Она наклонилась ко мне и ласково коснулась губами моих губ. На какое-то время я забыл об усталости и о том, что руки до сих пор дрожат от пережитого нервного напряжения. Осторожно гладил и перебирал шелковистые завитки ее густых кудрей, шепча какие-то глупые и нежные слова. Потом Элис слегка отстранилась и посмотрела на меня долгим и печальным взглядом.

- Ты сильный, – тихо сказала она.

  Я усмехнулся.

- Не настолько, как тебе кажется, детка. Дедовский штуцер оказался мне не по плечу.

  Девушка покачала головой:

- Я не о том. Ты сильный, потому что отвечаешь не за себя. И даже не за своих близких. Ты отвечаешь за весь мир, попавший в твою орбиту.

- Сила притягивает к себе, - я немного смутился и попытался обратить этот странный разговор в шутку. - Так говорят физики. Правда, я в этой науке – абсолютный ноль.

  Но Элис, не обратив внимания на мои слова, продолжала серьезным тоном:

- Сильные люди вовсе не здоровее и не крепче всех прочих. Просто они точно знают, что не имеют право падать в обморок и умирать, пока от них всё еще кто-то зависит. И ты именно такой, Себастьян!

  Она грустно вздохнула и закончила еще слышным шепотом:

- А еще сильные люди очень одиноки. И вовсе не потому, что никого не терпят рядом с собой. Просто… Они же сильные? Вот никому и в голову не приходит, что и им бывает больно, страшно, одиноко, просто тоскливо. Но ведь я - твой друг, Себастьян. Пожалуйста, не скрывай от меня свои чувства.

- Когда это я их скрывал? – немного растерянно буркнул я.

- Ты все время стараешься поддержать меня. Даже когда все плохо, ты улыбаешься и шутишь. Спасибо, конечно. Но если ты захочешь немного погрустить, пожаловаться на жизнь или на нелегкую дорогу, связавшую нас – я с радостью выслушаю тебя.

  Элис улыбнулась и закончила свою речь более веселым тоном:

- Можешь даже немного поныть и поплакать на моем плече. Я не возражаю.

- Ага! Щаз прямо и начну! – отозвался я. – Вот только носовой платочек найду и жалобную книгу в мешке откопаю. А вообще, конечно, спасибо и тебе Элис за теплые слова. Но один восточный мудрец сказал: «Мужчина может плакать в двух случаях: или из-за настоящей любви, или из-за смерти». А поскольку последнее с нами, по счастью, не случилось, и я верю, что не случится…

- А первое? – перебила меня Элис.

  Упс! Кажется, мы опять ступаем на скользкую почву. Что же мне сейчас сказать-то?
Девушка смотрела на меня широко раскрытыми глазами.   Увиливать от ответа под таким взглядом невозможно.

- Что ты хочешь от меня услышать? – медленно произнес я. – Что за время нашего безумного путешествия ты стала мне дороже, чем родная сестра, и я никогда тебя не оставлю? Да. Это так. Но я не понимаю значения слова «любовь». Теперь это слово превратилось в пустую красивую упаковку. Куда люди пихают все подряд: ревность, похоть, привычку, инстинкт собственника… Давай не будем больше произносить его! Мне кажется, для наших отношений можно найти более живые и теплые слова.

- Какие же? – чуть улыбнулась девушка.

- Нежность. Чуткость. Взаимопонимание. И радость, Элис! Огромная, как небо, сияющая радость от того, что, несмотря на все, что нам довелось пережить, мы снова вместе. За окнами шумит море, впереди долгая дорога, мы болтаем и пьем чай, а ты смотришь мне в глаза, и солнце отражается в их зелени веселыми бликами. И в этот миг я счастлив! И больше мне ничего не надо!

- Совсем-совсем ничего? – лукаво усмехнулась Элис.

- Ну, разве только одну малость.

  Я обнял девушку за плечи и поцеловал ее. Потом встал, потянулся, пошагал на месте, разминая затекшую ногу.

- Кажется, твои поцелуи, детка, обладают лекарственным эффектом. Будь я доктором, прописывал бы себе их прием ежедневно до и после еды. Теперь я настолько ожил, что смогу уже самостоятельно доползти до умывальника.

  И я бодро потопал по коридору. Вернувшись, не стал сразу заходить в купе, а немного постоял в коридоре, глядя в окно. Диск солнца уже коснулся одним краем воды. Интересно, а почему пока поезд едет, за окнами всегда видно море? Это какое-то особое водное пространство, соединяющее разные миры? Впрочем, тайн мироздания мне все равно не постигнуть. В школе по физике и астрономии у меня, действительно, был трояк. Это отец знал точные науки в совершенстве. А вот проработал всю жизнь спецкурьером на службе правительства. Курьером с суперспособностью к полету на чем угодно.

  Я вздохнул. В принципе, все красивые слова Элис о сильном человеке относились не ко мне, а именно к моему отцу. Это он был всегда молчаливым и сдержанным. Ни разу я не слышал, чтобы он жаловался на людей, погоду или обстоятельства. И на здоровье тоже не жаловался. От того, что у отца было больное сердце, мы с матушкой узнали только тогда, когда он покинул этот мир. Накануне  к нам в гости нагрянули дальние родственники.

И с ними отцовский племянник – мелкий пацаненок лет пяти. Меня, двенадцатилетнего оболтуса, послали в парк погулять с ним. А я не уследил, и мальчишка свалился в искусственное озеро с водопадом.
Отец примчался на мой отчаянный крик. Бросился в воду, доплыл до тонущего ребенка, вытащил его на берег, удостоверился, что с ним все в порядке – и только тогда отключился. Обширный инфаркт.
Чувствуя, что опять разбередил себе душу воспоминаниями, я оперся о поручень и прислонился лбом к холодному стеклу.
 Ходят по земле сильные, молчаливые люди. С ними не всегда легко, не всегда приятно, не всегда комфортно - зато надежно. Это и есть та самая кавалерия, которая всегда приходит на помощь в последний момент…

  Элис вышла из купе. Тихо встала за спиной,  положила руку мне на плечо.

- Опять плохо, Себастьян?

  Я обернулся. Изо всех сил постарался улыбнуться.

- Просто детство вдруг почему-то вспомнилось. Идем спать, детка.

  Ночью мне снилось, что я маленький, хохоча, бегаю по коридорам нашего замка и прячусь от очередной няньки. А проснулся я от тишины. Поезд снова почему-то остановился.

Я вышел из вагона. Раскаленная степь пахнула жаром мне в лицо. Отсюда до самого горизонта лежала сухая, выжженная солнцем земля. На песчаной почве росли редкие кустики полыни. Они пахли лекарственно и дико. И то тут, то там возвышались странные сооружения из белого ракушечника. Похоже, что это были фундаменты каких-то разрушенных в незапамятные времена сооружений. Я оглядывался по сторонам, недоумевая, почему нас вдруг занесло в это безлюдье и безводье.

- «Голубая Стрела» часто здесь останавливается, - ответила на  незаданный вопрос Элис. – И стоит довольно долго. Давай прогуляемся немного.

  Мы  не спеша  пошли вдоль рельсов. Солнце сильно припекало. Воздух дрожал раскаленным маревом. Где-то вдали выгоревшая синева неба сгущалась в плотную дымку. Должно быть, в том направлении лежало далекое море.
Я вытер пот со лба, еще раз удивившись странному выбору места для прогулки. Элис шла молча, погруженная в собственные мысли, и, кажется, совсем не замечала жары.

- Это Таурская степь, - сказала она, наконец. – Когда-то здесь жили вольные племена коневодов. Потом эллины построили тут большой богатый город.

А когда линия берега изменилась, и море отступило на много миль назад, люди покинули эти места.

- Неудивительно, - буркнул я. – Кому понравится жить среди раскаленных камней?

  Девушка с жаром возразила:

- Тогда все было совсем иначе! Цветущие травы укрывали степь разноцветным ковром. Всюду звенели веселые ручьи и пели птицы. А потом в эти края пришла война.

  Она с грустью покачала головой.

- Собственно, эта земля никогда не знала мира. Тысячу лет назад кочевники воевали здесь с эллинами. Потом было много других сражений.

  Элис присела на корточки и зачерпнула ладонью горячий песок.

- Знаешь, если копнуть  поглубже,  можно найти каменные наконечники древних стрел,  перемешанных  с ржавыми гильзами и осколками снарядов Второй Мировой войны. Сотни и сотни лет – непрекращающаяся война! Не удивительно, что земля устала. Теперь она, как вдова, выплакавшая все свои слезы. Сухая. Измученная. Дремлющая в тяжелом забытье.

  Девушка встала и отряхнула руки.

- В твоем охотничьем домике я видела много оружия. Красивое. С серебряными накладками, тонкими гравировками. Столько красоты придумали, чтобы убивать живые существа. Может, поэтому детей так тянет поиграть в войну? Почувствовать себя непобедимым героем. Ощутить приятный, щекочущий нервы холодок стали в своей руке.

- Никогда не любил такие игры, - сумрачно ответил я.

  Чем-то этот разговор начинал тревожить меня, и чем дальше – тем больше. И Элис с самого утра была какая-то странная.

- А я играла! – она рассмеялась и резко оборвала свой смех – Представляешь, когда наш город только-только начали обстреливать, мальчишки и девчонки разделились на несколько отрядов и тоже начали устраивать сражения. Высшей доблестью было найти в развалинах использованные патроны или те же осколки мин. Про то, что это – смертельно опасно, мы тогда и не думали. А однажды соседский мальчишка притащил ко мне домой настоящую гранату! Целую! Неразорвавшуюся! Я спрятала ее в комоде. А мама потом нашла. Крику было! Я неделю не могла сидеть на попе ровно.

  Элис снова засмеялась, но на этот раз в ее смехе отчетливо прозвучали слезы.

- А теперь я часто думаю. Вот если бы я стояла с той гранатой в руках.

А напротив меня сидели все правители и главнокомандующие Тангерии и Ирении. Смогла бы я дернуть за кольцо? И навсегда прекратить эту бойню.

- Девочка, - почти умоляюще сказал я, беря Элис за руку и испуганно заглядывая ей в глаза. – Почему ты мне все это говоришь? Откуда вдруг такие мысли?

  Она высвободилась из моих объятий и сказала с непонятной интонацией:

- Потому что дорога закончилась.

  Я посмотрел вперед. Железнодорожное полотно в этом месте, действительно обрывалось. Точнее, не обрывалось, а раздваивалось на два прямых рельсовых пути. Один резко сворачивал на запад, другой – на восток. Получалась нарисованная на шпалах большая серебристая буква «Т».
А прямо перед нами возвышалось очень странное сооружение. Высоченная арка из  того же светлого песчаника. С арки свисал огромный медный колокол, почему-то без языка. Железной дороги за аркой не было. Хотя, если присмотреться, можно было разглядеть над кустами полыни слабое серебристое мерцание. Наверно, «Голубая Стрела» легко прошла бы по этому странному пути.

- Ну вот, - произнесла Элис все с той же интонацией и застывшей на губах горькой улыбкой. - Это граница. Направо пойдешь – попадешь в Ирению. Налево – в Тангерию. А раньше, как ты помнишь, это была одна страна. И две ее области связывала железная дорога.
Справа и слева рельсы упирались прямо в арку с колоколом, словно в какой-то небывалый тупик.  Где-то вдали в дрожащем мареве раскаленного воздуха смутно  виднелись  бетонные заборы, стены с колючей проволокой, вышки дозорных…
- Нам, наверно, небезопасно здесь находиться, - торопливо сказал я. – Раз границы воюющих держав находятся так близко. Элис, детка, мне не нравится твое настроение. И эта прогулка мне тоже не нравится. Прошу, давай вернемся в вагон.

  Девушка привычно мотнула головой:

- Ты не понял. Это не просто граница. Это Грань. Ну, в общем, стык двух разных миров. Ты же видел сияние за той аркой? Кстати, арка с колоколом тоже не принадлежит нашему миру. Говорят, она появилась здесь сразу после того, как наша страна разделилась на две…

  Она надолго замолчала.

- А почему колокол без языка? – спросил я, только для того, чтоб прервать тяжелое молчание.

  Девушка пожала плечами.

- Я не знаю. Есть поверье, что колокол запоет сам, а эта земля вновь зацветет, когда война все-таки прекратится.

- Выходит, если пройти под аркой, можно оказаться в другом пространстве?

- Проехать. На «Голубой Стреле». Что мы сейчас и сделаем.

  Элис улыбнулась мне. Легко провела рукой по лбу, словно стирая  горькие мысли. Я не очень поверил ее оживлению. Мне показалось, что девушка старается успокоить меня.

- Детка, с тобой точно все в порядке? – тревожно спросил я ее, когда мы все-таки проехали под аркой, и пустынный пейзаж сменился привычным морским видом.

- Все нормально, Себастьян,  – откликнулась она. – Просто опять воспоминания одолели. Ну, ты же меня понимаешь?