Мысль о том, что Грядущее можно переписать, не давала мне покоя. Слова Мирзаяна , что «поэт правит миром», я запомнил хорошо. Но, я-то, черт возьми, ни разу не поэт! И что мне делать с Маргошиным грядущим, представлял плохо. Нет, ну с обычной частью ее жизни все более-менее понятно. Приедет, поступит.  И свой Мухосранск с безумной маменькой забудет, как страшный сон. Хотя и с этим возникли определенные проблемы.

Когда Джим узнал, что Маргоша приедет и будет жить у нас, он орал на меня, как атомоход в тумане.
- Нет, ты соображаешь – что делаешь? Девочке пятнадцать лет! А ты тащишь ее к нам! Три взрослых мужика – и ребенок! Мы тут сами живем на абсолютно птичьих правах – без документов и не понятно на что. В любой момент можем оказаться на улице, а то и в «ментовке». Потом объясни, попробуй – что она в нашем обществе делала! И вообще – можно ли вмешиваться в чужую жизнь, если тебя об этом не просят? Тебя история с Патером ничему не научила? Ларри, конечно, хотела, как лучше – но вышло-то как всегда!
- Зато все мы живы – благодаря Ларри. И что-то я не помню, чтобы тебя что-то не устраивало, пока она была в наличии…
- А я мог ей озвучить вариант под названием «не устраивало»? Даже, если меня тошнило от пиратов!

Питер с интересом слушал наши вопли – представляя ситуацию в лицах, и тихо ржал. Ну, он-то в данной истории был не самый пострадавший. Все-таки матушка его берегла и по возможности баловала. Да и компания, в которой он вырос, полностью искупала его терзания в Отражениях. Да,  и не очень-то он о них помнил. А в Небесном лесу ему было хорошо.
- Джим, не ори! Что за беда, если девочка у нас какое-то время поживет? Мы же все равно собирались с тобой уезжать на регату. А вдвоем они как-нибудь не пропадут. Симон концертами кое- что зарабатывает.
- Концертами! Лето же – сезон закончился.
- Ну, и что? В переходе петь будет. У Гостиного двора, например. У него там уже и публика своя, да, Симон?
Я кивнул. Материальная часть вопроса меня беспокоила меньше всего. Как и Маргошино поступление. Надо будет только с общежитием для нее быстренько разобраться. А вот дела потусторонние…
Рассказать юношам про Повелителя Часов я просто не успел. А теперь и не мог. Джим и так на меня наехал. А уж за Повелителя бы просто придушил.

Оно и понятно: всеми этими волшебными делами юноша был сыт по горло. К тому же, Ларри и Павел так и не объявились в Небесном лесу – хотя прошло уже несколько лет. Да, и Патер тоже пропал. И все за них волновались.

Проще всех было Питеру. Родителей, как известно, не выбирают. И он никого из них не осуждал. Просто любил, как мог. И принимал такими, какими они были. А Джим всю жизнь косил на Патера «лиловым глазом». Прекрасно понимая, что Ларри счастлива своей любовью не была.

И только я все время метался между ними – понимая, что всем обязан им обоим. Но предательская мысль, что Патер таки огреб по грехам своим, меня время от времени посещала…

И еще я тосковал по Приюту. В общем-то, он был моим домом. Единственным домом. Настоящего я не помнил, а недолгое свое пиратство вообще старался не вспоминать. И дело даже не в том, что меня там били все, кому не лень. Выгрести затрещину случалось и от Павла. Но это была совсем другая затрещина. Относился-то он ко мне по-человечески…А то, что в Приюте приходилось работать с утра до ночи – так ведь не мне одному.
Я вспомнил, как Павел отобрал у меня метлу в зале Большого совета, и в груди у меня защемило.

В растрепанных чувствах я не заметил, что шагнул на дорогу, даже не взглянув на светофор. Последнее, что я услышал, был скрип тормозов и истошный женский крик:
- Симо-о-он!!!

- Дьявольщина! – сказал знакомый голос. – А что, подняться наверх по Лестнице настолько в лом? Если уж так соскучился? И вообще – ты бы уж определился, наконец, Туда  или Обратно!
- Я определился, – моментально ответил я. – Обратно, пожалуйста.
- В таком случае – чего ты тут разлегся? Там внизу из-за тебя такой крик стоит, что у меня даже здесь уши закладывает. Как тебя под машину-то занесло?
- Простите меня за беспокойство, Госпожа! Я просто задумался…

- Задумался! О чем таком можно думать в твоем-то возрасте?
Я улыбнулся и попытался встать.
- Ну, не такой уж я мелкий – если плавал с самим Энрикесом! А размышлял я о странностях бытия. И о том, что такое дом. Видимо, я тоскую по Приюту. И по Ларри с Павлом. Вы не скажете – они вернулись?
- Нет. Не вернулись. Шляются где-то в Отражениях. И, по правде говоря, я не спешу их увидеть. Да, и ты мне здесь не нужен. Проваливай, давай, пока я не передумала! И учти, в следующий раз я тебя так просто не отпущу!

Я не стал с ней спорить и напоминать об особенностях подаренного мне Бессмертия. Просто поцеловал край ее платья, откланялся и открыл глаза…

- Господи, Симон, ты жив! Как ты меня напугал!
Зареванная Лизавета сидела рядом со мной на асфальте и то смеялась, то снова принималась рыдать. Хорошо, что переулок, в котором она меня сбила, был не столь многолюден, и зевак собралось не слишком много. И ментов, по счастью, вызвать никто еще не успел. А значит, надо было брать ситуацию в свои руки.
Я убедил народ в том, что ничего страшного не случилось, женщина не виновата, а я – сам дурак. Засунул даму на водительское место, плюхнулся рядом и скомандовал:
- Сматываемся!
Самое смешное, что Лизавета мгновенно меня послушалась и с места происшествия быстренько испарилась. Плакать она так и не перестала, но руками делала все, что положено. Через пару кварталов она остановила машину, вытащила из багажника бутылку с водой, привела себя в товарный вид и начала забивать в навигатор какой-то адрес.
- И куда это мы собираемся? – поинтересовался я, чувствуя, что прогулка мне ничем хорошим не грозит.
- В больницу, куда же еще? Должна же я убедиться, что с тобой и, правда, все в порядке.
- Не надо никакой больницы! Подумаешь, об асфальт башкой приложился – беда какая!
- Вот там и разберутся: беда или не беда.  Чего ты упираешься-то, деточка?

Объяснить ей, что живу я в Питере – да и вообще в Нижнем Мире не вполне легально, я пока не мог. Как и то, что кроме злополучного удара у меня была остановка сердца. И кто его мне включил – рассказывать было бесполезно. Поэтому отмазку я придумал моментально.

- Да не могу я в больницу! Туда на месяц запихнут – не иначе. А ко мне Маргоша послезавтра приезжает. И куда она денется – одна в городе?
- Ну, а хотя бы ко мне домой ты можешь поехать? Чтобы я за тобой денек понаблюдала: так ли все замечательно, как ты мне врешь.

Я хмыкнул и согласился. Выбора-то все равно не было…

Лизавета жила в старом доходном доме на Васильевском острове. Когда-то вся большая квартира принадлежала ее семье. А сейчас это была обычная коммуналка с десятком звонков на входной двери.

- Заходи, не стесняйся! Мы тут одни – бабушки уже по деревням разбежались. А единственные молодые соседи укатили в Финку на целый месяц. Так что спрашивать, кто ты и откуда,  абсолютно некому. Я тебе сейчас на диване постелю – со стукнутой головой лучше не шутить. А потом покормлю чем-нибудь вкусным: мне тут друзья натащили всякого на день рожденья. А мне это одной за месяц не съесть…

Мы жевали какую-то безумно копченую колбасу, по очереди ныряя в большую кастрюлю с салатом. И вспоминали прошедший фестиваль. Я рассказывал ей про Маргошины планы учиться в Питере. А Лизавета прикидывала, что и про какой колледж она знает.
А потом встала с дивана, на котором мы пировали, и полезла в старинный шкафчик.
- Все-таки не могу до конца успокоиться! Придется накатить рюмочку за твое чудесное спасение
- Почему – чудесное? – сдуру поинтересовался я, лениво ковыряя ложкой остатки салата.
- Ну, ты уж совсем идиоткой-то меня не считай - я живого человека от мертвого отличить могу!
И Лизавета грустно покосилась на портрет человека в военной форме, висевший над диваном.
- Сын, наверное – подумал я, узнавая лизаветины глаза на чужом молодом лице.

Врать под этим портретом было как-то не комильфо. К тому же - кто потом помешает мне отпереться, ежели Лизавета кинется в «дурку» звонить? Последствия удара головой и все такое...

- Так что, давай, рассказывай все, как есть, таинственный юноша! – Лизавета с грустной улыбкой вертела рюмку в руках. – А может…того… за компанию?

- Наливай…те! Тебе, то есть вам, с какого места рассказывать?

- С самого начала, если можно… Деточка, а тебе не многовато будет?

Я усмехнулся. Да уж, не видела Лизавета лихие пиратские кутежи. И Маргоша не видела, к счастью, конечно. Чего греха таить, «веселое» было времечко.

- Не многовато, в самый раз! Хотя рассказ долгий, и водки может не хватить.
- Ты смотри, какая у нас фестивальная молодежь пошла… опытная! За пойло не волнуйся, этого добра у нас полно. Лишь бы у тебя сил хватило…

Сил, как ни странно хватило. Я начал с Серебряного флота и закончил последним разговором с Госпожой.
Лизавета слушала очень внимательно, но  почти не выражая удивления.
- Знаешь, я еще на фестивале поняла, что вы – не обычные дети. А уж, когда в машине услышала про Повелителя Часов… Да, тяжко пришлось девочке. Вот что, привози-ка ты ее ко мне. Джим все-таки прав насчет взрослых мужиков и вашего весьма неопределенного статуса.  Я все равно одна здесь живу. Ну, побегаете друг к другу с Васьки на Невский – оно здоровью полезно. А у нее проблем с жильем не будет. Ни сейчас, ни потом. Мне эти комнатушки некому оставить – Юрка жениться не успел…
И она укоризненно посмотрела на портрет. Потом вздохнула и спросила:
- А в Приют, правда, можно подняться?
- Можно. Пять тыщ ступеней - и мы у цели. Я даже могу попросить Командора что-нибудь про вашего сына узнать. Оптимально, конечно, было бы о нем у Смерти поинтересоваться – но боюсь, она меня пока видеть не захочет. Как-то не слишком уважительно мы все с Бессмертием обращаемся – и ее это бесит.
- А как ты попросишь?
- У меня же браслет есть – созвонимся – улыбнулся я. – А сейчас попробуем поспать хоть немного. У меня всего день остался на то, чтобы обратно в себя вернуться. А поезд, на минуточку, еще и на Ладожский приезжает. Я там и на трезвую-то голову вечно теряюсь. А уж на битую и пьяную – вообще ничего не найду.
- Не волнуйся! Я тебя отвезу. И вместе все найдем. Ты номер поезда помнишь?
- Помню, сто шестнадцатый, – ответил я, проваливаясь то ли в сон, то ли в забытье…

Видимо, я бредил. Потому, что испанская эскадра опять неслась навстречу флагманскому «Амстердаму» по ослепительно синему океану. Дым от выстрелов был похож на огромные облака сахарной ваты, медленно и торжественно плывущие над водной гладью. Снаряды безжалостно рвали паруса, а сломанная мачта снова падала на меня, не давая возможности увернуться. А старина Гиббс не успевал меня оттолкнуть…
- В Отраженья не ходи, - гаденько хихикал Повелитель Часов и крался за Ларри и Павлом по подземному ходу гатчинского дворца...
А проклятые золотые пуговицы падали мне на грудь, не давая свободно вздохнуть...
Командор сидел в каморке за стойкой, штопал старый клетчатый передник и мурлыкал под нос еврейскую колыбельную. В какой-то момент он поднял на меня глаза и задумчиво спросил:
- Почему свеча в моей комнате все время гаснет?
- Потому, что я думаю о тебе, – машинально ответил я и очнулся.

Теплое июньское солнышко упрямо пробиралось сквозь задернутые шторы и обещало погожий день. Лизавета мирно похрапывала в соседней комнате.А молодой военный неодобрительно поглядывал на меня с портрета. Батарея пустых бутылок, стоящих на полу рядом с диваном его явно не радовала.

- Ща уберу! Больше не повторится, чесслово! – шепотом сказал я ему и осторожно попытался встать.

Голова болела не по-деццки. То ли от выпитого, то ли от вчерашней внезапной встречи с дорожным покрытием. Но ноги все-таки слушались. И медленно, но верно привели меня на большую кухню к маленькому лизаветиному холодильнику.
Слава Богу, ледяная минералка возвращает к жизни очень быстро. Я тихо повертел в руках бутылку, размышляя – не добавить ли к ней столь же холодный душ, но ничего не успел для себя решить. Потому, что камешки на браслете замерцали и взволнованный голос позвал меня:
- Шмуль!
- Привет, Вальтер! Рад тебя слышать. Что-то случилось?
- Это я у тебя хотел бы узнать – что случилось? Почему Гиббс клянется, что видел тебя на «Голландце»?
- Он меня на «Амстердаме» видел – похоже, что нам один сон приснился.
- То есть, все в порядке? Ты жив?
- Вполне себе. Хотя вчера бы я так уверенно не сказал. Но Госпожа приказала исчезнуть – и я вернулся. Кстати, Ларри и Павел так и не появились пока Наверху. Их пока по Отражениям носит.
- Я знаю. Патер отозвался. Жаловался, что встретил Павла, а он прошел мимо него, как тень отца Гамлета. Еле убедил менестреля, что тут ничего личного.

А тебе, мой дружок, я бы с удовольствием дал по шее! Дабы напомнить о бренности бытия.
- Я, Вальтер, так по тебе скучаю, что согласился бы на любую трепку – лишь бы повидаться…
- Я тоже тебя люблю, – засмеялся капитан «Летучего Голландца», -  но видеть в команде пока не хочу. Ты хорошо это запомнил?
- Я тебя услышал, – вздохнул я, глядя на то, как гаснут зеленые камешки.

За спиной у меня тоже вздохнули. Я обернулся.
 Лизавета молча стояла на пороге кухни, прислонившись к косяку и печально на меня смотрела.
- Теперь ты, то есть вы, то есть ты, веришь, что я не псих?
- Конечно, верю! И давай уже окончательно перейдем на «ты». Все ж ты из наших, из Поющих. А у нас «вы» только Городницкому принято говорить.
- «Крокодилы, пальмы, баобабы и жена французского посла», - вспомнил я наш давний разговор с Ларри и улыбнулся.
- Шел бы ты на диван, крокодил несчастный, а то выглядишь паршиво. Испугаешь завтра подружку.
- Это вряд ли. Она на радостях не заметит. Да и отлежаться я успею. Поезд только в обед приходит. А от тебя на машине минут сорок всего. Держи минералку – освежает. А я в душ нырну – и тут же лягу. И можно опять есть, пить и разговаривать. Хотя нет, пить, пожалуй, хватит. Нам же ехать.
- А если кофе? Свежесваренный. С бальзамчиком. Рижским. Как?
- О, сколь вы коварны, Елизавета Петровна! – пафосным тоном оперетточного соблазнителя воскликнул я. – Кто ж от такого откажется? Вари!