Мы пили кофе и болтали о всякой всячине.

- А скажи – почему ты выглядишь на семнадцать лет, а рассуждаешь, как взрослый мужчина?
- Так я и есть – взрослый. Лет-то мне, сколько на самом деле? И рос я не в благословенном Питере, а на пиратском судне да в кабацком окружении. А выглядит каждый из нас на тот возраст, на который он себя ощущает. Вон Ларри Командор вообще пацанкой дразнил. Хотя кто из них старше - всем было хорошо известно. Если бы ее поставить рядом с Джимом никто бы и за миллион долларов не сказал, что она – его бабка. Ее и теткой-то назвать было трудно.

- А почему в вашем кабаке народ так беспредельничал? Пьянка, девочки…
- Ну, я так понимаю, что кабак был чем-то вроде фильтрационного лагеря. Смерть смотрела – кто на что горазд? И делала выводы. Не каждый ведь потом поднимался в Небесный лес. Основная масса куда-то пропадала.Как там восточные мудрецы говорили: хочешь узнать человека – задень его. Человек – сосуд. Чем он заполнен – то и выплеснется. Хотя некоторым все прощалось. За прежние заслуги.  Да и беспредел этот видно Госпоже душу тешил: Ларри ведь приходилось всей этой шантрапе прислуживать – и молчать в тряпочку. С ее-то капитанским прошлым!  Значит, такая была плата за возможность построить Приют. Или месть за бессмертный статус. И за Ключи Времени, которыми Ларри владела.
- Но она же отдала Бессмертие!
- Так она и Приют отдала. Когда посчитала, что ее миссия во всех мирах выполнена.
- Наверное, Смерть испытала «чувство глубокого удовлетворения»?
- Не заметил. Судя по вчерашнему разговору, она все еще злится на нашу пиратку.
- К вопросу о вчерашнем разговоре – может, ты все-таки поедешь в больницу? Я могу договориться со своими друзьями, и документов у тебя не спросят. Хоть томограмму сделаем. Голова все ж таки не парный орган. И не лишний.
- Щаз! Ты в курсе, сколько это стоит? Да и зачем? Я же бессмертен – и, значит, автоматически здоров.
- А с виду и не скажешь. Морда лица у тебя до сих пор зеленая…
- Это потому, что мы пили вчера абсент. А он – зеленый. Вот я и соответствую. И снаружи, и изнутри.
- Ну, да – пили вместе, а расцветка у нас почему-то разная.
- Да не парься ты! Все пройдет! Мне и так неудобно, что я на твою голову свалился. И тебе приходится со мной нянчиться.
- Ты, гадюка, не на голову свалился, а под колеса! И, если бы не твои странные игры со смертью, сидеть бы мне в Крестах.
- Но ведь обошлось? И вообще от этого ДТП всем только польза. И Юрку я твоего обязательно найду, и Маргоша у тебя поживет. Хотя, если честно, я не очень понимаю, почему ей нельзя жить со мной? Никто ж про это не узнает и мамаше не доложит. Наша квартира скрыта от чужих глаз во времени и пространстве.
- Потому, что вы с ней два одиноких сердца. И в какой-то далеко не самый прекрасный момент и в самом деле начнете жить вместе. А это ни к чему!
- Я похож на идиота? Или на маньяка? Я  что – не помню, сколько ей лет?

- На идиота ты не похож. И на маньяка – тоже. Но поверь мне на слово – беды таких вот девочек я знаю очень хорошо. Сама в детском доме росла.
- Как в детском доме? Ты же говорила, что это квартира твоей семьи.
- Квартира – да. А семьи не осталось. Помнишь, лет тридцать пять назад самолет взорвали? Хотя, откуда тебе такое помнить – тебя тут не было… В общем, через этих террористов я в десять лет одна осталась. И все искала – кто бы меня утешил? В итоге Юрку родила сразу после выпускного…
- А отец его куда делся?
- Отец ушел в плавание и не вернулся. Он даже не узнал, что он отец.
- Как все у вас печально. Про сына я даже спрашивать не буду!
- Да уж, давай об этом в другой раз. И так голова кругом идет от всего, что я от тебя услышала…

Ладожский вокзал привычно оглушил меня шумом и суетой, ослепил сверканием стекла и бетона. Людской поток торопливо тек по перрону. Я напряженно вглядывался в толпу и, наконец, различил знакомую хрупкую фигурку в клетчатой рубашке.
- Симон!
Маргоша бежала ко мне навстречу, ветер трепал пряди рыжеватых волос, гитара колотилась за плечами.
- Привет! Я доехала! Как я рада!
Синие глаза девочки лучились счастьем. Маргоша порывисто, по-детски, обняла меня. Я осторожно ответил ей тем же. И, чувствуя, какое-то странное волнение, понял: Лизавета была права, насчет двух одиноких сердец.
- А где же твои вещи, путешественница? – шутливо спросил я, стараясь не выдать внезапно нахлынувших чувств. – Ты что же - и в Питер с одной гитарой приехала?!
- Не с одной. Тут где-то был дядечка…
- Вот ваш рюкзак, девушка, - подошедший пожилой мужчина протянул Маргоше ее вещи. - Ну, я вижу, что передаю вас в надежные руки.

И, подмигнув мне, мужчина удалился. Маргоша помахала ему вслед.

- Мне повезло с попутчиками по купе. Знаешь, я же редко уезжала так далеко от дома. Только с бабушкой в Севастополь и Гродно. А одна – вообще никогда. Дорога длинная, я пела песни. Даже из других вагонов приходили слушать. Ой, а природа тут совсем другая. Я никогда не видела таких огромных елей!

Пока Маргоша торопливо пересказывала мне  дорожные впечатления, мы успели выйти из здания вокзала. Увидев Лизавету, девочка восторженно взвизгнула и чуть не повисла у нее на шее.
- Ох, осторожней, спина! – Лизавета рассмеялась и погладила Маргошу по растрепавшимся волосам. - Я тоже рада видеть тебя, Бобренок!
- А куда мы сейчас поедем? На Угол Невского и Большой Морской?
Я чуть напрягся. Но Лизавета спокойно ответила:
- Нет. Мы с Симоном посовещались и решили, что вчетвером в одной комнате вам будет тесновато. Так что, поживешь пока у меня.
Маргоша согласно кивнула, но все же протянула жалобным тоном:
- Ну, во-от, а я так мечтала увидеть Невский.
- Ты его еще увидишь! И многое другое! – решительно вмешался я. - Так что – выше нос!
- Он у меня и так курносый!
- Да, ладно! Очень даже хорошенький! – Лизавета вела машину, объезжая пробки, но это не мешало ей участвовать в разговоре. – Только все экскурсии  - потом. Сейчас обедать и отдыхать!

Все дорогу Маргоша не отлипала от окна.
- Красота какая! Ой, что это за дворец? Какой мост интересный! Нева!!! Ой! Собор! Это Исаакий? Купола золотые…

А когда мы въехали на Васильевский, Маргоша вдруг, увидев что-то в окне, тихо ахнула и замахала руками.
- Там, там… Вы видели? Настоящий готический шпиль! Это замок?
- Это храм святого Михаила.
- Пожалуйста, давайте повернем обратно! Я никогда не видела готического собора.
Лизавета только вздохнула. А я улыбнулся, вспомнив свое первое появление в Питере. Да, реакции на окружающее у меня были, примерно, такие же.

Когда мы, наконец, поднялись к Лизаветиной двери с целой кучей звонков, Маргоша и тут нашла, чем восхититься:
- Настоящая питерская коммуналка! Я читала о таких!
- Вот и поживешь здесь, сравнишь литературу с реальностью. Так, Бобренок, вот твой угол, вот твой диванчик. Распаковывайся!  Симон, марш на кухню, поможешь мне готовить ужин.

За ужином речь, конечно, зашла о будущем Маргоши.
- В Педунивер имени Герцена тебе пока рановато. Девятый  класс – не одиннадцатый, – рассуждала Лизавета. – А вот в какой-нибудь колледж – вполне реально.  Я расспрошу своих друзей в преподавательской среде, что-нибудь да подвернется.
Маргоша сонно кивала. Заметив это, я встал из-за стола.
- Так, как говорится, дорогие гости, не надоели ли вам хозяева? Маргоша, иди- ка спать. Завтра у нас будет интересный день!
- Я увижу Питер! – девочка сладко зевнула и поплелась к дивану. - Спокойной всем ночи!
- Я тебе, пожалуй, такси вызову, – сказала Лизавета, когда мы остались одни. – Гулять по Ваське ночью – не самое безопасное занятие.
- Не стоит. Мне сейчас полезнее прогуляться. Чтобы дурь повыветрилась. Знаешь, - я помолчал. - Ты была права насчет двух одиноких сердец.
Лизавета охнула и, покосившись на спящую Маргошу, испуганно прикрыла рот ладонью.
- Это не дурь, мой бедный мальчик, это беда! – сказала она шепотом.
- Не волнуйся! Я – справлюсь. Лишь бы девочку тем же не накрыло. Впрочем, у меня будет совершенно бесподобный конкурент по имени Санкт- Петербург. Будем надеяться, что любовь к городу окажется сильнее…
- Хороший конкурент! – улыбнулась Лизавета. – Ладно, беги, Симон, пока мосты не развели. Позвони мне потом на трубу, что ты добрался.

Город в этот день был немыслимо прекрасен. Солнце светило  не по-питерски ярко, сверкая на куполах соборов, играя веселыми бликами в невских волнах. Парки с нежно-зеленой весенней листвой казались нарисованными прозрачной акварелью. Старые дворцы приосанились, выставив напоказ мрамор и лепное золото барокко, словно обедневшие, но хранящие достоинство аристократы. Даже мутная вода каналов, была пронизана солнечными нитями.

Маргоша то шла не спеша, восхищенно вбирая широко распахнутыми глазами, все это великолепие, то вдруг принималась бежать, увидев за поворотом необычную скульптуру, изгиб моста или причудливую мозаику на фасаде дома. А то останавливалась и вдруг начинала кружиться на месте, запрокинув голову и глядя в небо. И тогда мне казалось, что девочка танцует вместе с Городом какой-то удивительный танец. Может быть, тот самый вальс из песни Дольского:

Удивительный вальс мне сыграл Ленинград
Без рояля и скрипок, без нот и без слов.
Удивительный вальс танцевал Летний сад,
Удивительный вальс из осенних балов...

 В удивительном вальсе кружились дома,
 И старинные храмы несли купола,
 И на лучших страницах раскрылись тома,
 И звонили беззвучные колокола…

И все это было на самом деле! Город кружился перед нами, как волшебный кристалл с множеством чудесных граней. Маргоша шептала что-то, гладила тонкими пальцами стены домов. Она и Город вели между собой таинственный диалог,  понятный, наверное,  только поэтам. Я не вмешивался в их разговор. Просто шел рядом с ней и молил небеса защитить эту открытую чистую душу от любого зла. И от моей любви – тоже…