- Дела наши хреновые, однако, все не так суицидально, - продолжала свою речь Ираида, разливая чай по цветным чашкам. – Инга Евгеньевна, моя соседка, в прошлом известный адвокат, пишет одну петицию за другой в городской градостроительный комитет. И во все инстанции, связанные с культурой и искусством. Дом-то наш не кто-нибудь строил, а сам граф Павел Юльевич Сюзор. Знаменитый архитектор и общественный деятель. В общем, если нашему особнячку официально присвоят статус «памятника архитектуры», считай, мы выиграли. Однако, до этого пока далеко.
- Да не имеют они права вас сносить! – кипятилась Лика, доставая из объемной сумки какие-то сладости. – Все коммуникации в порядке. Работают так, что новые дома отдыхают. Ладно, дамочки, давайте подкрепимся. Тут я недавно та-акой стресс пережила! Сидела на диете четыре дня. Потом все, как в тумане… Очнулась, когда шоколадку запивала борщом. В общем, не повторяйте моих ошибок!
Девушка выложила на стол коробку шоколадных конфет, покопалась еще в недрах своего, украшенного пластиковыми цветочками баула, и вынула три огромных ярко-оранжевых апельсина.
- Вот! Чтобы разбить серость жизни. Угощайтесь!
Я взяла в руки чудо-плод. Он был приятно шероховатый на ощупь, почему-то теплый и пах просто умопомрачительно. Поблагодарив новую знакомую, я отщипнула кусочек кожуры, вдохнула терпкий и сладкий аромат…
И в этот миг окружавшая меня реальность исчезла.
Я стояла посреди какого-то широкого, сильно освещенного пространства. Было жарко, пахло духами, горячим воском и еще чем-то трудноуловимым, но таким, как пахнут, наверное, старое дерево, картон и клей.
Я слышала громкий, слитный гул, доносившийся сверху и отовсюду. Крики становились все сильнее. Кажется, я различала слова «Браво!», «Виват!», «Бис!» Каким-то непонятным, шестым чувством ощутила, что эти крики относятся ко мне. Теплая волна радости охватила меня. Я растерянно улыбнулась и отвела от щеки упрямый локон. Рука коснулась чего-то гладкого и упругого.
На мне было надето очень странное платье: шелк, атлас, бесконечные оборки и высокий кружевной воротник. Точно у испанских королев на старинных картинах!
И тут я почувствовала на себе чей-то взгляд. Он был добрым. Теплым и ласковым.
И мне захотелось увидеть лицо смотрящего. Я запрокинула голову.
Сердце вдруг взволнованно заколотилось, а внутренний голос крикнул: «Лови!».
Я вскинула вверх руку. И успела поймать на лету круглый золотистый плод.
В ту же секунду картинка изменилась. В лицо повеяло морозным ветром. Колкая россыпь снежинок осыпала щеки.
Среди белых, очень высоких сугробов горели костры. И экипажи, вместо колес поставленные на полозья развозили куда-то людей, одетых в шубы и подбитые мехом плащи.
От лохматых лошадей валили клубы пара. Но мне не было холодно на морозе. Я стояла, улыбаясь, возле дверей ярко освещенного здания и мою ладонь грел маленький, словно бы светящийся изнутри теплым оранжевым светом, апельсин.
Кто-то встал рядом со мной . И я вновь почувствовала этот удивительный взгляд, от которого начинали пылать щеки и биться сердце. Который хотелось ощущать на себе целую вечность!
Но я не смела на него ответить. И только трепетно вздохнула, опустив ресницы.
Тот, кто стоял рядом, коснулся моей руки. И накрыл ладонью лежащий в моих пальцах плод.
- Маленькое золотое солнце среди снегов севера.
Голос его был удивительно мягким, с легким придыханием и чуть заметной хрипотцой.
- Пусть этот подарок напомнит вам цветущие долины вашей родины.
Я не видела лица говорящего. Но заметила родимое пятно на его руке - между средним указательным пальцем. И чуть подняла голову, чтобы все-таки взглянуть собеседнику в глаза.
Но в этот момент кто-то сильно встряхнул меня за плечи:
- Рин, да что это с тобой? Никак уснула? Или плохо тебе вдруг стало?
Лика трясла меня, жалобно ахая и всхлипывая. Ираида Леопольдовна набрала полный рот чая и со всей силы прыснула мне в лицо.
- Не надо больше! Я в порядке! – пискнула я, отворачиваясь от следующей порции «лекарства».
Лика отпустила мои многострадальные плечи и вновь заохала:
- Да объясни, наконец, что с тобой сейчас было?
- А что со мной было? – тупо повторила я, чувствуя почему-то жуткую усталость.
- Начала лопать апельсин и вдруг впала в ступор. Может, у тебя аллергия на цитрусовые?
- Нет у меня никакой аллергии, - вздохнула я, потирая ноющие виски. – Просто из-за этих перезвонов ночью толком так и не выспалась. Вот, наверно, и дрыхну в хомуте.
А если учесть, сколько ночей до этого я прокантовалась в полудреме на вокзалах…
- Ни слова больше! – возопила Ираида. - Иди обратно и ложись отдыхать. Лика, хватит жрать! Лучше проводи Рину, чтоб она по дороге никуда не брякнулась. А как время дозора настанет, я тебя разбужу.
- Чё сразу жру-то??? – обиделась спортсменка. – Просто подкармливаю бабочек в животе, тараканов в головеь и кошек на душе.
Мы поднялись наверх. При этом моя новая подружка довольно бесцеремонно волокла меня за шкирку, контролируя процесс перемещения. Мне оставалось только послушно перебирать ногами.
- Куда тебя тащить-то? – деловито поинтересовалась она. – В спальню?
- Лучше в кухню, – пискнула я.
После всех проглоченных сладостей мне внезапно захотелось селедки.
А она, помнится, в холодильнике присутствовала. Лика сгрузила меня на стул и оценивающим взглядом провела по «батарее» пустых бутылок, стоявших возле помойного ведра.
- Мда! А дядюшка времени не терял, – изумилась она.
- Он не один пил, – хмыкнула я. – У него гости были. Хотя я, понятное дело, не в счет. Из меня такой же алкоголик, как из тебя – кугелягер!
- КТО?
- Шарикоподшипник, – хихикнула я. – Я, как сорока, тащу все интересное к себе в лексикон. И частенько цитирую покойного дедушку. Он бы сейчас сказал: «бе - идиш зе мацхик». То есть – на идише это смешно.
- Ты что – все языки знаешь? – растерянно спросила Лика.
- Не-а. Только немецкий, польский, английский, испанский и еще немного латышский и литовский. А идиш на немецкий похож. Дед с бабкой на нем говорили, когда хотели втихаря от меня что-нибудь обсудить. Совершенно не догадываясь, что я их понимаю.
- Эх! А я вот даже школьный английский толком не осилила, – вздохнула наша спортсменка. – С другой стороны – нафига он мне?
- Ерунда! Можешь приходить сюда заниматься. Я помогу. Никогда не знаешь – где знания понадобятся. Если бы не мой испанский, так бы я на вокзале и жила! Твой дорогой дядюшка с его Эстебаном очень удачно подвернулись! Кстати, интересно, доехали они сегодня на экскурсию – или в какой гостинице дрыхнут? Выпили-то они прилично! Жена бы за такое уже запилила…
- Да некому пилить-то! Нет у дядюшки никакой жены! Не сподобился! Бабушка Фаина у нас была с большой при… То есть, я хотела сказать – придурью. И всех потенциальных невесток разогнала еще на конфетно-букетном этапе. Так что дядя Ваня у нас женат исключительно на своей науке.
- Бывает, что ж,– вздохнула я. – Может, оно и к лучшему. А то попалась бы какая коза, вроде моей мамаши – и воспитывал бы чужих детей…
- Да он и так – воспитывал, – усмехнулась Лика. – Меня и кузена моего, Витьку. Думаешь, почему тут мои вещички валяются? Я ж у дяди практически живу.
- Ну вот… А я, выходит, тебя из комнаты выжила?
- Фигня! Я прекрасно могу в кабинете ночевать, когда тут загадочные гости не присутствуют, – фыркнула Лика.
- Лучше я – в кабинете. А то неудобно как-то.
- Неудобно на потолке спать – одеяло спадает. Ладно, пойдем, я тебе там постелю. В кабинете и, правда, лучше – там окна на канал выходят.
Я тут же радостно замурлыкала песенку:
Моё окно выходит на Неву, и я живу в согласии с рекой.
Когда грущу, я подхожу к нему, чтоб обрести утраченный покой.
Всё хорошо: шептание волны в вечерних сумерках, и полдня пестрота,
И утренняя свежесть тишины, и серой непогоды маета.
- Канал, конечно, не Нева – но тоже подойдет!!!
Впрочем, когда мы зашли в кабинет, радость моя тут же угасла. Потому что рядом с письменным столом я увидела злополучный пакет с гравюрами. Видимо, наши «пьяные ежики», пребывая в некотором неадеквате, про него и не вспомнили.
- Ы-ы-ы! – завопила я. - Сaramba! Hostia!!!
И огорченно добавила:
- Твою же мать…
- Чо-то не так? – спросила Лика.
- Все не так! Эти два профессора кислых щей, будучи в подпитии, оставили здесь гравюры. А они стоят – как чугунный мост! Или – как три ваших особняка. Как я теперь из дома выйду?!! А мне завтра на занятия!
- А что в них такого-то? В картинках этих?
- Во-первых, они очень старинные. Гравер этот, насколько я помню, умер, когда вашего особняка еще и в проекте не было. Во-вторых, они жутко редкие и дорогие! Пьесы Шекспира иллюстрировали многие, но не всем это удалось.
- А посмотреть их можно?
- Давай рискнем – сказала я, аккуратно разворачивая плотную бумагу. - Хм! Посмотри, какие чудеса на виражах! Удивительно красивые гравюры! Даже время не смогло испортить живость взглядов, красоту лиц, тонкость поз и жестов. К своему стыду, некоторые из героинь мне совсем незнакомы, но женщины, тем не менее, просто прекрасны!
- А почему эта девушка на тебя похожа? – удивилась Лика, разглядывая красотку в колете.
- Мне бы тоже хотелось это узнать, – вздохнула я. – Насколько я помню, в восемнадцатом веке я не жила. И с автором портрета – не встречалась. Хотя сейчас меня куда больше волнует вопрос – что мне с этим великолепием делать?!!
- Во-первых, не тебе, а нам. Неужели ты думаешь, что я тебя брошу? Во-вторых, можно позвонить дядюшке, выяснить – где он со своим испанцем пребывает, а потом вызвать такси и отвезти «ежикам» их имущество.
Но – позвонить не вышло. «Абонент – не абонент», – сказали нам в телефоне.
- Ладно, не дергайся. Пойдем другим путем. Тут у Ванечки сейф имеется…
- А, если пожар? – уныло поинтересовалась я. – Да и как ты пароль к нему подберешь? В смысле шифр?
- Спокуха на лицах! Плавали – знаем. В смысле – лазили.
И Лика шепнула мне заветную комбинацию из трех слов – одно из которых было матерным, а второе – не совсем литературным.
- А Жан Феликсович-то у нас – забавник! – фыркнула я.
- Не, это не он! – хихикнула Лика.
– Это у братца двоюродного такой пароль на ноуте стоит. А я подглядела.
И, когда дядюшка попросил поставить на сейф шифр, то его и запиндюрила. Никто не догадается! Тем более что эту хрень еще и цифрами надо набирать, а не словами! А сейф, кстати, крутой и навороченный – который в огне не горит и в воде не тонет. Да и помещается он не здесь, а в подвале. А подвалы у нас – ого-го! Там два музея можно спрятать – без шума и пыли - не то, что несколько картинок. Так что – не боись! На лекции ты всяко завтра попадешь. А сейчас давай чего-нибудь пожуем, да спать заляжем. А то в полночь бабки явятся – на Дозор будить.
- Да-а! Сильно ваши бабушки к родному дому привязаны. Раз из себя народную армию создали.
- Дык не хотят они никуда переезжать. И расставаться не хотят. Тут же до революции Дом Трудолюбия был. А они все – потомки тех тетушек, которые в нем трудились. Бабки ихние в Гражданскую тут сначала прятались, а потом жить остались. А наши старушенции тут перед войной родились.
- А какое отношение к этому дому тогда Жан Феликсович имеет? Он же вроде какого-то художника потомок?
- Ха! Так это по мужской линии. А была еще прабабушка – поставленная над Домом надзирать. И квартирка у нее была – вот эта самая. Ну, потом, трах – бах – революция. Родню, понятное дело – раскулачили, уплотнили, выслали.
Дядя Ваня в итоге в каком-то Павлодаре родился. Потом - вернулся, выучился, стал хорошо зарабатывать. И полдома выкупил. А на другую его часть какая-то фирма зарится, или - две? Плюс церковные деятели нудят про то, что это было богоугодное заведение, и надо бы домик вернуть. Но пока они между собой бодаются, бабки надеются успеть его в памятник оформить. Но боятся, что все, кто не при делах, могут наш особнячок порушить. Вот старушонки свой Ночной дозор и собрали. А заодно и дядюшку туда загнали. Ты у него в подставке для зонтиков биту бейсбольную видела?
- Не-а. Не успела. Он мне только про веревочную лестницу говорил.
- Ну, налюбуешься еще. А заодно и с «одуванчиками» нашими божьими познакомишься. А кроме всего прочего – оценим ситуацию. И подумаем – не позвать ли сюда мальчишек из секции бокса?
И Лика полезла в недра холодильника, весело напевая:
Поспели вишни в саду у дяди Вани. У дяди Вани поспели вишни.
А дядя Ваня с …Эстебаном нынче в бане, а мы с друзьями погулять, как будто вышли…