На книгу Маргоша, к удивлению Симона, почти не взглянула. Мельком удивилась «древности» издания и убежала  здороваться с морем. А Патер кинулся к учебнику, как к родному брату, с которым давно не виделся.
- Бог ты мой! Иосиф Гунке – собственной персоной! Симон! Где ты его взял?

- В шкафу, вестимо. В столь не любимой тобой «нехорошей квартире».

- Да-а? Я изменю к ней отношение!
Маэстро с грустной нежностью погладил хрупкие страницы и вздохнул:

- Правда странно, что, если книжку прочитать несколько раз, она становится намного толще? Как будто при каждом чтении что-то остается между страниц. Чувства, мысли, звуки, запахи…  И когда ты много лет спустя снова листаешь книгу, то находишь там себя самого - немного моложе, немного не такого, как теперь, будто книга сохранила тебя между страниц, как засушенный цветок,  вместе - знакомого и чужого…

- Я тебя огорчил? – встревоженно спросил Симон.

- А есть смысл прятаться от своего прошлого? За то свое воплощение мне, по крайней мере, почти не стыдно…

Лизавета с выработанной годами проницательностью мигом заметила нехороший перелом в настроении любимого мужчины. И деловито захлопотала, отводя внимание на себя:
-  Так, господа путешествующие мигранты, давайте, вспомним, что мы – в Настоящем. У тебя, Саша, скоро концерт. И ты, помнится, собирался программу со мной обсудить. А ты, юноша, беги на берег за своей русалочкой.  Пока ее царь морской в глубокую пучину не утащил.

Свисающие до земли черно-зеленые ветви столетней ели скрывали Симона и Маргошу от любопытных глаз отдыхающих. С моря дул сильный ветер, и низко нависшая туча уже роняла свои первые холодные капли.
Маргоша горько вздохнула и крепче обняла мужа. Симон виновато улыбнулся и ласково провел пальцем по ее щеке.
- Ну, не плачь, пожалуйста. Ты остаешься в чудесном месте, рядом с папой Сашей и мамой Лизой.
Маргоша упрямо мотнула головой.
- Не понимаю, почему мы не можем вернуться в Питер вдвоем?
- Я ведь объяснял уже, что там становится небезопасно. Особенно для приезжих без прописки и постоянного места жительства. Вспомни того мента и дурацкую попытку обыска Лизаветиной квартиры. Не хочу, чтобы такое повторилось!
- А я не хочу расставаться с тобой!  Симон, я понимаю, что все это глупо звучит, но мне кажется… что нам нельзя разлучаться надолго! После этого происходят разные несчастья.
- «С любимыми не расставайтесь!» - вздохнул юноша, пытаясь осушить поцелуями потоки слез, - Глупенькая, я же буду к тебе приезжать! Гулять с тобой по парку и вдоль берега. Носить тебя на руках, петь песенки. Пара недель пролетит незаметно!  А потом начнется чемпионат, и правители города, наконец-то, успокоятся.
Маргоша только прерывисто вздохнула и прижала растрепанную голову к груди мужа. Симон пригладил ее рыжие пряди, спутанные балтийским ветром.
- Мне тоже нелегко, родная, - шепнул он, - Но я буду думать о тебе каждую минуту. А потом, когда мы вернемся домой, то вместе посмеемся над этой короткой разлукой и нашим прощанием. И я спою тебе новую песню.

Электричка, загудев, отошла от перрона. Симон откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Перед его внутренним взором стояла хрупкая фигурка Маргоши, отчаянно машущей ему вслед с залитой дождем платформы.
- И каждый раз навек прощайтесь, когда расходитесь на миг, - некстати прошелестело в сознании.
Юноша нахмурился и затряс головой, пытаясь выбить из нее печальные мысли вместе с  приступом острой тоски.
- Завтра же навещу Маргошу, - твердо сказал себе он, - Или нет -  послезавтра! А пока что нужно в родной переход у Гостиного наведаться. Долг братьям вернуть, да и на билеты до Репина подзаработать. Завтра - выходной, и народу в переходе будет много.

Народу  действительно  было много. В городе, наконец, потеплело, и праздношатающейся публики  на Невском прибавилось. Симон пел и радовался, что в кепку, брошенную на пол, исправно ложатся купюры, а не мелочь. Деньги были нужны. Он все-таки убедил Лизавету в том, что за путевку для Маргоши  заплатит сам. И теперь остался «на мели». А ему следовало еще вернуть в «ухоронку» заморский «стольник». Так что надо было работать.
Впрочем, эту «работу» Симон любил. В подземном переходе у Гостиного двора у него была своя публика. Торговавшие там тетушки юношу  давно знали. И всегда радовались, когда он заявлялся на свою «шабашку». Во-первых, пел Симон  хорошо, а во-вторых, никогда не отказывался им помочь что-нибудь поднять или перетащить.
Вокруг, как в быстро пущенной киноленте, мелькали фигуры прохожих, а пальцы Симона уверенно ложились на лады. Голос, усиленный гулкими сводами перехода, звучал чисто и уверенно. Наверное, для привлечения публики, ему следовало бы петь что-то из популярного рока или нечто хулиганское из репертуара Шаова. Но утро в пустой квартире на Углу Невского было чертовски тоскливым, а мысли о Маргоше накатывали с неизбежностью грозовых туч над заливом. И в голове у юноши крутилась  одна лишь лирика:

Есть тайная печаль в весне первоначальной,
Когда последний снег нам несказанно жаль,
Когда в густых лесах негромко и печально
Из дальнего окна доносится рояль.

Шумно вздохнул торговец подержанными сотовыми телефонами и озадаченно почесал свой длинный, похожий на лиловый банан, нос. Пожилая иностранная пара в джинсовых костюмах приостановилась и слушала очень внимательно.
Молодая продавщица сувенирных платков и шарфиков облокотилась на прилавок и мечтательно улыбнулась.

И ветер там вершит движенье занавески,
Там от движенья нот чуть звякает хрусталь,
Там девочка моя, еще ничья невеста,
Играет, чтоб весну сопровождал рояль.

Симон с головой погрузился в свои мечты и слегка потерял бдительность. И не сразу заметил за кольцом окружавших его слушателей двух мордатых «ментов». И отреагировал только тогда, когда знакомая продавщица тетя Соня  трубным голосом крикнула ему:

- Сема, шухер!

  Он поднял глаза  и обнаружил резво двигавшихся к нему представителей власти. Встреча с ними ничего хорошего ему не обещала. Поэтому юноша быстро подхватил кепку с деньгами и рванул за угол, благо слушатели с пониманием расступились перед ним  и сомкнулись перед «ментами». Выиграв, таким образом, несколько минут, Симон  сунул в ближнюю палатку гитару, которую знакомый продавец тут же прикрыл громадной футболкой с надписью «КрымНаш», и ломанулся в сторону выхода. Удачно успев выбраться из перехода, прежде, чем туда начала спускаться группа  китайских туристов.

Выскочив наверх, Симон мгновенно оценил обстановку: бежать вдоль Гостиного Двора долго, нырять в метро – не имело смысла. Его уже «срисовали» и нет никакой гарантии, что возле эскалатора доблестная полиция его не ждет. Оставалось только свернуть на Садовую – и попытаться затеряться в толпе. Беда была не только в том, что его бы радостно оштрафовали за «незаконную деятельность», а еще в том, что документов у юноши не было – никаких.
Все эти годы он жил в городе практически инкогнито, как, впрочем, и Патер. Откуда бы у «гостей из Прошлого» взялся паспорт? Но Саше было проще – когда он натыкался на «шмон», то, якобы в поисках документов,  первым делом начинал вытаскивать из гитарного чехла афиши. То с известных фестивалей, то вовсе из филармонии, и на него махали рукой – проходите, гражданин, не отсвечивайте. А бедному Симону приходилось разыгрывать целый спектакль.
Дело в том, что у Лизаветы среди знакомых имелась  бывшая детсадовская подружка Света – державшая на Мойке хостел. Папа у подружки был какой-то милицейский чин – и все знали, кто у него дочь, и чем она занимается. Симон всегда таскал с собой Светину «визитку» и в критической ситуации убедительно начинал изображать  немецкого туриста, потерявшегося в незнакомом и большом городе. Благо, язык он знал в совершенстве. Ежели кто рисковал по указанному в визитке телефону позвонить, то ему в доступных выражениях объясняли, что «эта иноземная падла опять где-то потерялась», и требовали доставить «тело» в хостел, где юноша и отсиживался.
Но сегодня визитку он опрометчиво забыл дома. И оставалось только «сделать ноги» и попытаться избежать неприятной встречи. К тому же, делиться заработком с ментами совершенно не хотелось. Да и какое там – «делиться». При отсутствии вожделенной бумажки, выгребли бы все без остатка.

- Похоже, что в преддверии чемпионата начали «чистить» город, – с досадой подумал Симон. – В поисках разнообразных «понаехавших». Доказывай потом, что ты не верблюд и не террорист.

  Он аккуратно оглянулся. Менты висели на хвосте примерно в метрах тридцати.

- Хм! И куда же мне податься? Подворотни – заперты. В Гостином дворе – охрана.
  Тут юноша увидел, что по проезжей части медленно двигается отряд суворовцев. Видимо, старшекурсников гоняли на какое-то культурное мероприятие.

Может, попытаться спрятаться между ними? Тем более что «замыкающий» строй офицер  отвлекся на чье-то навороченное авто, пытавшееся их объехать.
Симон прибавил шаг.

- Выручай, дружище! – тихо сказал он крайнему в ряду парнишке. – Менты на хвосте!

 Юноша в форме понимающе кивнул. Строй расступился. И Симон  юркнул в середину.
На его счастье, они уже поравнялись с Воронцовским дворцом. Ворота открылись – и ребята дружно шагнули во двор.
- А теперь – куда? – озабоченно подумал Симон. – Среди суворовцев прятаться больше нельзя – офицер заметит. Не поперли бы меня и отсюда за незаконное проникновение без билета!
Но тут ему несказанно повезло! Рядом с проходной Симон увидел группу туристов, видимо пришедших на концерт в Мальтийскую капеллу. Он быстренько пристроился к коллективу, обнаружив, что это – иностранцы. Это было кстати. Потому  что разношерстная компания галдела и порывалась расползаться по двору. Экскурсовод никак не могла собрать их в кучу и пересчитать – и, прервав это занимательное занятие, просто пошла в нужном направлении. Туристы потянулись следом. Симон пристроился сбоку, с интересом смотря по сторонам. Во внутреннем дворе Воронцовского дворца он оказался впервые. Солнечные лучи теплым потоком заливали светло-желтые стены с белой лепниной и разбросанными по фасаду пучками колонн. На аккуратно подстриженных во французском стиле клумбах весело зеленела трава.  Экскурсовод свернула за угол и подвела туристов к небольшому  зданию темно-бордового цвета  с четырьмя стройными колоннами у входа. Симон озадаченно поднял брови, увидев изображенный на треугольном портике мальтийский крест. И, отвлекшись от своих тревожных мыслей, стал внимательно слушать.
-  В одна тысяча семьсот сороковом году граф Михаил Илларионович Воронцов приобрел несколько земельных участков между Фонтанкой и Садовой улицей, - вещала экскурсовод, - и решил построить обширную городскую усадьбу. Разработка проекта была поручена прославленному Франко  Бартоломео  Растрелли. В тысяча семьсот девяносто восьмом году император Павел Первый принял титул Великого магистра мальтийских рыцарей. Он подарил Воронцовский дворец российской ветви Мальтийского ордена. Над решетчатыми воротами дворца, как вы можете видеть,  укрепили орденский герб - на красном фоне белый мальтийский крест. Дворец стали называть "замок мальтийских рыцарей". По велению Павла Первого на территории дворцовой усадьбы были сооружены два храма: православная церковь и католическая капелла ордена мальтийских рыцарей. Так называемая  Мальтийская капелла. Здание Мальтийской капеллы возводилось по проекту архитектора Джакомо  Кваренги в стиле классицизма. Здесь хранились орденские драгоценности и кресло великого магистра. При жизни Павла Первого  в капелле регулярно проходили собрания ордена. В правление Александра Первого  прекратила свое существование российская ветвь мальтийского ордена. В наше время театр «Мальтийская капелла» считается одним из самых стильных и одновременно древних зданий в городе Санкт-Петербурге…

Двери распахнулись, и Симон вместе с туристами вошел внутрь.
Он увидел светлый просторный зал. Два ряда колонн поддерживали высокие арочные своды, расписанные фигурами ангелов и гирляндами роз. В центре купола на алом фоне сиял все тот же мальтийский крест. И юноше сразу вспомнился император Павел, а еще почему-то Патер.
- А про Пажеский Корпус экскурсовод ничего не сказала,  – подумал Симон. – Хотя, зачем иностранцам об этом знать? Они же на концерт притащились. А не на лекцию по истории России. Кстати, в свое время Павел Первый издал указ о том, что Санкт-Петербург становится столицей Мальтийского ордена. Любопытно, но этот указ до сих пор не отменён.

Тут  мысли юноши начали метаться между веком восемнадцатым и веком двадцатым. То он думал о Павле – самом романтичном императоре, то вспоминал Патера, окончившего этот самый Пажеский Корпус. То на ум приходили где-то прочитанные строчки о клятве мальтийских рыцарей:
«Ты не будешь лгать и останешься верен данному слову. Ты везде и повсюду будешь поборником справедливости и добра против несправедливости и зла. Ты будешь с уважением относиться к слабому, и сделаешься его защитником.

Ты будешь любить страну, в которой родился. Ты не отступишь перед врагом».
- Мда! Оба они на своем веку повидали много зла и несправедливости…- мысленно подытожил Симон. - А, чем, собственно, наше время отличается от тех далеких веков? Почти те же Фаберже, если разобраться… Хватает и войн, и революций, и прочих не менее трагических моментов. Как говорится, и мелкие неприятности могут отравить жизнь, если нет крупных. Вот какого «икса» я влип в историю? Ничего ведь плохого не делал – просто пел. Причем, не «Марсельезу». И не «Боже, царя храни». А всего лишь Визбора: «Вот прекрасная оценка наших бедствий на бегу: католическая церковь на высоком берегу». Так и ее спеть не дали…

  Тут юноша  припомнил веселую историю, связанную с этой песенкой, и едва не рассмеялся. Но сообразил – где он и кое-как сдержался. Иностранцы, тем временем, расселись по местам, и беглому певцу ничего не оставалось, как тоже занять место в зале и слушать концерт.

Медленно и плавно лилась органная мелодия. Симону казалось, что мощные аккорды уносят его куда-то ввысь, за пределы сводов капеллы. Туда, где над морем алеет закат, и догорающие облака похожи на золотые крылья. А потом мелодия менялась, и орган стенал, плакал и гремел, словно океан под ударами бури. И юноша ясно слышал хлопанье паруса на ветру, жалобный треск переборок и грохот разбивающихся о бушприт волн.
Но буря стихла. Последний аккорд рассыпался на тысячу легких звуков. Они накатили прибрежной волной и растаяли в воздухе.

Симон вздохнул, прощаясь с непрошеными воспоминаниям, поднял голову и увидел, как туристы, щелкая фотоаппаратами, потянулись к выходу из Капеллы.

- Как же мне отсюда выбраться? – подумал он.

  И вдруг заметил на каменном полу небольшой бумажный квадратик. Видимо, кто-то выронил входной билет, увлекшись процессом съемки.  Юноша быстро нагнулся и поднял этот «пропуск». Надо сказать, что по нему не только впускали на территорию Суворовского училища, но и выпускали тоже. Теперь надо было успеть сделать это в первых рядах – пока потерявший не хватился.

- Без бумажки ты – букашка, – пробормотал Симон и быстрым шагом пошел к проходной.

- Надеюсь, что на выходе из учебного заведения меня никто не ждет.

  Он благополучно просочился на улицу и огляделся.

- Ага! В Багдаде все спокойно! Это радует! Теперь надо где-нибудь погулять, потом вернуться в переход, и забрать гитару. И бегом домой! Хватит на сегодня приключений! Вот только по Садовой лучше не шататься, а свернуть куда-нибудь в сторонку. А еще лучше – зарулить в тихое заведение, где можно спокойно посидеть, а заодно и поесть. Помнится, в Апраксином переулке была какая-то не особо приметная «чебуречная» - или «шашлычная».  Впрочем, какая разница? Лишь бы ее не прикрыли, а то в свете грядущих событий всех «восточных гостей» из города стараются выдавить. Хотя я не очень понимаю смысл этого действа. Уж у них-то, наверняка, все документы в порядке! Это нам с Патером придется отсиживаться – ему в Репино, а мне – дома. Питер с Джимом тоже тихо смылись – от греха подальше. Рванули куда-то в теплые края  - очередную парусную регату консультировать. А мне, сироте, и сбежать некуда. Даже, если бы у меня случились лишние деньги, двух безлошадных, то есть, тьфу! – беспаспортных поющих Лизавета в пансионате не спрячет. Это насчет Патера ей всегда навстречу идут – ибо он ее муж. И достаточно известный музыкант. А я – кто? Блудный сын неведомого полка. И ненастоящий зять. Да, и что с меня взять? Правда, в заветном хостеле, я давно перечинил все, что мог. И там у меня иногда случается койко-место. Но к Свете без визитки не попасть – я на память ее телефон не помню. Ибо загулявшего туриста мне, по счастью, не так часто приходилось изображать. Впрочем, это были сравнительно тихие прежние времена. А сейчас у нас, увы, порядок пребывания в городе строго регламентирован. Даже Лизавета к себе на Ваську будет попадать исключительно по паспорту – ибо там Дворец Спорта неподалеку. Он, конечно, не «Зенит - Арена», но и там, наверняка, что-нибудь, замутят…