И тут мы неожиданно замолчали, обнаружив кое-что, чего сначала не заметили в пылу разговора. Колеса молчали. Поезд неподвижно стоял, а ветер, залетающий в открытое окно, нес уже не запах морской соли, а медовые ароматы цветущего луга.

- Ексель- моксель - растерянно ляпнул я и еле удержался, чтоб не выразиться покрепче. – Кажется, мы куда-то приехали. Позвольте, господин волшебный машинист! Я, вроде бы, заказывал Базель. А в перспективе – уютный домик в Швейцарских Альпах. Но за окном – ни гор, ни даже захудалого вокзала. Элис, ты понимаешь, что происходит?

  Девушка пожала плечами.

- Не очень. Но раз «Голубая Стрела» остановилась, мы должны выйти на этой станции. Доверься сказке, Себастьян.

- Гм! Я попробую, но все это очень странно. А есть в этом поезде вообще кто-нибудь, кроме нас? Когда мы приехали в Валенбург, в вагоне, кстати говоря, была проводница. Куда же она пропала?

- Наверно, нашла свою  станцию и вышла на ней. А машиниста, между прочим, я еще ни разу не видела. Даже мне не известны все тайны этого поезда, Себастьян. Но знаю точно – он меня ни разу не подводил. Так мы выходим?

- А у нас есть варианты? - проворчал я. – Ладно, пошли. Надеюсь, нам не встретится очередной «милый» городок, страдающий острым политическим расстройством!

 Я спрыгнул с подножки прямо… в густую траву. Потом помог девушке спуститься.
Картина была, прямо скажем, сюрреалистическая! «Голубая стрела» стояла посреди бескрайнего поля. Ярко-зеленая трава оплетала ее колеса, под которыми не было никакого намека на наличие рельсов и шпал. А необыкновенно крупные ромашки, покачиваясь под ветром, касались белыми головками лазурных стен вагона. Кстати, только сейчас я смог разглядеть волшебный поезд целиком. Он, действительно, был окрашен во все оттенки небесного цвета. И ослепительно ярко сверкал, переливаясь в солнечных лучах, как сапфир очень странной формы. Причем вагоны имели вполне современный вид, а вот паровоз выглядел так, словно сошел с кадра какой-то старинной хроники. Круглый, приземистый, со смешной толстенькой трубой. Ободы красных колес блестели золотом. Не поезд – а елочная игрушка! Впрочем, он ведь и появился впервые на страницах рождественской сказки.

Пока я в задумчивости рассматривал наше загадочное транспортное средство, а Элис, присев на траву, беспечно плела венок из ромашек, произошло еще кое-что необыкновенное. Очертания поезда вдруг дрогнули и поплыли у меня перед глазами. «Голубая Стрела»  становилась  прозрачной, таяла, как кусок сахара в горячем чае! Еще мгновение, и она испарилась целиком. Но зато у самых наших ног в густом сплетении цветущих трав обозначилась довольно прямая тропинка. Черт знает, кто ее протоптал! Элис поднялась, отряхнула ладони и надела на голову белоснежный венок. А потом ободряюще улыбнулась мне:

- Не удивляйся, Себастьян. Я  уже не раз такое видела. Наверно, «Стрела» полетела на помощь кому-нибудь еще. Но она вернется по первому моему зову.

- Допустим, - вздохнул я. – Ну, что ж, пошли по проложенной прямо для нас тропиночке. Знать бы еще, куда нас занесло? В какие неведомые дали?

- Куда вас, сударь, к черту занесло? Неужто, вам покой не по карма-а-ану? – рассмеявшись, пропела девушка.

  Потом сорвала еще один цветок и, повертев его в руках, неожиданно заткнула мне прямо за ухо.

- Ну вот, побредем вдвоем по цветущему лугу, как какие-нибудь эльфы. Знаешь, мне кажется, это очень доброе пространство. Мы же просили тишины и покоя. И вот сказка подарила все это нам.

- Я, вообще-то, свой дом просил, - хотел заметить я, но решил больше не ворчать.

  Тем более  что окружающая природа, жужжание пчел и звонкие трели жаворонков, доносящиеся с высоты, настраивали на мирный, идиллический лад. А Элис в ромашковом венке была чертовски хороша! Словно, и вправду, эльфийка или лукавая лесная нимфа.
И мы двинулись по тропке навстречу неизвестности. Уже упомянутые ромашки, колокольчики, пушистые метелки лилового дербенника, оплетенные бело-розовым вьюнком, ласково касались наших рук. Кое-где, потревоженные нашими шагами, с венчиков цветов поднимались, кружась в воздухе, большие, яркие бабочки. Горячий воздух звенел от стрекотания сотен невидимых кузнечиков. Я шел, жмурясь от удовольствия. И чувствовал, как недавняя тревога постепенно тает, а в сознании начинают мигать разноцветными лампочками успокаивающие мысли. Типа: «Как-нибудь обойдется» и «Все будет хорошо!»

  Элис совсем развеселилась. Бежала впереди меня, прыгая то вправо, то влево, как шаловливый щенок, и что-то напевая при этом. Вот и славно! Девочка заслужила свою порцию ничем не омраченной радости.

Луговая тропинка привела нас под своды лиственного леса. Густого, дышащего прохладой, и, словно бы, очищенного от сухих веток и бурелома. Еще несколько поворотов тропы, и перед нашими глазами открылось лесное озеро. Ясное, светлое, удлиненной формы, оно, видимо, было очень большим. Дальний берег его не был виден нам с этого края поляны. В озере отражался лес. Вода у белого прибрежного песка была такая чистая, что казалась легкой, невесомой. В ней спали, пошевеливая хвостами, маленькие серебряные рыбы. Берега озера заросли высокими цветами и травами. У самых наших ног розовым кустом расцветал кипрей. Чуть поодаль – золотился бессмертник.

А в десятке метров от оборвавшейся у песка тропы стоял…мой швейцарский домик!  Нормальный такой, с занавесками на окнах, ухоженным маленьким палисадником и дымом из трубы. Заборчик, клумбочка, розы на окнах… 

И, что самое интересное, двери его были гостеприимно распахнуты.

- Вот такие чудеса в наших сказочных лесах! – обалдело пробормотал я. – Дорогое пространство, ты как-то очень уж вольно обходишься с моей недвижимостью! Ну что ж, добро пожаловать в мое швейцарское шале, Элис!

- А почему «шале»? – поинтересовалась девушка.

- Само слово пришло к нам из Франции. Обозначало уютный небольшой домик за городом. А вообще такие дома впервые начали строить пастухи когда отправлялись в Альпы на длительные выпасы своих стад. Сначала они складывали из бревен небольшие хижины, но потом научились строить более комфортное жилье. А в восемнадцатом веке этими уединенными жилищами на лоне природы всерьез заинтересовались…догадываешься кто?

- Догадываюсь! Поэты, художники.

- Вот-вот! А также музыканты, философы и прочие творческие люди. Все, кто считал, что для вдохновения человеку необходимо единение с природой. Тогда они дружно потянулись в горы – строить себе такое жилье, пасти коз, выращивать овощи.

- Мы тоже будем всем этим заниматься?

- Гм! Вряд ли. Мой предок, бывший владелец этого местечка, был знаменитым охотником, а никак уж не поэтом и не пастухом. Так что при домике нет ни хлева с домашней скотиной, ни огорода. Но зато имеется камин, овечьи шкуры вместо ковров, обитые мехом стены.

- Шале… - мечтательно улыбнувшись, повторила Элис, когда мы с ней подходили к дому. – Какое теплое слово! Уютное, словно пуховая шаль.

- Это ты верно заметила. Настоящий горный приют для одиноких странников. Не только красивый и комфортный, но еще и очень надежный Фундамент из камня, а мансарда – из деревянных бревен.

- Это для защиты от горного ветра и снегопада?

- Правильно мыслишь! А крыша у шале всегда двускатная, чтобы  дождь и снег  не замочили стены. Кстати, обрати внимание – фасад шале повернут на восток.

И жилые комнаты дома в любое время года освещаются солнечными лучами.

Давай поднимемся по ступенькам на веранду, а потом пройдем гостиную.

  Я неторопливо вел свою «лекцию».

Элис только восхищенно вздыхала, разглядывая мощные потолочные балки, украшенные деревянной резьбой, массивные некрашеные доски пола и высоченные двери из мореного дуба, от которых  так и веяло стариной. Потом она, окончательно потеряв дар речи, неподвижно замерла у огромного, во всю стену, панорамного окна, открывавшего дивный вид на озеро.
Пока девушка любовалась природой, я задумчиво огляделся. Гостиная выглядела так, словно кто-то заботливо приготовил ее к приходу хозяев. В камине жарко пылали дрова. Со всей мебели были сняты чехлы, стулья  аккуратно расставлены вокруг убранного к обеду стола.

- Мда! Все чудесатей и чудесатей, как говорила твоя сказочная тезка. Кто-то терем убирал да хозяев поджидал. Выдь и покажися! С нами подружися!

- Ты смешал в кучу английскую и русскую сказки, - рассмеялась Элис, отрываясь от созерцания пляски солнечных зайчиков на воде.

  Она подошла ко мне и сказала таинственным голосом:

- А, может быть, здесь поселились добрые домовые?

- Я был бы этому рад. Честно говоря, содержать такой большой дом в порядке без целой армии слуг довольно сложно. Ну, что ж! Мысленно поблагодарим того, кто подарил нам этот уют и насладимся трапезой.

  Запеченный кабаний окорок был великолепен. Вино – еще того лучше. А уж черничный пирог по праву заслуживал названия «пищи богов». После ужина посуду я все-таки отнес на кухню и вымыл сам, грохнув, правда, пару бокалов. Домовые – домовыми, а эксплуатировать без надобности доброе пространство тоже незачем.
Элис смущенно сказала, когда я вернулся:

- Не надо было так утруждаться, Себастьян. Убирать со стола – дело женское.

- Моя добрая хозяйка не прав-в-ва! – прогудел я, старательно копируя голос «кухонного робота». – Ее верный механический помощник все сделает сам, сделает сам, сделает сам…

  Я задергался, изображая «зависшую систему». Элис расхохоталась.

- Может вместо вина тебе следовало бы подлить в бокальчик свежего машинного масла, дорогой Дровосек?

- Мои усталые шарниры излечит только длительный отдых, – заявил я, падая на медвежью шкуру возле камина. – А слуховые антенны желают насладиться  странным сочетанием звуковых волн, которые люди почему-то называют «музыка».

- Намек понят! – подмигнула мне Элис.

  Села рядом, достала гитару. Тихо полилась грустная, щемящая мелодия.

Холод снятых оков, шелест чаячьих крыл,
От восторга побед до пробитых знамен.
Я войду в твои сны, как забытая быль,
Звуком тонкой струны…звуком древних имен.

 Я приподнялся на локте. Песня была нежная и светлая. И все же в ней звучала какая-то скрытая тревога. Словно отзвуки грозы далеко за горизонтом.

Теперь так почти не говорят вслух. Я ушел в музыку всем сердцем и душой, словно свернул в знакомый с детства переулок…

Недосказанных строк брешь на белом листе,
Стены зыбких жилищ в золотых облаках,
От сожженных мостов белый след в темноте,
Тонкий образ мечты…горький вкус на губах.

И  я понял, что знаю эту песню. Ее пел как-то во время привала мой друг-музыкант. Командир, правда, ругался и требовал чего-нибудь «повеселее».

Я негромко подхватил мелодию.

Это все, что мы взяли, идя на восход,
Это все, что несли мы в горячих руках,
Через холод и кровь, через тьму непогод,
Это все, что погубит нас в ваших глазах…

И замолчал на полуслове, вспомнив последние слова песни. Но все же взял себя в руки и допел их.

Недописанных строк прихотливая вязь,
Стебли согнутых трав на росистом лугу,

Ты отмеришь мне срок, я уйду, не боясь,
Бросив тело свое…
На твоем берегу.