Девушка приостановилась и внимательно посмотрела на меня. Даже в наступающих сумерках было видно, каким лукавством блеснули ее глаза.

- Хотя ты тоже мог бы пробудить меня от такого сна. Способом, известным всем принцессам.

- Это она на поцелуй среди звезд, что ли, намекает и хочет «продолжения застолья»? - мысленно смутился я, а вслух от растерянности сказал чуть грубовато.

- Да ведь ты не принцесса, и я на принца не похож.  Особенно в этих отрепьях и с вороньим гнездом на голове.  Которое ты любезно  устроила своими лилейными ручками.

  Сандра слегка надулась и отвернулась от меня. Я грустно вздохнул. Вести себя с девушкой, как с младшей сестрой, у меня получалось гораздо лучше, чем пытаться показать, как она мне нравится. В последнем случае, я только краснел и заикался, как дурак, или молол какие-то глупости. А как мне поступать правильно, я не знал. Вряд ли в  рукописях  Бартоломеуса есть рецепт, описывающий, что надо делать парню, если девушка сначала с ним кокетничает, а потом обижается. А спрашивать совета мне не у кого: я ни разу не слышал о том, что мой старик был женат. Или хотя бы влюблен…

И я  поддернул впивающуюся в плечо ненавистную веревку, сказав обычным тоном:

- Ну, вот мы и вернулись. Дядя, наверное, уже заждался.

  Надо сказать, что привычки помногу ходить пешком у меня не было. Я чаще сидел над книгами, как Скупой Рыцарь над своими сундуками, чем разгуливал по окрестностям. В город мы с Бартоломеусом почти не спускались, а  если и делали это – то использовали нашу едва живую лошадь и столь же почтенную повозку. Или я ехал туда верхом. Мои нечастые прогулки вокруг замка – тоже были не в счет. Все мои тяжелые труды  ограничивались работой на  огороде. Но ведь и там – требовалось копать, а не ходить.
Поэтому прогулка к башне лишила меня последних сил. То ли моя стукнутая голова недостаточно вернулась обратно, то ли охапка нарезанных веток показалась слишком уж тяжелой, но в ворота замка я буквально вполз.  С большим трудом переоделся и умылся. И рухнул на постель, решив последовать известной пословице: «Кто спит – тот обедает». Конечно, это было не лучшее решение. Но при мысли о том, что за ужином мне придется еще и разговаривать, у меня кружилась голова. Хорошо, что дядюшка тоже не торопился отрываться от своего телескопа, а Сандра ушла к себе. К тому же я настолько устал, что почти не чувствовал голода.

- Будет лучше, если я немного полежу – сказал я сам себе. – В конце концов, спуститься вниз за куском хлеба и холодного мяса можно даже ночью. А за ужином дядюшка, наверняка, опять начнет приставать с вопросами. Или Берта скажет про короля то, что я не готов услышать. Видит Бог, я не хочу ничего знать! Мне и так тошно от мысли, что я – сын своего отца. Прошлое – ужасно, а Грядущее – туманно. Хоть мой ученый астроном и говорил, что не годится мне в «дедушки», лет ему уже многовато. И все, что ждет меня впереди – это вечная разлука с хозяином замка. Может быть, я и ввязался в спасение короля из одного желания не думать о Грядущем? Или с тайной надеждой умереть,  прежде чем это сделает Бартоломеус? Хотя, следует признаться, что основной  задачи самоубиться, я, конечно же, перед собой не ставил. Просто иногда очень хочется пропустить страшные моменты. Несостоявшегося сокола так и тянет спрятать голову под крыло, и сделать вид, что ничего не происходит…

  Тут я со стыдом вспомнил, что, когда Альма собралась нас покинуть, я тоже внезапно заболел. И провалялся в горячке до того самого момента, как все закончилось.

Дядюшка обозвал мое внезапное нездоровье каким-то сложным медицинским словом. И, по счастью, на меня не обиделся. Но я-то знаю, что причина была вовсе не в том, что я простудился.

- Наверное, я, – просто трус – с грустью подумал я. – Мой детский прыжок   со второго этажа, ни о чем не говорит. И относится  к исполнению мечты, а вовсе не к преодолению каких-то житейских тягот. К тому же, я был совсем мальчишкой  и не задумывался о последствиях. Как пелось в одной балладе – «Мальчику жизни не жалко, гибель ему нипочем»...

  На этой печальной ноте мысли мои окончательно спутались, и я рухнул  в спасительный сон. На этот раз я спал без сновидений, словно провалившись в бездонный черный колодец. А проснулся от страшного сдавленного крика, сменившегося горьким плачем. Я вскочил с постели, ничего не понимая, и кинулся в коридор. В моей усталой замороченной голове отчего-то всплыла жуткая картина в виде десятка злобных монахов, проникших в замок и разыскивающих бедную Сандру.
 Едва я успел выскочить из спальни, как почти сразу же встретил девушку. Причем вначале мне показалось, что я увидел привидение! Сандра бежала по коридору, окруженная облаком серебряных волос, закрыв глаза  и вытянув перед собой руки. Слезы градом текли по ее лицу, рот был жалобно искривлен. Она вскрикивала и всхлипывала  каждое мгновение, а я вздрогнул от неожиданности и попытался задержать ее.

- Сандра, очнись! Что с тобой?

  Она не ответила. Мне показалось, что в этот миг девушка еще спит или пребывает в плену   своего кошмара, не видя и не понимая окружающее. Сразу же вспомнились рассказы дяди о лунатизме. Неужели девушка страдает этим недугом? Только бы она не полезла на башню в этом трансе!
Я попытался осторожно взять ее за руку. Но меня неожиданно опередила Берта. Выскочив, как из-под земли, старуха решительно отодвинула меня в сторону и плеснула Сандре в лицо водой из какой-то странной чаши красного стекла. Девушка охнула, остановилась и медленно открыла глаза. Окинула невидящим взглядом все вокруг, потом посмотрела на меня и вдруг вздрогнула, как от удара.

- Господи, в этом замке наступит когда-нибудь спокойная ночь?

  К всхлипыванию Сандры и бормотанью Берты,  ласково гладившей ее по руке,  присоединился скрипучий фальцет моего дяди. Он вышел из-за угла в мантии, накинутой прямо на ночную рубашку, немного смутился, увидев женщин, но все же повторил возмущенный вопрос:

- Что здесь вообще происходит? Один раз в жизни я решил выспаться, поскольку сегодня пасмурно и наблюдения проводить нельзя. И вот – пожалуйста! Крики, вопли, беготня. Племянник, а ты чего молчишь? Может, хоть ты сумеешь дать всему этому разумные объяснения?

- Я тоже проснулся от крика, дядя, - возразил я. – Мне кажется, Сандре приснился кошмар…

- Просто я дала ей выпить сонного отвара, - пробурчала Берта. - Из той самой травы, что заставляет дело лежать неподвижно, а душу отправляет скитаться по дорогам Прошлого. Но душа моей девочки ушла слишком далеко.

Бог знает, что за ужасы она увидела в своих скитаниях?

  Старуха опять обняла внучку. Вид у нее тоже был довольно растерянный, чего раньше не замечалось. Я молчал, мало что понимая в происходящем. Сандра по-прежнему прижималась к плечу бабки, избегая смотреть на меня. Бартоломеус задумчиво прищурился и покивал:

- Погружение в глубокий транс! Думаю, с нашей гостьей произошло именно это.

Я читал, что мудрецы Древнего Востока обладали такой  способностью и могли подолгу находиться в странном, похожем на сон, состоянии между жизнью и смертью. А когда возвращались из транса – принимались пророчествовать и рассказывать об иных мирах, которые посетили.

- Дядюшка, ваша лекция, как всегда, очень интересна, но ведь Сандре плохо! – взмолился я. – Смотрите, она еле на ногах стоит. Давайте поможем ей и бабушке вернуться к себе.

- Не надо, - еле слышно сказала вдруг девушка. - Мне кажется, то, что я увидела – очень важно. И я хочу рассказать  об этом немедленно! Это связано с нападением на короля Вильгельма.

  На этот раз вздрогнул я, а ученый просто замер в неловкой позе. Потом все мы быстро спустились в зал с камином. Я накидал туда кучу дров,  когда пламя загудело в трубе, согрел котелок с водой и заварил всем крепкий чай. А Берту, норовившую мне помочь, вежливо попросил отойти. Мало ли, что взбредет в ее пророческую голову? А вдруг старушка решит, что  всем нам необходимо срочно отправиться в этот самый транс  и бросит в котел свою отраву!
Потом я принес два одеяла и помог Сандре закутаться в них. Она сжимала чашку слегка вздрагивающими тонкими пальцами.

 Девушка по-прежнему, выглядела испуганной, но взгляд ее уже прояснился.

- Бабушка дала мне выпить сонный отвар из заговоренной чаши, - тихо начала

 Волшебница  свой рассказ. – Потому, что вечером я поведала ей о наших сомнениях по поводу жизни и здоровья плененного государя. Я хотела увидеть короля прямо сейчас. Таким, каким он пребывает в темнице. Но все вышло иначе!

  Она передернула плечами, сделала быстрый глоток и продолжила уже чуть громче:

- Сначала я увидела воду. Много колеблющейся темной воды, по которой метались отблески пламени. Потом услышала истошные вопли, доносящиеся со всех сторон. Огромным костром вспыхнуло что-то впереди, прогремел взрыв, и я увидела взлетающие над водой горящие куски каких-то брусьев, пылающие полотнища огромных тканей. Тогда я поняла: это бой в северном море! Одно из тех сражений, которых вел король Вильгельм на заре своего правления, чтобы изгнать из наших вод корабли чужеземных захватчиков. В мерцающем, то ярко-желтом, то мутно-красном зареве кипела отчаянная схватка! Корабли сцеплялись бортами, люди сошлись в рукопашной, вцепились друг другу в горло, в ход шли ножи, кулаки, любые обломки. И вдруг на носу одного из кораблей я увидела высокую, озаренную отблесками пожара фигуру. Это был наш государь! Он не просто отдавал приказы, а сражался наравне с матросами, и его мужество внушало им еще большую отвагу. Капитанский мостик попытался атаковать какой-то вражеский солдат, Вильгельм взмахнул клинком и прошил его насквозь! Над головой его просвистело ядро и сбило часть мачты, а он только уклонился от летящего обломка и снова повернул штурвал.

  Сандра выдохнула, чуть помолчала и произнесла:

- Потом картина сменилась. Я увидела площадь, до краев заполненную народом.  Толпы горожан, бросающих цветы под копыта коня государя, когда тот въезжал в столицу вместе со своим войском  и вестью о победе. Я видела так же, как Вильгельм спускается с коня и отдает его хромому солдату, говоря, что победил в войне не король, а его отважные воины. Видела, как государь принимает в своих покоях послов и просителей из простого народа. Как он улыбаются люди, видя его кортеж на улицах. Как он беседует с профессорами и студентами университета, как танцует на балу и внимает веселым песням уличных музыкантов….А еще я видела, как мрачнеет с каждым днем лицо его родного брата, и в глазах Филиппа тлеет огонек зависти и злости.

  Девушка опустила голову и отставила пустую чашку. И сказала горьким шепотом:

- А потом началось самое страшное!

  Она снова провела руками по лицу и продолжила глухим тяжелым голосом, напряженно глядя перед собой потемневшими глазами:

- Я увидела высокую дверь и лестницу, ведущую в покои государя. Самого короля, спокойно поднимающегося по этой лестнице. На верхней площадке был  вход в зал, там мелькали слуги и придворные. Вильгельм поднялся наверх, сделал еще шаг… И из-за длинной, спадающей вниз драпировки выскочил человек с длинным кинжалом!!! Сначала я не разглядела его лица.

Наклонив голову, он бросился королю наперерез и ударил его клинком в бок! Вильгельм пошатнулся и начал падать. Я видела ужасную рану, и алую кровь, залившую его бархатный камзол. Придворные дико вопили  и бессмысленно метались. А убийца бился в руках стражников и все кричал, что свершил деяние, угодное богу! На мгновение он повернулся так, что я увидела его лицо…

  Девушка замолчала, а я почувствовал, как невидимая холодная рука сжимает мое сердце все сильнее и сильнее.

- Потом я видела, как государя унесли в его покои, – сказала девушка, не закончив фразы. - Лекарь склонился над ним, но вошедший герцог властным движением руки приказал ему выйти. Разговор двух братьев я слышала плохо. От большой потери крови Вильгельм говорил еле слышно, а Филипп, должно быть, боялся повысить голос, чтоб его не услышала дворцовая стража. Единственное, что мне удалось разобрать, это -  как герцог умолял короля немедленно подписать отречение от престола. Филипп твердил брату, что покушение было небесной карой за его свободомыслие и приверженность к простолюдинам. И теперь престол должен занять он, ведь именно этого хочет Всевышний! Вильгельм не согласился, его бледное измученное лицо исказилось от гнева, и он указал герцогу на дверь. Тогда Филипп лицемерно пожелал ему спасения души и вышел прочь. Так и не позвав к раненому брату лекаря!

  Сандра резко замолчала, словно ее тоже душил гнев, а потом с усилием произнесла:

- Дальше перед моими глазами мелькали только какие-то разрозненные картинки. Как герцог Филипп с балкона дворца объявляет собравшимся людям о кончине короля. Как под покровом ночи из спальни выносят закутанное в темную ткань тело государя  и запихивают его в карету. А потом с размаху бросают на пол каменной темницы. Но еле живой король открывает глаза и поправляет повязку на ране, которую еле успел зашить лекарь. Повязку из куска своей рубашки и того самого носового платка. Последнее, что я видела:  как Вильгельм, цепляясь за решетку, приникает к узкому окну и с жадностью  смотрит в свободное небо. И в этот миг произошло удивительное! Мне словно бы передались все мысли и чувства государя! И я поняла, что, находясь в заточении, он тоскует вовсе не о свободе, нет-нет! Он почти смирился с неизбежностью собственной гибели, но ему противна ее медленная, тоскливая неотвратимость. Больше всего на свете королю сейчас хотелось бы умереть, сражаясь! Если б это было возможно, он, исхудавший и ослабевший, накинулся бы на своего тюремщика с голыми руками. И погиб, дорого продавая свою жизнь! Но хитрый Филипп предусмотрел такой исход. Поэтому стражники никогда не заходят в темницу. В нижней части тюремной двери, раз в несколько недель, открывается окно  и специальные люди герцога, заталкивают туда скудный запас еды и кувшин с водой. Вот и все.

А государь смотрит на небо, и его бледные губы шепчут слова древней баллады: «Разбейте сталь моих оков, верните мой доспех! Пусть выйдут десять смельчаков, я одолею всех!»

  Сандра замолчала. Берта вытерла слезы, а дядя ласково погладил девушку по плечу.