилию. Раз за тем, кто ее носит, может охотиться стража герцога!

Терзавший меня мучительный жар в одночасье сменился мелким ознобом.

Трясясь то ли от страха, то ли от нового приступа лихорадки я жалобными глазами смотрел, как ученый читает мои каракули, постепенно меняясь в лице.

- А фамилию убийцы короля я, к сожалению, забыл…- бормотал тем временем, мой недоброжелатель. - Кажется, она начинается на «В».. Ну, что там?

  И он нетерпеливо протянул скрюченные, как когти грифа, пальцы к заветной бумажке. Но Бартоломеус, овладев собой, бросил на лекаря спокойный взгляд и нарочито рассеянным движением сунул бумагу в карман.

- Вы были правы, уважаемый, - усмехнулся он. – Мальчик не смог нацарапать даже первую букву своего имени.

- А-а, ну, значит, он всего лишь простолюдин, - разочарованно протянул вредный лекарь. - Гм! И не имеет к совершенному преступлению никакого отношения.

В городе ходят слухи, что убийца происходит из знатного купеческого рода. Впрочем, это уже не важно. Ладно, господин ван Рейн, поступайте, как хотите, а к моему совету насчет работного дома, все же прислушайтесь.

- Я подумаю над вашим предложением, уважаемый, - сказал ученый таким тоном, что мне показалось, будто он хочет стукнуть лекаря кружкой из-под снадобья. – В награду же за труды, позвольте, преподнести вам этот скромный, но полезный дар.

  Он опять метнулся куда-то в сторону, стукнул дверцами потемневшего от времени шкафа и достал небольшой блестящий кубок на хрупкой витой ножке.

- Настоящее золото?! – едва не захлебываясь от жадности, воскликнул паршивый  целитель.

 Бартоломеус грустно кивнул.

- Это память о прошлой жизни. Подарок от благодарных коллег и студентов Лауденского университета. Теперь он мне уже ни к чему, а вам еще может пригодиться.

- И пригодится, не сомневайтесь, господин ван Рейн, - странным тоном, в котором смешивалось заискивание и насмешка, ответствовал лекарь. - У меня дома, знаете ли, семеро по лавкам, да еще лошадь охромела. Так что ваша посудина придется, как нельзя, кстати. Завтра же отнесу ее к ростовщику. Думаю, он отвалит мне за это золотишко, хорошие деньги. Благодарю вас, мэтр Бартоломеус, и прощайте!

 Он коротко поклонился ученому и повернулся, чтобы уйти.

- Погодите! – словно бы через силу окликнул его хозяин замка.

Лекарь обернулся.

- Наверное, не стоит слишком много рассказывать в городе о нашей сегодняшней встрече, - вкрадчиво произнес Бартоломеус. - Лечение маленького бродяги – пустяковый случай в вашей практике. Ничего интересного, согласитесь!

  Гадкий целитель расплылся в хитрой улыбке и подмигнул ученому:

- Я вас понял, господин ван Рейн. Не хотите, чтобы кумушки сочли вас злодеем, отправившим мальчишку в лапы хозяевам грязного приюта.

 Он погладил край торчащего из-под плаща кубка и осклабился еще противнее:

- Конечно же, я буду молчать. Ведь вы так щедро мне заплатили!

  Лекарь сунул драгоценность поглубже в складки одежды, но я успел заметить, как в тусклом свете свечи на золоте блеснула резная гравировка:

россыпь звезд и узкий серп полумесяца.
Бартоломеус опустил глаза и незаметно вздохнул. Дверь за негодяем, наконец-то, захлопнулась. Хозяин замка снова вздохнул и зачем-то заглянул в пустую кружку.

- Ну, по крайней мере, лекарство этого мерзавца  оказалось действенным, - пробормотал он. - Альма, вылезай из-под кровати! И не сердись, что я запихнул тебя туда. Мне и самому страшно хотелось укусить или, как следует, стукнуть гадкого лекаря! Да нельзя, ведь тогда бы он точно донес на нас.

  Бартоломеус сел на край моей кровати, устало сгорбив плечи. Я только сейчас заметил, насколько хрупок, почти невесом, приютивший меня хозяин. Ростом – ненамного  выше меня и в плечах – не шире. Руки – худые, уныло торчащие из рукавов старой мантии, пальцы – длинные и тонкие, как у человека, никогда не державшего ничего тяжелее гусиного пера. Но, когда ученый защищал меня от злодея, он показался мне силачом, настоящим рыцарем!

- Бедный мальчик, - прошептал Бартоломеус и ласково коснулся моего уже чуть остывшего лба. – Ну, что мне с тобой делать? Я – старый холостяк и понятия не имею, как воспитывают детей. Да и припасов в моем старом замке осталось совсем немного, тут уж подлый лекарь прав.

 Я молча, не моргая, смотрел на него, чувствуя, что предательские слезы опять подступают к глазам. Неужели, этот добрый с виду человек все-таки решится выбросить меня на улицу? Зачем же он тогда заплатил целителю за молчание?

- Ты похож на звездочку, сорвавшуюся с орбиты, - неожиданно произнес Бартоломеус  и снова наклонился надо мной, смешно качая крючковатым носом.

- Против воли ты покинул родное созвездие, непознаваемая сила несет тебя сквозь черную бездну мирового пространства, чтобы однажды с размаху бросить на нашу скупую и стылую Землю. Что происходит со звездами, когда они падают с небес? Сгорают ли они в воздухе, не достигая земных берегов? Или, может, ударяясь о твердь, взрываются в страшной вспышке?

  Мне отчего-то стало жутковато. Что говорит о звездах этот странный человек? Как они вообще могут летать и падать? Звезды – это же фонарики, приклеенные ангелами к небу. Так учил меня кюре, и эти слова повторяла мама. А вдруг они и сами не знали всей правды?

 Ученый провел горячей сухой ладонью по моей щеке, стирая слезы.

- Но я не дам тебе упасть, сынок. Раз уж ты, одинокий и обессиленный, залетел в мой дом, я буду оберегать тебя от любой беды. Внешний мир жесток. Покой и уют родного очага, дом, где о тебе заботятся, где тебя любят  - вот то единственное, что действительно нужно человеку в этом мире. Дом и семья делают человека неуязвимым. За долгие годы жизни я так и не обрел ни того, ни другого. Так, может быть, сейчас Мироздание дало мне последний шанс?

 Окончательно выбравшаяся  из-под кровати  Альма весело гавкнула  и лизнула Бартоломеуса в ладонь, а меня – в лоб.

- Ты и в самом деле так думаешь, мудрая собака? – улыбнулся ученый. - Тогда все в порядке. Добро пожаловать в новый дом, Гай!

 Я собрал все силы и хрипло прошептал  на остатке голоса:

- Спасибо, добрый мэтр Бартоломеус.

- Можешь звать меня просто «дядя», - улыбнулся он в ответ.

 - Для твоего отца я все-таки староват, но для дедушки – еще довольно молод.

   Бартоломеус заботливо поправил мое одеяло и ласково сказал:

- А теперь спи, сынок. Тебе надо набираться сил. Я знаю, как тебе сейчас плохо, но завтра снова взойдёт солнце, и наступит новый день. И тебе станет чуть легче. А потом опять взойдёт солнце, и послезавтра снова станет чуть легче. Бегство из дома, скитания, разлука с мамой, болезнь – это просто часть твоей жизни, и скоро она останется позади. Конечно, жить, как прежде, без бед и горя было бы лучше, но в любом случае это уже в прошлом. Жизнь продолжается.

  Скрипучий, но добрый голос хозяина замка продолжает звучать в моих ушах, хотя слов я уже не различаю. И под эти звуки, как под тихую колыбельную, я начинаю медленно проваливаться в сон. На этот раз крепкий и спокойный, несущий скорое выздоровление.

  Кашель и простуда покинули меня довольно  быстро, а вот слабость, вызванная лихорадкой, все никак не проходила. Стоило мне встать с кровати, как я начинал качаться, словно корабль в бурю. Бартоломеус снова принимался метаться по замку, махать в отчаянии руками и впихивать в меня то ломти поджаренного хлеба, то молоко и сыр. А бедная Альма буквально таскала меня   на себе до потайной комнатки в конце коридора и обратно. Но даже от такой короткой прогулки у меня, под конец, звенело в ушах, и перед глазами крутились черно-зеленые круги.
Проклятая зима все никак не кончалась, а когда метели утихали, ученый запрягал в повозку свою единственную старую, но еще  крепкую лошадь и ехал в город за лекарствами и снедью для меня. Подозреваю, что в эти месяцы из его жилища исчезло немало красивых старинных вещей, вроде той, что он вручил мерзкому лекарю. Мне, конечно, было жутко стыдно за себя и жалко доброго человека. Но, что я мог поделать? Порою, отлеживаясь после очередного головокружения, я часто представлял себе, как вырасту, поступлю в войско его величества, завоюю титул и богатство на полях сражения, и вернусь к мэтру Бартоломеусу с кучей золота и богатых подарков. А потом вспоминал, что короля больше нет, в стране, наверное, бушует смута, а сам я – безродный изгнанник, которому лучше из замка и носа-то не совать, а не то  что рваться в ряды гвардейцев. После этого я вспоминал мою бедную матушку, так и сгинувшую той страшной вьюжной ночью, и тихо плакал в подушку.  Я все время задавал себе вопрос: как  она могла покинуть родного сына?! Бросить меня на произвол судьбы, отдав  совсем чужому  человеку!  А, может быть, мама не хотела навлечь на меня опасность? Решив, что одинокую  женщину с ребенком стража догонит быстрее. Потому и ушла, не сказав ничего, не назвав свое имя. Имя жены убийцы государя! Или она просто хотела спуститься вниз, в селение и нанять  там лошадей и повозку для нас? Но покидать теплые стены замка в такую метель – неминуемая гибель, неужели мама не понимала это? А, может, понимала, но ей больше не хотелось жить, раз погиб отец? А как же я?! Почему мысль о брошенном сыне не остановила ее?
Эти приступы тоски продолжались,  и когда я уже почти выздоровел, а к северным горам постепенно начала приближаться весна. Я уже мог ходить самостоятельно, не держась за ошейник верной собаки, и даже помогал ученому носить дрова, растапливать камин и мыть посуду после каждой трапезы. Но меня, то и дело, удушливой черной волной накрывало чувство одиночества и невыносимого горя. Тогда я ронял все, что было в руках, и молча уходил в свою каморку – плакать и вспоминать прошлое. И вот после одного такого приступа Бартоломеус не выдержал!