Лиза примчалась в город с первой электричкой. А Патер, промучившийся с новой балладой до утра, еле оторвал голову от подушки, чтобы открыть дверь.

- Ты чего это такой взъерошенный? – спросила она, целуя мужа.

  И подозрительно на него посмотрев, спросила:

- Пил?

- Нет – вздохнул он. – Музыку писал. А это, как ты знаешь, «вставляет» не хуже алкоголя. Проходи. Я попытаюсь включить голову, а ты – включи плиту и свари мне кофе. Пока я на себя ведро воды вылью.

  Лиза с сомнением покачала головой, но послушно отправилась на кухню. Потом они завтракали, точнее, завтракала она, а Патер потерянно сидел над тарелкой.

- Да что у вас тут случилось-то? Где Симон? И что ты нынче такого страшного сочинил, что сам не свой?

- Можно, я про юношу потом отчитаюсь? А балладу могу сейчас показать. Только кофе все-таки допью.

  Они прошли в комнату, и маэстро взял в руки гитару.

Кто-то вышел на мостки как на подмостки,
Кто развеяться пришёл, а кто согреться...
И постреливают немощные доски -
Да по сердцу, да по сердцу, да по сердцу...

Только я реветь белугою не буду,
Сколь бы други-гусляры ни голосили...

Догорают мои гусли-самогуды,
Да леса ещё найдутся по России!

Отсижу своё в чахоточном остроге,
Слажу новые - соборнее да звонче!
И пойду, покамест душу носят ноги,
Допевать всё то, что прежде не закончил...

А покуда, рвутся струны, а покуда,
Яро пламя, ако рана ножевая,
Догорают мои гусли-самогуды,
И корёжится в огне душа живая...

Лиза горестно ахнула. С тревогой вгляделась в бледное, измученное лицо мужа, ласково коснулась его щеки.
- Господи, Саша! Это потрясающе, конечно, но… Какой ужас! Какая боль! Что с тобой случилось? Откуда вдруг такое? Мы же, вроде бы, с тобой договорились, что в Прошлое ты  лазить не будешь.

- Это ты со мной договаривалась, а не с ним. Я не виноват.

- Ты Ларри вспомнил, да? Опять тебя гражданской войной накрыло?

- Хуже. Ирландией, – вздохнул он.

- Чем?!

- Моей родиной. И самой первой жизнью. Я об этой беде ни Ларри, ни тебе не рассказывал…
Патер собрался положить гитару на место, но его внезапно качнуло, и он едва не уронил инструмент. Лиза испуганно вскрикнула и бросилась к нему.

- Так, все! Хватит на сегодня музыки! И Прошлого – тоже хватит! Быстро лег и все забыл!

  Он попытался улыбнуться.

- Если у тебя получится доказать, что мы в Настоящем…

  Они поцеловались.

- Эх! – грустно сказала Лиза. – Такое впечатление, что мы друг друга вообще не знаем. Саша! Вернись ко мне! Где ты?

- Там, – вздохнул Патер. – Прости меня…

- Так, горе мое заморское, давай – рассказывай!

- Но ты сама сказала, что Прошлого на сегодня хватит.

- Значит, погорячилась. Говори, может легче станет.

  Он с сомнением покачал головой.

- Станет только хуже, причем – всем.

  Но потом все-таки начал говорить. Лиза слушала, кусала губы, и украдкой смахивала слезы.

- Бедный ты мой! – вздохнула она, когда он замолчал. – Я всегда думала, что самая тяжелая участь у воинов.

- Ага, а Поющие – всего лишь певчие птички. И у них беспечная перелетная жизнь.

- Но кольцо-то с королевской ручки не всякому полководцу перепадает. Куда оно делось, кстати?

- Не знаю. У меня тогда в памяти только две площади засело: одна, на которой лютню сожгли, а вторая, где нас с учителем били. И одна мысль – я никого не спас…

- Хм! «Никого»! Ты сейчас поставил знак равенства между инструментом и человеком. И они оба у тебя – одушевленное лицо!

Патер недоуменно воззрился на жену.
- Ну, конечно! У лютни или гитары такая же душа, как у нас с тобой. Поющая…

- Это у тебя – поющая. А я так – погулять вышла. Королям-то я не пела.

- Подумаешь! Между прочим, когда король или вельможа звали барда, то певец должен был спеть три различные песни. Если же барда ловил простой поселянин, то закон повелевал петь «до изнеможения», так как считалось, что народ должен стоять к барду гораздо ближе, нежели король и прочая знать…

- Занятно. Кстати, о поселянах. Ты про грядущий концерт в пансионате помнишь?

- Черт! Забыл. Как он некстати-то! Не уверен я совсем, что пребывая в столь растрепанных чувствах, я смогу выдать народу то, что он от меня ждет.

- Да уж! Если ты, чучело залетное, даже поцеловать меня толком не можешь. И это – не концерт на два часа, а всего-то – трехминутная шалость!

- Ты уверена? – улыбнулся Патер. – Сейчас проверим!
И, разом забыв про все горести, он с шутливым рычанием сгреб жену в объятия. Лиза засмеялась, отбиваясь, потом нежно прильнула к его губам…

Когда они смогли, наконец, оторваться друг от друга, прошло гораздо больше времени.

- Ну вот – так гораздо лучше! – сказала Лиза, поправляя волосы. – Жаль, что это восхитительное занятие придется прервать. Маргоша меня только до вечера отпустила. И  что-то мне подсказывает, что ты со мной не поедешь.

- Не поеду, – подтвердил Патер, судорожно соображая – надо ли рассказать про Симона, или – пока воздержаться?

- И что тогда с концертом делать?

- А давай  Маргошу к процессу подключим? Хватит ей за учебниками киснуть!

Гитару я тебе выдам.

- А что сам делать будешь? Сидеть дома?

- Ага. Есть, спать  и приходить в себя. Я даже ключ тебе могу отдать. Чтобы ты была уверена, что я никуда не денусь. Играть мне тут не на чем. Выходить из дома – незачем.

- Но я завтра вечером после концерта все равно вернусь!

- Лучше – послезавтра утром. Не надо в ночи по электричкам шататься.

- Хорошо, договорились. А теперь покорми меня чем-нибудь – и я побегу.

  Патер разогрел «волчий» супчик, сделал бутерброды – и, подперев щеку рукой, как незабвенная Марфа Васильевна, проследил, чтобы оголодавшая на казенных харчах  жена голодной из дома не ушла. Потом закрыл за ней дверь, лег на диван и уставился в потолок. Размышляя о том, что произнести слова – «Симон пропал», он так и не смог.

- Наверно, правильно, что я ничего ей не сказал, – подумал он. – Все равно дамы помочь ничем не смогут, а только мозг вынесут. Подожду до вечера – если юноша на звонки не отзовется, тогда и думать буду. А если мне все-таки приспичит отсюда выйти, я могу просто захлопнуть входную дверь. В конце концов, шел я сюда за гитарой, деньгами и браслетом. Инструмент я уже пристроил, деньги – в кармане лежат. Так что мне сталось только браслетом воспользоваться. Но это – чуть позже. Иногда самая срочная и важная вещь, которую нужно сделать - это хорошенько выспаться...

  И он провалился в сон.
На этот раз никакие кошмары его не мучали, поэтому через пару часов Патер очнулся на удивление бодрым и отдохнувшим. Правда, требовалось, сообразить – где он находится? Маэстро еще немного полежал с закрытыми глазами. Потом улыбнулся.

- Прямо-таки – картинка в интернете. «Ты – где? – Дома. – Да ты везде дома. Город – какой?» Или, как любила говаривать Ларри – «в своей ли я палатке?»

Попробую угадать. Я – в Репино? Или – в Петербурге? На - Невском? Или – на Ваське?

  В ответ на его вопрос, в вечернем полумраке комнаты раздался какой-то тихий шорох, переходящий в скрежет – словно кто-то попытался повернуть ключ в ржавом замке. Потом жалобно вскрикнула пружина, и что-то неуверенно звякнуло…

  Патер вскочил с постели. И уставился на часы. Стрелки дрогнули и медленно поползли по циферблату. Потом снова задумались и остановились.

- Что это значит? Дурацкий хроношторм, наконец, закончился – и часы ожили?

Впрочем, с полной уверенностью пока нельзя так сказать. Ладно, как говорится – подождем вашу мать!

  Он покидал постель в шкаф и устроился на диване так, чтобы с него можно было видеть хроноскаф. Но гадкий механизм опять замолчал.

- Эх! Хуже нет, чем ждать да догонять, – грустно бормотнул Патер. - Тогда уж буду «догоняться».

  Встал и полез в шкаф за убранным туда коньяком. Но, доставая бутылку, зацепил рукой несчастный альбом с фотографиями. Видимо, недавно уронивший его Симон, недостаточно хорошо засунул сей предмет на место.

Патер поднял рассыпавшиеся карточки. Глянул на знакомые лица.
 Вот - группа ротных командиров и офицеров, вот – юные воспитанники корпуса во время занятий верховой ездой, вот он сам сидит со своими товарищами на ступеньках Воронцовского дворца…

- Господи! Было ли это?! Где тот предвоенный Мир? И где – все?

  Ему вдруг показалось, что на молодых лицах тоже лежит печать «знания» своей судьбы, как на тех царских фотографиях с выставки. Он поспешно открыл бутылку и собрался сделать глоток. Но тут же вспомнил свой давний разговор с Ларри и, горько усмехнувшись, повторил ее слова:

- Не надо уподобляться господам комиссарам и пить из горла!

  Он сбегал на кухню, нашел бокал и вернулся.

- Мда! «Юные годы, счастливые дни, как вешние воды, промчались они». Впрочем, не так! Тютчев – это, скорее, лирика. А здесь - печаль: «Небесные полки смыкаются в колонны - навеки им стоять на дальнем рубеже. И мчат на помощь к ним лихие батальоны, пехотного полка, где нет меня уже». Светлая память вам, господа!

  Он вздохнул.

- Из стен императорского корпуса, всегда выходили бравые офицеры. Когда наступала для страны «черная година», гвардейские части становились участницами самых тяжелых боев. И бывшие пажи – некогда танцоры, гуляки и дуэлянты, шли под вражескими пулями впереди своих солдат…А символика Мальтийского ордена и Пажеского корпуса странным образом слились воедино. Ко дню выпуска все ученики  заказывали себе специальные кольца, на которых изображался белый мальтийский крест - между собой мы называли его «четыре ласточкиных хвоста». Наружная часть кольца была изготовлена из стали, внутренняя из золота, что соответствовало мальтийскому лозунгу: «Ты будешь твёрд как сталь и чист как золото». Это позволяло пажам - выпускникам разных лет узнавать друг друга.

  Патер припомнил выпускной бал в честь окончания Корпуса, и улыбнулся.

- Все было традиционно - много алкоголя, громких песен - непременно хором! и «легкий» мордобой. Девушки на такие вечера поначалу не допускались, но в наше время строгих запретов уже не было. На том балу я встретил Ларри.

И весьма скоропостижно на ней женился. Мы были молоды, счастливы, жизнь казалась нам прекрасной и бесконечной. Но потом случилась Первая Мировая, плавно перешедшая в Гражданскую войну. И все закончилось грязным подвалом в проклятой Багреевке…

  Он залпом допил коньяк и грустно произнес:

- Как там, у незабвенного Ушакова? «Они горячими устами прижались к льдистому окну, иную видят над снегами неугомонную страну… Эх! Где теперь – та Россия?! Где – Настя? И, кстати, где мое кольцо?

  Патер задумался. Вспомнить в деталях то, что происходило почти сто лет тому назад, было сложно. Особенно, если учесть, что в Крым он с женой отбыл

достаточно внезапно. Он нахмурился.

- Неужели, я и это кольцо пролюбил? Или  все-таки где-то спрятал?

  Он собрал в альбом старые фотографии, убрал их в шкаф и огляделся.

- Было же здесь какое-то «тайное место»!

  Потом укоризненно покосился на портрет, висевший над письменным столом.

Нежный овал лица, маленькая шляпка и кружевное платье. Чуть насмешливый взгляд, притаившиеся в уголках рта смешинки. Отчаянная пиратка Ларри – на несколько лет притворившаяся хрупкой Настей…

 - Могла бы, и подсказать, дорогая! – буркнул Патер, напряженно вглядываясь в знакомые черты.

  Конечно, можно было бы связаться с бывшей женой с помощью браслета.

Патер даже вынул его из кармана и положил на стол. Но представил, какой речью разразится Ларри, если он побеспокоит ее по столь пустячному поводу! Этот вид связи существовал исключительно для тех случаев, когда срочно требовалось «свистать всех наверх»! Точнее, вниз. Ибо в Верхнем Мире пребывали на данный момент только Вальтер и Командор. Павел, Патер и Симон – давно были внизу, а Ларри – вообще, непонятно где…

- Ты никогда не отличался умом и сообразительностью, Рудигер Патер, – вдруг прозвенел  у него в мозгу насмешливый  голос. – Как ты, дурачина, можешь со мной связаться, если свой браслет я отдала Павлу?

- Стой! – заорал он. – Не пропадай! Скажи, где кольцо?

- Под каминной полкой, чучело бестолковое!

  Ему показалось - или невидимая женская рука, действительно, растрепала ему волосы? Нет, скорее всего, это был просто сквозняк. Музыкант тряхнул головой и хлопнул себя по лбу.

- И, правда, чучело! Как же я мог забыть!

  Патер кинулся к камину и зашарил по боковой стенке. Где-то рядом с полкой должен был быть кирпич, скрывавший потайную нишу. Он с трудом просунул руку в темное отверстие  и нащупал в нем резную шкатулку. Поспешно достал, открыл  и высыпал ее содержимое на диван. Лунный луч, скользнувший в раскрытое окно, непостижимым образом добрался до угла комнаты, и осветил горку украшений, среди которых матово блеснули сталь и золото.

- «MON DIEU MON ROI MA DAME», - выдохнул бывший паж.

  И надел кольцо на палец. В этот самый миг зеленые камешки на браслете начали призывно мигать…