На наши голоса откуда-то из недр таверны выскочила …Янка.

- Тетя Ксантиппа, с кем это вы разговариваете? Ой!

  Девушка тоже замерла на месте, а потом произнесла благоговейным шепотом:

- Клинт Иствуд! Дикий-Дикий Вест! Как там, в старом фильме пелось? «А, вот за что я люблю ковбоя? За то, что все есть у него!» Валентин Валентиныч, вы же просто красавец!

- Я не просто красавец, - смущенно ухмыльнулся я. – Позвольте представиться, дорогая автор пьесы. Перед вами стоит исполнитель главной роли. Раз другого идиота не нашлось – придется самому напяливать камзол и шпоры романтического героя.

  Вместо ответа Янка взвизгнула и повисла у меня на шее. И в этот самый момент, по дурацкому закону бутерброда, дверь распахнулась и в зал вошла… Аня.
Далее последовала немая сцена. Я, вначале попытавшийся  неуклюже обнять девушку, дернулся и застыл, как пень. Янка ничего не заметила и продолжала петь мне дифирамбы, обхватив обеими руками. Ксантиппа растерянно переводила взгляд с одного действующего лица безумного водевиля на другое, но благоразумно помалкивала. А я в отчаянии смотрел на Аню, на лице которой удивление постепенно сменялось выражением боли, а потом деланным равнодушием.

- Простите, я кажется, вам помешала, - с ледяной вежливостью произнесла она.

  Я замотал головой, опять не найдя нужных слов. Янка, наконец-то, оторвалась от меня и обернулась.

- Извините, вы пришли слишком рано. Заведение откроется только через час, - тоже не слишком любезно буркнула девушка.

- Пришла-то я вовремя, – парировала Аня, по-прежнему не сводя с меня глаз. - Но, некие слова сказала совершенно зря. Забудьте их, господин сценарист!

  Я обрел дар речи. Но впал в полное помрачение и повел себя, как дурак.

- Аня, познакомься, - промямлил я. – Это Яна Вишневская, автор пьесы, которую мы собираемся ставить.

- Вот как? – все тем же нарочито спокойным тоном сказала Аня. - И сейчас, вы, очевидно, обсуждали самую животрепещущую сцену?

- Пойду-ка я в подсобку, гляну – вдруг машина подъехала?

  Ксантиппа сочла правильным решением:  немедленно ретироваться с «поля боя».

  Тут до Янки, кажется, дошло, что Аня – мне не посторонняя. И девушка попыталась все исправить.

- Валентин Валентиныч меня спас! И мою рукопись тоже! Он такой добрый и смелый. Пожалуйста, не надо на него сердиться!

- Конечно, он очень добрый, - мягко, но с металлом в голосе согласилась Аня. - Всех любит, всех спасает. Особенно, молоденьких актрис.

- Я – не актриса, - буркнула Янка. – И вообще, что я тут с вами разболталась?  У меня же куча дел: посуду тут помыть, папаше позвонить, отчитаться, почему дома не ночевала?

- И почему? – ляпнул я.

  И съежился под новым уничтожающим взглядом Ани.

- Потому что машина хозяйкиного сына сломалась у самого ее подъезда.

И ночевала я у тети Ксантиппы. Все! Я пошла, а вы тут разбирайтесь сами.

  Девушка почти вышла, но обернулась в дверях и сердито добавила.

- Я Валентина Валентиновича обняла из благодарности! Потому что он пьесу мою согласился ставить. Вот! И нечего так на меня зыркать!

  Девушка исчезла в подсобке. Мы с Аней остались одни. Не зная, как исправить ситуацию, я молча подошел к стойке, не глядя, схватил какую-то бутылку  и приложился к ней «из горла».

- Ко всему прочему, ты еще и алкаш, – вздохнула героиня моего романа.

- Алкаши дома сидят, – буркнул я. – Поэтому мне пришлось восстать из гроба, вырядиться попугаем, и прийти сюда. Откуда я знал, что все ТАК получится? Я, вообще-то, работать шел, а не с барышнями обниматься. Впрочем, может, оно и к лучшему?

  Аня недоуменно подняла на меня глаза.

- Что ты этим хочешь сказать?

- Только то, что спектакля не будет. И хорошо, если он закончится, так и не начавшись. Как говорится – «Обидно, досадно, но – ладно». Второй вариант – гораздо хуже.

- Это какой же?

- Мы начинаем КВН, то есть, тьфу! – репетиции. А потом вы с Янкой снова из-за меня ссоритесь, и все летит к чертям! И всем будет «мучительно больно за бесцельно прожитые годы», в смысле, за потраченное напрасно время. К тому же, теперь я совершенно не уверен, что у нас есть главная героиня. Потому, что ты сейчас фыркнешь, дашь мне по морде  и гордо удалишься. А кто играть станет?

- Пусть твоя пигалица сама играет!

- Ага. Щаз! Играть она умеет отлично – но исключительно на нервах. К тому же, у нее имеется злобный отчим, который ни на какую сцену не отпустит.

- Почему это?

- Подозреваю, что он не поклонник театральных постановок. Если он ей даже пьесы писать не разрешает. Да и девочке, похоже, восемнадцати еще нет. Так что по любому потребуется согласие родителей.

- Откуда ты знаешь такие подробности?

- От верблюда. Мог бы рассказать тебе о своем знакомстве с Янкой, но сейчас я должен идти работать. Сорри!

  Тут как раз подошла долгожданная «газель», и хозяйка в приказном порядке вытащила меня из неприятного разговора. И я переключился на весьма увлекательное занятие: упаковки с продуктами надо было не только вытащить из машины, но и удачно найти им место в тесной подсобке. Эдакое «Лего» для взрослых, - как его именует Ксантиппа. Я увлекательно и неторопливо играл в этот «конструктор», предоставив Ане возможность решить самой – в какой сцене идиотского спектакля она пошлет своего героя куда подальше? И бормотал пришедший в голову старый стишок:

Небеса надо мной низким куполом, балаганным шатром небеса.
Водит куклу за ниточки кукольник – обе роли играю я сам.
Эти ниточки – боль, да амбиции, и на них я болтаюсь, смешон…
Хорошо, хоть театр, в провинции, и мой зритель, не столь искушен.

Две дощечки крест-накрест – механика, вся нехитрая схема души.
Сам себя утешаю: «Без паники!». Сам себя заставляю: «Пляши!».
Три аккордика, в первой позиции, а вопрос «быть – не быть» не решен…
Хорошо, хоть театр, в провинции, и мой зритель, не столь искушен.

Вот, какою нелепой картиною и себя я запутал, и вас.
То мне хочется быть Буратиною, то я, вдруг, Карабас-Барабас.
И стою, в центре всей композиции, и не глуп, и страстей не лишен…
Хорошо, хоть театр, в провинции, и мой зритель, не столь искушен.

Впрочем, скоро опустится занавес, и мой зритель пойдет по домам.
В ежедневную скуку и занятость, по своим, неотложным, делам.
Я застыну, не сняв амуниции, сам собою на гвоздь водружен…
Хорошо, хоть театр, в провинции, и мой зритель, не столь искушен.

- Иди, поешь, Буратино! – со вздохом позвала меня заглянувшая в подсобку хозяйка. – Дальше я сама справлюсь.

- Каким манером? – отозвался я. – Вам же заведение открывать и за стойкой торчать.

- За стойкой племянница твоя торчит. И неплохо с этим справляется. Скажи, ей постоянная работа не нужна?

- Ей комната нужна. Чтобы от мамаши с отчимом свалить. Жалко, если Янка свои опусы писать перестанет. У нее – несомненный талант. Но дома ей жить нельзя – там или «папаша» ей голову оторвет, или – она в него ножик воткнет.

- Как у вас, творческих, все сложно-то! – пригорюнилась Ксантиппа.

  Я пожал плечами. У меня самого все было не намного проще. Мне внезапно захотелось к бабушке – но не с дежурным визитом и цветами, а - в ржавую оградку. Но озвучить свое желание я не решился. И просто потащился в зал, напевая песенку «про себя»:

Как хорошо к мустангам   Миччигана 
С подветренной подкрасться стороны,
Но плохо то, что задними ногами
Гнедые бьют не хуже вороных.

Но, что за чудо-шляпа у ковбоя Гарри -
Слегка напоминает колесо!

Она чуть-чуть погнулась при ударе,
Зато все  зубы целы и лицо.

Как хороши красотки Голливуда,
Известно в Калифорнии давно.
Но плохо то, что девушки оттуда
Ковбоев обожают лишь в кино…

Я устало плюхнулся за накрытый столик, стащил с шеи дурацкий платок  и повязал его вместо салфетки, на манер Пятачка из известного мультика. Балаган, так балаган! Янка за стойкой весело хихикнула. И спросила:

- Сварить вам кофе, ковбой Гарри?

- Потом, – вздохнул я. – Лучше подойди ко мне через пару минут. Но сначала я, все-таки, что-нибудь съем.

  Я заглотил супчик, поковырял вилкой бифштекс  и отодвинул тарелку. В груди опять предательски кольнуло. И я невольно поморщился.

- Опять плохо? – встревоженно спросила Янка, не спускавшая с меня глаз.

- Не опять, а снова, – буркнул я. – Иди сюда, разговор есть.

  Девушка послушно опустилась на соседний стул.

- Ксантиппа тебе работу предлагает. Сможешь от матери уйти и комнату снять.

  Она вздохнула.

- А денег хватит? Сейчас даже «кладовочка» стоит – как чугунный мост…

- Если не хватит – я добавлю. Мне они ни к чему. Могу и за миску похлебки работать. Как Шуберт и Ван Гог!

  Янка вопросительно подняла на меня глаза, в которых плескался немой вопрос.

- И ничего с тебя за это не потребую, успокойся! Уголовный кодекс я чту, и с малолетками амуры не кручу – если ты об этом.

  Она смутилась.

- А как вы догадались, что мне восемнадцати нет?

- Ха! Если бы было, то твой поганый «родственничек» на тебя бы не наезжал с такой прытью. Да и ты бы давно замуж смоталась, от греха подальше. Так, что – ты согласна?

  Янка радостно закивала.

- Спасибо, Валентин Валентиныч! Вы опять меня спасаете!

- Не я. А девушка из Домреми, – вздохнул я. – А я только исполняю приказ.

- Чей? ЖАННЫ? Вы что – знакомы?!!

- Виделись. Хотя, возможно, это всего лишь плод моей больной фантазии.

  Янка задумчиво помолчала, потом подняла голову и посмотрела мне в глаза.

- Помните, я вам говорила про три потерянные флешки?

  Я кивнул.

- Так вот – на одной из них была пьеса про Орлеанскую Деву…

- Обалдеть! – сказал у меня за спиной знакомый голос.

  Я оглянулся. За дальним столиком сидела … Аня. И внимательно слушала наш разговор.

- Ты разве не ушла? – удивился я.

  Она пожала плечами.

- Ты же собирался рассказать мне историю вашего знакомства. Но сбежал в подсобку. Вот и пришлось ждать, пока ты явишься обратно.

- Хм! И вы тут не подрались?

- Нет. Мы решили, что при случае поколотим тебя хором, ковбой несчастный!

  Я, как говорится, подобрал челюсть с пола.

- Я сама ей все рассказала, – шепнула мне Янка. – И она вас не для этого ждала. Думаю, что вы помиритесь.

- Если успеем, – пробормотал я, чувствуя, как обеденная зала начинает стремительно кружиться у меня перед глазами…

  Очнулся я на своем продавленном диване. Рядом с вытянутыми лицами стояли Аня, Ксантиппа и какой-то незнакомый парень – видимо, хозяйский сын.

А возле двери дружно вздыхали философы  и всхлипывала испуганная Янка.

- Спокуха на лицах! – улыбнулся я. – Похороны отменяются!

  И прислушался к организму. Сердце недовольно ворочалось в груди, но боль немного отпустила. Ксантиппа повернулась к двери.

- Так, паршивцы, чтобы завтра на работе были! Оба! Пусть юноша отдыхает!

  Потом задумчиво посмотрела на меня.

- Или оставить одного? Как ты тут, Валечка, без присмотра будешь?

- Да все норм! – бодро ответил я.

- Лучше бы ему в больницу – вздохнул «сын».

- Не возьмут, – сказала Аня. – У него прописки нет.

- Нельзя ему в больницу, – шмыгнула носом Янка. – У него видения бывают. Свезут в «дурку», как делать не фиг…

  Девушки переглянулись.

- Мы останемся!