По дороге я вспомнил своего ночного гостя и попытался понять – что это было? Глюк программы – или результат общения с саламандрой? И кто у нас – Король без королевства? Уж однозначно – не Франциск Первый! Где-то мне встречалось такое словосочетание – но французские монархи тут вроде бы не причем.
Я напряг память. А-а-а! Вспомнил! Читал в каком-то романе!!!

«Исторические хроники «доброй старой Англии» донесли до нашего времени поучительный рассказ о курьезе с королем Иоанном Английским, прозванным Безземельным. Он был сыном короля Генриха II Плантагенета и более всего известен тем, что сначала стал безземельным, а потом вообще королем без… королевства. Время царило беспокойное – войны, Крестовые походы в Святую землю, междоусобицы, бесконечная борьба за власть. Незадолго до гибели, король Ричард I Плантагенет, прозванный Львиное Сердце, назначил своего брата Иоанна наследником престола, обойдя законно имевшего на это куда большие права, принца Артура Бретонского.

Трудно сказать, чем руководствовался Ричард, назначив его своим престолонаследником. Многие историки считают, что тот плел заговоры с австрийцами против брата. Конечно, таким рыцарем, как Львиное Сердце, Иоанн никогда не был, но по части властолюбия, коварства и жестокости мало в чем уступал венценосному воителю. Мечта сбылась, вожделенная корона уже в руках! Однако червь сомнений глодал нового властителя: оставался крайне беспокоивший его конкурент на престол.

«– Пока жив принц Артур, мое сердце не узнает покоя – признавался Иоанн доверенному придворному. – Надо его извести! И чем скорее, тем лучше!

– Как извести, Ваше Величество?

– Не понимаешь? – подозрительно щурился Иоанн. – Или прикидываешься? Найди надежного человека, который покончит с принцем ядом или кинжалом.

– Но это же… – задохнулся придворный.

– Молчи! И делай, что тебе велят. – Иоанн бросил на него злобный взгляд. – Иначе покончат с тобой»…

  В общем, грустно там все было в этой Англии! Репутация Иоанна была настолько плоха, что с тех пор ни один английский монарх не называл своих наследников этим именем. И уж явно, не этот мерзавец заглядывал ко мне на огонек. Точнее, во тьму моей души.

- Наверное, он -таки – француз – подумал я. – Хотя, черт побери, намного ли они лучше?!! Достаточно вспомнить Варфоломеевскую ночь, устроенную мамашей короля Карла. А другой Карл сдал англичанам Орлеанскую деву. Так что своего сына я бы однозначно этим именем не назвал!!! При всем моем почтении к господину Мюнхгаузену! Хотя он-то на престоле не был…

  В таверне по утреннему времени было сумрачно и пустынно. Горела всего пара светильников, дальние столики тонули в темноте. Ксантиппа, одетая уже не в винтажное платье, а в скромный темно-синий рабочий халат, услышав мое горячее желание податься в грузчики, только руками всплеснула.

- И вы туда же! Да что ж за времена такие пошли, ежели человеку еще не старому, культурному, интеллигентному податься больше некуда, кроме как пивные бутылки таскать?!

  Я в двух словах, не входя в подробности, обрисовал сердобольной тетушке свое бедственное положение. Она снова вздохнула и с сомнением окинула взглядом мою далеко не атлетическую фигуру.

- Работа у нас тяжелая  и, к тому же, весь день на ногах. Ну, раз думаете, что выдержите – милости просим.

  Хозяйка таверны привела меня в подсобку и распахнула дверь на задний двор, куда как раз въезжала «газель» груженная коробками со съестным и упаковками пива. Как ни странно, я довольно быстро управился с разгрузкой и даже почти не почувствовал усталости. Вероятно, от того, что мысли мои в это время были заняты другим. И витали то вокруг загадочных ночных «гостей», то снова обращались в прошлое, в дни беспечального детства. Когда последняя коробка была уложена на место, Ксантиппа вздохнула и повела меня обратно в зал.

- Поди, не ел ничего с утра, бродяга?- ворчливо, но добродушно спросила она, ставя на стол немудреный завтрак. - Давай, натягивайся! К обеду еще машина должна подъехать.

  Укрепив такими словами мою уверенность, что я принят на работу, хозяйка ушла. Про оплату я ее спрашивать не стал, а вгрызся в суховатый бифштекс с жадностью оголодавшего волка. Потом потянулся за чаем, и нечаянно смахнул со стола кучку каких-то пестрых бумажек. Такими «листовками» в таверне были завалены все плоскости.

Я припомнил, что пока вел с Ксантиппой беседу о моей невеселой жизни, в заведение просочился паренек в яркой кепке и с толстой сумкой через плечо. Видимо, сотрудник какого-то рекламного агентства, разбрасывающий его продукцию во всех многолюдных местах. Мне, в общем-то, было наплевать, какие блага цивилизации воспевали аляписто раскрашенные бумажки.

Но внезапно среди картинок с айфонами последней модели, пылесосами и прочей технической лабудой, я заметил знакомый портрет мужчины с длинными темными волосами, падающими на кружевной воротник.

Растерянно поморгав, я взял рекламную афишку. Нет, изображен на ней был, разумеется, не мой ночной гость, а великий английский драматург. Впрочем, сходство явно просматривалось. Под портретом сэра Уильяма готическими буквами был напечатан довольно длинный текст:

« Международный культурный центр «Шекспирия» приглашает всех желающих принять участие в фестивале театральной самодеятельности «Глобус». Мы ждем вас, непризнанные таланты, из Народных театров, школьных студий и драмкружков! Кто знает: быть может, ваш маленький город станет известен на весь мир тем, что в нем появится новый Эдмунд Кин или Сара Бернар? Дерзайте, будущие гении! Напишите и отправьте заявку на наш электронный адрес и приложите к ней файлом вашу пьесу. Важное условие: пьеса должна быть авторской, совершенно новой, и нигде раньше не опубликованной! Срок подведения итогов конкурса – 30 сентября. Приятный бонус победителю – грант на сумму…».

  Далее шла невообразимая сумма со многими нулями, а ниже - написан тот самый электронный адрес и напечатаны фамилии разнообразных спонсоров этого культурного мероприятия.
Я хмыкнул, повертел афишку и отложил ее в сторону. Попадись мне эта информация пару дней назад, я тут же загорелся бы новой идеей. И принял бы участие в конкурсе вместе с моими друзьями.

А сейчас – чего зря суетиться? Спектакль ставить мне уже негде и не с кем.

Да и подходящей пьесы у меня нет. Все, что было написано раньше – давно где-то опубликовано и поставлено в Народном театре. А сочинять что-то новое – нет ни сил, ни желания. И смысла – тоже нет. К тому же, дней в сентябре практически не осталось…

  Я устало прикрыл глаза. В темноте под закрытыми веками оранжевой бабочкой метался огонек висящего напротив светильника, сделанного в виде факела. Бабочка вспыхнула и превратилась в саламандру, снова дразняще показавшую язык всем моим унылым мыслям. А потом я почувствовал, что сижу за столом не один, и открыл глаза.

  С противоположного края стола на меня смотрела девочка-подросток лет тринадцати-четырнадцати, не больше. Худенькая и щуплая, как птенец. Узкое треугольное личико, свежая царапина на щеке и большие черные глаза, глядящие с недетской тревогой.

Я еще заметил, что короткие темные волосы девчонки были подстрижены до странности неровно, будто она кромсала их в темноте тупыми ножницами. Юная незнакомка нетерпеливым жестом отбросила со лба упавшую прядь и тихо сказала:

- Горечь досады отравляет ваше сердце, сударь. И все же вам, в какой-то степени легче, чем…

- Чем - кому? – одними губами прошептал я, понимая, что со мной опять начала твориться какая-то чертовщина.

  Девочка не ответила. Отвела взгляд и глухо произнесла:

- Вам не наносили удар в спину самые близкие друзья. Вас не проклинали и не тащили на казнь те, которых вы спасли вчера от неминуемой гибели!

  Она снова повернулась ко мне, и меня поразила ярость, полыхнувшая в ее черных глазищах.

- Думаете, я жалуюсь?! Черта с два! Если бы глас с Небес приказал мне: «Сиди дома, плачь и молча смотри, как гибнет твоя страна!», я все равно бы прыгнула в седло. Потому, что самый слабый должен стать поддержкой и опорой! Надежным плечом, когда у сильных не хватает сил. И, даже, знай я там, у крепостных стен Орлеана, ЧЕМ закончится мой путь, я и тогда бы повела войско в атаку!!!

  Незнакомка резко вскочила, подалась вперед. И я увидел, что одета она в бесформенную грубую рубаху, похожую на серый мешок. Но не одежда странной девчонки поразили меня, а ее руки! Тяжелые, натруженные ладони, красные, как от мороза, покрытые мозолями и ссадинами. Они, словно бы, принадлежали другому человеку, намного старше и взрослее моей собеседницы. Такие руки должны быть у того, кто с детства привык к тяжелой крестьянской работе. А крепкие пальцы с узловатыми суставами, могли твердо сжать не только рукоять плуга, но и эфес клинка!
Горячая волна подкатила под сердце. Я тоже вскочил и закашлялся, захлебнулся словами, пытаясь что-то сказать. Девочка сделала шаг назад и улыбнулась неожиданно мягко:

- Мне пора. Вы слышите, сударь?

  Я, действительно, услышал доносящийся из какой-то невозможной дали звук боевой трубы и лязг стали.

- Как тебя зовут? – выдохнул я, почти догадавшись, но все еще не веря.

- Разве это важно? Мое место – там, – спокойно сказала та, кого потом нарекут Спасительницей Франции и Белой Лилией Орлеана. - Моя судьба – спасти родину и погибнуть - оклеветанной. Но вы-то, сударь, еще можете изменить свою жизнь.

- Каким же образом? – прошептал я.

- Станьте сами для кого-то светом и надежной защитой в трудный час. Очень скоро вы услышите крик о помощи. Бегите туда, не раздумывая! Протяните руку страдающему, и увидите, как падут и разобьются проклятые оковы тоски и неверия, в которые вы сами себя заковали! Прощайте, сударь. И спасибо, что написали о девчонке из Домреми.

  Она повернулась и сделала шаг. В этот миг словно пелена упала с моих глаз! Я увидел черный дым над крепостными стенами и языки пламени, почти коснувшиеся плеч хрупкой девочки в сером балахоне.

- НЕ-Е-ЕТ!

  Дикий крик вырвался из моего горла.

Я рванулся к ней, опрокидывая стул, в отчаянии протянул руки, пытаясь удержать, спасти!

- Жанна, Жанна, останься со мной!

  Я выкрикнул эти слова и поймал…воздух.
 Пламя погасло, девочка исчезла.
Плохо понимая, что делаю, я выбежал на улицу и помчался по ней в безумной надежде найти ту, что явилась мне из чудовищного Прошлого.
Сердце билось в груди паровым молотом, а в виски мучительно стучали слова, написанные давным-давно:

Неподвижный холодный туман,
Запах гари и горечь досады.
Жанна д`Арк, не бери Орлеан –
Пусть себе задохнется в осаде.
Словно молния, меч твой остер,

Белый конь, словно молния, быстр.
Только, Жанна, потом ведь костер,
Пламя, копоть и всполохи искр.
Жанна, Жанна, останься со мной.
Я жених твой, твой брат и слуга…
Жанна, разве не страшно одной
Подниматься к небесным лугам?
Бел доспех твой и знамя бело,
И, как саван, проклятый туман.
Только, Жанна, не прыгай в седло,
Жанна д`Арк, не бери Орлеан!
 Кто ладонь над тобою простер?
Раз ты слышишь свои Голоса,
Отчего ж ты не видишь костер,
И огонь на твоих волосах?
Жанна, Жанна, останься со мной.
Я люблю, я люблю и молюсь…
Только ты не зови меня в бой.
Я боюсь. Я боюсь. Я боюсь…

  Очнулся я на пустыре, примыкающем к кладбищу. Даже непонятно – как я на нем оказался? Попасть в «последний приют» можно было только со стороны улицы. А  чтобы проникнуть на пустырь, требовалось пройти все кладбище насквозь  и потом протиснуться в дыру в кирпичном заборе. Это я знал точно, потому  что не раз таскал на этот пустырь растительный мусор из бабушкиной оградки. Но я не помню, чтобы я куда-то заходил, а уж тем более – протискивался. Кроме всего прочего, означенная дыра была в нижней части забора – почти у самой земли. И приходилось сгибаться в три погибели, чтобы в нее проникнуть. Но по улице я – бежал!!! Даже, если предположить, что мой бег по пересеченной местности в голове не отложился, то забор бы я запомнил. Потому, что крепко впечатался бы в него пустой башкой, не успев выполнить достаточно сложный акробатический этюд и  не сообразив пригнуться.
 Трясущимися руками я достал из кармана сигареты  и плюхнулся на землю, привалившись спиной к разбитому забору. Состояние у меня было такое, будто меня только что вынули из-под танка.

- Кажется, тараканам в моей голове срочно требуется дихлофос. А мне самому – гильотина. Ибо лучше все-таки сдохнуть прежде, чем за мной дружно явятся санитары…