- Друзья мои! – негромко сказал я, чуть откашлявшись, - То, что мы собираемся сделать – сущее безумство и нелепая авантюра. У нас нет ни настоящего помещения, чтоб начать репетиции, ни костюмов, ни денег на них. У нас даже времени почти нет, чтобы подготовить спектакль. И все умные, «серьезные» господа, такие, как Владлен Борисыч, разумеется, поднимут нас на смех с этой затеей. Конечно, ведь им, деловым людям, считающим каждую копейку и живущим заботами сегодняшнего дня, непонятно: как это можно -вспоминать о прошлом, и думать о будущем. А главное – зачем?

Ведь прошлое несет печали, будущее – тревоги. Так не лучше ли вцепиться в нынешний день, сытно зевнуть над урчащими потребностями и поскорее накормить их? Живи от заката до рассвета, ешь, пей, работай и верь, что, кроме этого, в мире больше нет ничего важного! Но сейчас я гляжу в ваши открытые, верящие в бесконечное добро глаза, и ясно понимаю: жизнь включает в себя все, она не имеет границ, она не делится на времена.

И я говорю: живи, люби жизнь, цени прошлое, оно учило тебя, радуйся настоящему, в нем разлита любовь, верь в будущее, оно принадлежит тебе!

И твори, твори, изменяй этот мир к лучшему! Ведь творчество возможно только в несовершенном мире. Так для чего же мы ставим этот спектакль? Нет, не победы на конкурсе. И не для денежного гранта. Мы ставим его для зрителей! Для тех детей, что придут смотреть его в назначенный срок. И если сказанные со сцены слова об Истине, Добре и Красоте, прорвутся через рампу и дойдут до их сердец  – значит, все сделанное нами было не напрасно!

Мы будем и драться, и строить
В погоне за глупой мечтой.
Отвергнув хождение строем –
Построимся в собственный строй.

И кажется – лучше не надо -
Спасибо струне и перу!
И кажется лучшей наградой
Красивая смерть на миру.

  Я процитировал самого себя, и с трудом перевел дыхание. Несколько секунд артисты молча смотрели на меня, а потом раздался гром  аплодисментов. Не аплодировала одна Аня. Глядя на меня открыто и ясно, она сделала шаг вперед и негромко сказала:

- Вот за это я тебя и люблю!

  А потом обняла меня и поцеловала на глазах у всей труппы. Друзья снова разразились радостными воплями, в которых проскакивали смущенные смешки.

- Вот и славно, - не менее застенчиво сказал я, осторожно высвобождаясь из объятий девушки. - Ну, раз, вся труппа единогласно поддержала мое предложение, давайте начнем репетицию. Правда, авторский экземпляр пьесы у меня всего один. Так что придется учить текст с голоса режиссера, как во времена Шекспира. Когда многие актеры были абсолютно неграмотны.

  Тут в двери просочилась довольная Янка, потрясающая пачкой отпечатанных листов.

- Не-а! Эпоха сэра Вильяма временно отменяется. Вот они - роли! Папаша свалил в командировку, комп и принтер свободны, так что я даром время не теряла! Разбирайте тексты, господа актеры!

  Последующие дни слились для меня в одну бесконечную репетицию. Хотя, благодаря заботам Анечки, я при этом что-то ел, а также исправно посещал таверну. Но, даже перетаскивая очередные упаковки, не мог отвлечься от театральных дел. В памяти всплывали осколки ролей, а сознание вело бесконечные диалоги и споры с артистами. При этом нельзя было сказать, что я испытывал большое удовольствие или пресловутую творческую радость. Потому что в готовящемся спектакле мне не нравилось практически все!

- Янка, эту сцену надо переписать!

- Опять?! Валентин Валентиныч, но я уже три раза это делала!

- Значит, перепишешь в четвертый, в пятый, в десятый… Пока реплики не станут четкими, а диалог из болтовни двух кумушек на лавочке не превратится в словесную дуэль.

- Да какая ж вам нужна дуэль?!

- А такая, чтобы зрители не дрыхли во время спора героя и главгада, а кожей чувствовали, как в этой сцене воздух накален и вот-вот клинки зазвенят! Словом, хватит рассуждений – марш писать!

- Нечего командовать! Вы мне не отец!

- А ты, голубушка, пока что не Шекспир, не сеньор Лопе де Вега и даже не Грибоедов! Поэтому будешь во всем слушаться меня – главного режиссера!

Иди! И без переписанной сцены не возвращайся!

  Янка убегала, недовольно ворча и посылая меня к черту. Но потом все же возвращалась обратно, ехидно улыбаясь, и сунув мне под нос свежеотпечатанный текст.

- Вот это – другое дело! Это еще не Шекспир, но уже не артхаус. Теперь обрати внимание на монолог героини…

  Если б я так гонял одну многострадальную драматургиню, было бы полбеды.

Но и актерам от меня доставалось не меньше!

- Любушка-голубушка, в роли королевы эльфов ты совершенно очаровательна! А, если бы еще и реплики подавала с соответствующей интонацией – цены бы тебе не было! Подумай сама, разве может властительница волшебного мира бубнить себе под нос или орать на героя, как торговка семечками на базаре? Больше величия, больше холодного лукавства в голосе! Ты же фея, в конце концов! Поведи плечом этак загадочно! Опусти глаза и брось пронзительный взор из-под ресниц! Пусть этот простой смертный ахнет и замрет перед такой неземной красотой, а потом рухнет на колени и поклянется тебе в вечной верности. Вот так – уже лучше! Репетируем сцену в третий раз!

  Я багровел, как спелый томат, вертелся, будто волчок, подсказывал реплики и ругал бедных артистов на все корки.

- Алеша, дорогой мой, что ж ты делаешь?! Прости за идиотский вопрос, но ты когда-нибудь с девушкой обнимался? Тогда чего ж ты застыл, как статуя Командора из совсем другой пьесы и смотришь на свою невесту со священным ужасом, будто не знаешь, что после объяснения в любви делать полагается? Если ты и на спектакле так же будешь по полчаса думать, то зрители либо примут наш балаган за творение неведомого эстонского гения, либо начнут всем залом громко подсказывать тебе дальнейшие телодвижения! Чтобы избавиться и от того, и от другого – давай-ка начнем всю сцену сначала!

А это кто тут пыхтит, и дубинкой машет? Господи, Ваня, ты ли это?! Только в руках у тебя, по роли, не палка от селфи, и, тем более, не черенок от тяпки, а заговоренный меч. Дай сюда – сейчас покажу, как с ним обращаться!

  И я демонстрировал покорно кивающему богатырю несколько приемов, когда-то подсмотренных мною у старых друзей из клуба исторического фехтования.

Справедливости ради следовало, конечно, отметить, что и своей собственной игрой я тоже был крайне недоволен. И вконец замучил бедную Анечку, проходя с ней по сто раз одну и ту же сцену.
Впрочем, в какой-то прекрасный момент, я, кажется, почувствовал, что реплики главного героя, произносимые мною раньше тупо и деревянно, вдруг начинают звучать тепло и искренне. Словно эти слова сами собой вырвались из глубины моего сердца.

  Мы репетировали финал пятого акта. Мой герой, измученный очередной бесплодной победой над злом, разочарованно молчал, отвернувшись от зрителей куда-то в сторону. Тут, согласно ремарке автора пьесы, Аня подошла ко мне, коснулась плеча и сказала ласково, но чуть насмешливо

- Иногда ужасно хочется подойти к очередному страдальцу, сетующему на несовершенство мира, и предложить ему: - А ты добавь немножечко любви.

  Я поднял голову:

- Во что?

  Аня улыбнулась:

- Да во все понемножку.

  И вдруг заговорила своими словами, которых не было в тексте пьесы.

- У нас на самом-то деле просторные и тёплые изнутри души, и любви там вдосталь, даже если она забилась за подкладку, и нам кажется, что мы её в себе больше не ощущаем. Мало ли, что нам кажется. «Любовь никогда не перестаёт» - это таки были - и остаются - очень верные слова.

Просто вглядитесь в себя попристальнее.

- А что потом? - прошептал я, невольно включаясь в эту импровизацию.

- Потом - на шумной улице, в толкотне локтей и хмурёже усталых лиц, возьми у раздатчика флайеров эту несчастную бумажку, и дай в ответ шоколадку. Или просто улыбнись. Улыбнись, а не отмахнись - это совсем безопасно, но где-то на ангельских приборах на полградуса подскачет температур внутригородского душевного тепла, а ваш Хранитель снимет показатели и с гордой улыбкой скажет: «Это мой там крутит земной шарик, какой молодец!»
Гуляя по парку, собери мусор хотя бы в одном уголке несчастной, загаженной природы, выкинь его в контейнер, вернись и обними, к примеру, большой дуб. Благодарное дерево обнимет тебя, и поцелует в макушку, даже если ты до конца жизни будешь потом считать, что этот жест тебе померещился!

- Кажется, я понял! – окрыленно воскликнул я.

  Обнял Аню и повлек ее к окну.

- Ты сейчас собиралась сесть за компьютер. Постой, твоя работа никуда не убежит. Лучше вместе посмотрим на небо. Взгляни, над облетевшей макушкой клена загорелась первая звезда. Давай устроим сегодня праздник осенних звезд! Им же холодно и одиноко во Вселенной этой бесприютной сентябрьской ночью! Мы заварим крепкий глинтвейн и поднимем бокалы в их честь!

И увидим, как звезды подмигнут нам, услышим их звенящий смех!

  Я еще крепче обнял девушку, уже плохо понимая, репетиция сейчас идет или новое объяснение в наших запутанных чувствах.

- Вот видишь! – шепнула она, погладив меня по щеке. – Это работает. Не суть даже важно – как! Просто пока ты творишь все эти мелочи, негласно озаглавленные выдохом «Я люблю», мир становится всё совершеннее, и ближе к ночи тебя вдруг накрывает безумной нежностью от ощущения неидеальной и абсолютной красоты происходящего с тобой бытия.

  И когда Аня произнесла слово «нежность», я наклонил голову и коснулся поцелуем ее волос.

- Да! – эхом отозвался я. - Это вся любовь, которую я понемногу выдыхал весь день, вернулась и ворвалась в мое растерянное сердце тёплым ветром.

  Аня подняла на меня сияющие глаза. И сказала звенящим шепотом:

- Живи теперь с этим, зная, что менять мир - в твоих силах. Живи! Изо всех сил.

  Я снова привлек ее к себе, и мы замерли, не размыкая рук. И вокруг нас еще долго, почти минуту, царила полная тишина. И лишь потом друзья-артисты потрясенно выдохнули, и стены старого особняка сотряслись от шквала аплодисментов.
Кажется, именно этот момент и стал переломным в бесконечной череде наших репетиций. Артисты все, как один, подтянулись и с каждым новым разом играли все лучше и лучше.
Дней до премьеры оставалось не так много. Но возникли еще кое-какие нерешенные вопросы.

- Где же все-таки достать костюмы? – спросил меня Ваня, перед тем, как распрощаться.

- А, может, сыграете без них? – предложила Янка. – Ну, то есть, в современной одежде. У нас же действие пьесы идет одновременно в нескольких временных пластах. Выйдет, конечно, небольшой артхаус, но, я думаю, это не страшно.

- Нет, костюмы все равно нужны, - задумчиво возразил я.

– Хотя бы какие-то их элементы. Впрочем, насчет этого почти не беспокоюсь.

У моих философов есть волшебная кладовочка, забитая таким количеством реквизита, что можно было бы принарядить всю труппу МХАТа, а не то, что наш маленький Балаганчик.

  Аня с Янкой переглянулись и дружно засмеялись – видимо вспомнив «ковбоя Гарри».

- У меня, кстати, кое-что для вас найдется, - неожиданно вмешалась в наш разговор Ксантиппа.

  Добрая женщина была в курсе -  как я «выкладываюсь» на каждой репетиции, и сегодня закрыла таверну пораньше, чтоб самой посмотреть на это зрелище, да к тому же угостить вечно голодных артистов пирожками собственного приготовления .

- У ва-ас? – хором удивились мы.

- Ну, да. У меня от прабабушки остался сундук со всяким старинным барахлом. Прабабка моя была дочкой купца первой гильдии  и принарядиться всегда любила. Уж не знаю, каким чудом она сохранила все эти тряпки за годы революций, войн и прочего беспредела. Но только в «волшебном» сундучке чего только нет! Кажется, даже бархатный салоп имеется, если его только моль до сих пор не съела.

  Мы дружно бросились обнимать любимую хозяйку таверны.
И на этой бы счастливой ноте стоило бы спокойно продолжать репетиции и готовиться к премьере. Но вредная старуха-Судьба, как обычно, устроила нам подлянку.

В этот день Ваня пришел на репетицию раньше всех. Хмуро ответил на мое приветствие, зачем-то подошел к окну и внимательно осмотрел улицу.

- Тут вот какое дело, - мрачно произнес он. - Владлен-гадюка тоже решил участие в конкурсе принять. Я сегодня заходил в Народный театр – вещи кое-какие забрать. И услышал, как он за стенкой на эту тему со своим помрежем базарит.

- Да неужели? – беспечно хохотнул я. – И что же за пьесу, если не секрет, ставит наш сантехнический гений? О проблемах усвояемости пресловутой колбасы? Или о чести и неподкупности очередного жулика-депутата?

  Ваня не отозвался на шутку. Сжал кулаки и глухо сказал:

- Этот проходимец хитрее, чем мы думали. Он специально сгонял в столицу, откопал там какого-то безумно модного драматурга, и персонально заказал ему нетленку. И, вроде бы, сей опус, ему уже прислали. «Любовник для моей бабушки» называется, если я все правильно расслышал.

  Тут я вспомнил давно сгоревшие в пламени камина «шедевры дамского романа» и развеселился еще больше:

- Это, как в том анекдоте? «Бабушка, а кто такой любовник? – Любовник, внучек, это… это… А-а-а! Караул, совсем забыла!» В общем, открывает бабуля шкаф, а оттуда вываливается скелет в буденовке.

  Мой приятель хмыкнул, но тут же посерьезнел.