С разбегу влетев в маленькую, заваленную игрушками комнатку, я опустила Лесли на пушистый мягкий ковер, плюхнулась рядом  и приказала страшным голосом:

- А ну, живо обращайся, превращайся или, как это у вас, домовых, там называется?! Словом, стань сейчас же мальчишкой, а то, как наподдам!

Котенок пискнул, вздыбил шерсть, и спустя секунду мокрый, как мышь, Домовенок, стуча зубами, сидел на полу. Не теряя времени, я принялась стаскивать с него красную рубашку, колпачок, штаны.

- Ай! Госпожа, что вы делаете?! – при этом несносный мальчишка громко верещал и пытался сопротивляться.

-Стараюсь не дать тебе заболеть, чудище ты лохматое!

Я закутала Лесли в свою, по счастью почти сухую шаль и принялась яростно его растирать.

- Я вас стесняюсь! Ой! А Домовые никогда не болеют! Апчхи!

- Вот-вот! – бормотала я, с радостью чувствуя, что ледяные лапки домовенка под моими энергичными движениями постепенно начинают согреваться.

- Как по веткам скакать – так это мы не стесняемся! В постель ко мне лазить – тоже! А как лечиться – так, ой, госпожа, не надо! Кстати, хватит уже называть меня госпожой! Лесли, ты  прекрасно знаешь, что  я никакая  не волшебница и не хранительница.

- Но так положено… госпожа, - робко возразил Домовенок.

Он растерянно моргал  голубыми глазищами.

- Ведь хозяйка дома – теперь вы.

- Все равно, я к этому не привыкла. И вообще! В одной старинной книге было сказано, что спасенный тобою человек становится тебе братом или сестрой. А разве родственников называют господами?

- Выходит, мы теперь, родня? – хихикнул Лесли. – И как же мне тебя называть, дорогая… тетушка?

- Зови меня Джилл. А по возрасту я тебе скорее в сестры гожусь. Хотя подумаю еще – хочу ли я иметь такого непоседливого брата. Кстати, о племянниках! То есть о Юстасе! Ты говорил, что нашел тут нечто необыкновенное?

- Да-а! Госпо… то есть Джилл, я тебе сейчас такое покажу!

Домовенок вскочил, но запутался в моей шали и шмякнулся обратно на ковер.

- Погоди, не скачи, а то  нос себе расквасишь. Надо бы тебя, дорогой родственничек, переодеть.

Я глянула по сторонам,  быстро схватила какую-то куклу и стянула с нее панталончики с розовой распашонкой.

- Это подойдет!

- А-а-а! Не хочу в   девчачье переодеваться! - снова завопил было Лесли, но я уже натянула на мальчишку шелковые тряпочки, слегка подшлепнув его при этом.

- Не капризничай! Тебе сейчас главное – опять не замерзнуть.

С этими словами я сдернула с другой куклы какое-то подобие горностаевой шубки.

- Вот так-то лучше, - заметила я, любуясь результатом.

Разрумянившийся кудрявый Домовенок в новом наряде стал похож на роскошного пупса с витрины  дорогого  магазина игрушек.

Мальчишка недовольно фыркнул, попытался оборвать кружево на штанишках, а потом решительно сказал:

- Ладно. Шутки в сторону. Ты хотела узнать, что я здесь нашел? Посмотри-ка туда, Джилл!

Лесли шагнул в сторону большой кучи игрушек, сваленных в углу. Я подошла поближе, но ничего интересного там не заметила. Кукольный замок освещался лишь падающим  из окна светом фонариков,  и в такой полутьме  трудно было что-то увидеть.

- И что ты собрался мне показать?

- Неужели не разглядела? Эх, ты, а еще волшебница называешься! Возьми-ка в руки вон ту куклу.

Я буркнула себе под нос что-то про невоспитанных мальчишек. Но игрушку покорно  взяла. И тут же потрясенно ахнула.
Никакая это была не кукла!

А самая настоящая Большая Королевская печать!

Только ее круглая деревянная рукоятка была обмотана куском красного шелка, как юбкой, и сто раз перевязана голубыми бантиками. А на верхушку рукоятки неизвестный злоумышленник нахлобучил какое-то подобие крошечного чепчика. Действительно, девочка лет четырех вполне могла принять эту странную штуку за новую игрушку.

- Что бы по этому поводу сказал великий Пат Пинкертониус? – ошарашенно прошептала я, вертя в руках потерянный и найденный символ городской власти. – Наверное, он сказал бы: «Лист надо прятать в лесу!»

- Кто что сказал бы? – тут же влез в мою умную беседу с самой собой несносный Домовенок.

- Один герой. Я тебе потом про него расскажу.

- А что мы будем с этой штукой делать? – Лесли все не умолкал. – Прямо сейчас отнесем ее бургомистру?

Я медленно покачала головой:

- Ни в коем случае! Если мы прямо сейчас отдадим печать Ламберту, то никогда уже не узнаем, кто и зачем ее украл. А вдруг вор, пользуясь безнаказанностью, продолжит свое черное дело?  Так что давай, как говорил великий сыщик, рассуждать логически. Сию секунду преступник за печатью не прибежит. Не для того он ее тут прятал. Может, он собирается с ее помощью шантажировать правителя города? Не-ет, думаю, что все обстоит иначе. Завтра злоумышленник дождется, пока бедный бургомистр потащится в магистрат признаваться о потере знака  своей власти. И только Ламберт завершит  скорбное повествование, в ратушу тут же явится вор с печатью в руках. И потребует вознаграждение за ценную находку! А то и должность бургомистра вместо бедняги Ламберта!

- Мы не должны этого допустить! – по-взрослому твердо сказал Лесли.

- И не допустим! Но тебе, родственничек, придется посидеть в засаде. Оставайся- ка до утра в игрушечном домике. А утром, если появится некто, желающий схватить именно эту куклу, сразу  сообщи об этом дедушке.

Сумеешь?

- Конечно! Мы – Домовые испокон веку умеем обмениваться мыслями на расстоянии.

- Вот и хорошо! Но ни в коем случае не пытайся остановить злодея! Ты меня понял, Лесли?

Домовенок кивнул, но на его мордочке тут же засияла та-акая плутовская улыбка, что я только тяжко вздохнула.

- Кажется, я нечаянно подала тебе идею для очередной каверзы. Послушай, Лесли, все очень серьезно! Наш преступник владеет магией.

- Почему ты так решила?

- Потому что иначе он не смог бы открыть сейф с печатью, запертый  охранным заклинанием. Но владение магией  существенно снижает количество подозреваемых.

Я устало потерла виски.

- Ладно, дружок, нам пора отдохнуть. Ты можешь снова стать котенком и улечься  в этой игрушечной кроватке. А я, пожалуй, пойду на  дурацкий званый ужин. Понаблюдаю за гостями. Вдруг по каким-то случайно оброненным фразам мне удастся вычислить преступника.

Котенок, блаженно урча, свернулся клубочком на атласной подушечке.

Я прикрыла Домовенка одеялом и вышла из «кукольного замка».  Попыталась выжать насквозь промокший подол многострадального платья и задумчиво хмыкнула. Пожалуй, на концерт мне придется пойти еще и потому, что в натопленных комнатах можно будет согреться. Присяду скромненько в уголок, дабы не шокировать местную аристократию своим видом, послушаю, что там столичный маэстро играет, и понаблюдаю за гостями Ламберта. Вдруг преступник, и вправду, выдаст себя.

С этими мыслями я добрела до дома бургомистра. Тихонько просочилась в полуоткрытую дверь. Лакеи, стоявшие по обеим сторонам пышной, ведущей на второй этаж лестницы изумленно воззрились на меня, но задерживать не стали.
Я вошла в зал и огляделась. К счастью, мое появление осталось незамеченным.
В большом, ярко освещенном помещении было немного душно. Сладко пахли розы, орхидеи и лилии в расставленных на полу больших высоких вазах.  А увлеченно болтающие господа и дамы уже рассаживались в кресла,  стоявшие посередине зала. На его противоположном конце возвышалось нечто вроде небольшого помоста. Очевидно, это подобие сцены соорудили специально для важного музыкального гостя.
Ну, и ладно, пусть себе играет, а я тихо пристроюсь в желанном теплом уголке. К примеру, вот тут, за большой корзиной с цветами.
Стараясь по-прежнему не привлекать к себе  внимания, я шагнула к свободному креслу. Со вздохом облегчения плюхнулась в него и застыла, полузакрыв глаза. Ох! Как говорится, «пусть весь мир подождет!»

Но внимательно прислушиваться к светской болтовне я не перестала. Хотя темы для разговоров были все какие-то неинтересные. Сбоку болтали о погоде, сзади какой-то толстяк в коричневом сюртуке завел бесконечную беседу о двадцати метрах сукна, проданных с барышом. Тоска, одним словом, как я и полагала.

И тут на помост поднялся хозяин дома. Разговоры сразу ситихли.

Ламберт кивнул гостям. Произнес  слова приветствия, обводя рукою зал. Потом сделал паузу и торжественно воскликнул:

- А теперь, господа, долгожданный сюрприз! Сегодня нашу скромную провинциальную обитель почтил своим присутствием сам непревзойденный Рональд Эртон. Маэстро из столицы! Поприветствуем!

Зал взорвался аплодисментами.
На сцену, сжимая в руках гитару, поднялся… спаситель Лесли.

 Сначала я не поверила своим глазам. Отбросив сонную одурь, подскочила на месте и уставилась на артиста во все глаза. Это, несомненно, был он – мой улыбчивый партнер по невольному купанию в пруду. Переодевшийся, снявший мокрый сюртук и оставшийся в черной шелковой рубашке с серебристыми манжетами.
Юноша шагнул к краю сцены и изящно поклонился. Взгляд его в этот миг был сосредоточенным и одновременно чуть отрешенным. Как будто музыкант вглядывался во что-то невидимое публике. Легкая улыбка тронула его губы. Рональд опустил голову и коснулся струн.
Звенящий аккорд разбил повисшую тишину.
Нет, это волна с силой ударила о край скалы! Горное эхо вскрикнуло, заплакало, запело и понесло летящую мелодию сквозь путаницу фьордов, над бесконечными дюнами, по пронизанному лучами закатного солнца прибрежному лесу.

Но только каждый луч –  был на самом деле поющей струной, и северный ветер то резко рвал их, заставляя грозно гудеть басы, то бережно перебирал одну за другой, и тогда хрустальный звон флажолетов искрами звездного серебра сыпался в волны.
Новый мощный аккорд разорвал нависшие над горизонтом тучи.

А ветер угомонился в скалах, и светлая,  нежная, как голос матери, поющей малышу колыбельную, мелодия поплыла над засыпающим берегом.

А море бережно гладило седые, иззубренные камни.
И я услышала ясный и звучный голос маэстро:

- Тих вечер. Ни одна не кружит птица.
Морская гладь – расплавленный сапфир.
С небес на умиротворенный мир
Лазурное сияние струится.
Простерлись  в синеватой дымке дюны.
И спорит с общею голубизной
Лишь белый парус, слившийся с волной. 
Восходит он, как полумесяц юный.
Настолько это счастье совершенно,
Что к горлу вдруг подкатывает ком,
И море плачет горестно о том,
Что солоно оно, что неизменно.

Перебор струн разлетелся россыпью закатных бликов  и погас вместе с ушедшим за край горизонта солнцем.

Несколько секунд в зале царила  абсолютная тишина. Я видела потрясенные, чуть побледневшие от волнения лица зрителей. Некоторые дамы вытирали слезы…

А потом тишина взорвалась неистовыми криками:

- Браво, маэстро!

- Это было великолепно!

- Божественно! Грандиозно!

- Чудо! Волшебная сила искусства!

Хозяйка дома уже поднималась на сцену с букетом алых роз для Рональда. Юноша встал.  Мне показалось в этот миг, что гитара в его руках лучится таинственным золотым сиянием. Но, может быть, виноваты были всего лишь блики свечей, играющие на блестящем темном дереве. Рональд поднес руку к груди и почтительно поклонился публике. Он снова улыбался, на этот раз чуть растерянно. А взгляд оставался по-прежнему напряженным и немного отрешенным.

- Он еще не здесь, - поняла я. - Он все еще там, в мире, созданном его музыкой. Поистине сила искусства превыше любой магии!

Силы Небесные! Выходит, это Рональд спас моего котенка в пруду. А я со своей неуклюжестью, похоже, совсем загубила концертный сюртук бедного юноши. Хотя маэстро на меня, вроде бы, не обиделся. Все-таки до чего же здорово, когда талантливый артист оказывается еще и добрым, хорошим человеком!

Но я, кажется, постесняюсь подойти к музыканту. Тут я покосилась на свои мокрые башмаки. И понадеялась, что кожаное кресло не слишком пострадало от моей мокрой юбки. Хм! Как бы мне незаметно с него удрать и поудачнее переместиться к выходу?