Гостевой концерт я слушала из-за сцены - лежа на чьей-то пенке и укрытая  курткой Гэндальфа. Все почему-то чувствовали себя немного виноватыми в том, что слишком внезапно загнали меня на сцену. И в том, что она меня так напугала. И теперь усиленно опекали.

Почему-то вспомнилось, как человека порой учат плавать – бросая в воду. Вот и меня так бросили, только не в воду, а в творчество – свое и чужое. А я оказалась не слишком к этому готова. Пятнадцать лет – самый дурацкий возраст. Те, кому десять, еще ничего не боятся, а те, кому двадцать – уже. И только бедные подростки – со своими тараканами в голове, реагируют на обычные вещи весьма необычным образом. Хотя с другой стороны, не начни я тут в обмороки падать, с такими  людьми я бы близко не познакомилась. Потому, что просто постеснялась бы к ним подойти. И только смотрела бы на них издалека, как восторженная дура. А теперь могу разговаривать с ними, как товарищ по цеху. Дурой я, конечно, от этого быть не перестаю, но им-то об этом знать не обязательно!

Я улыбнулась своим мыслям и уже собралась вернуть Гэндальфу куртку и отползти на стоянку, как на сцену позвали Симона.

- Тут Маргоша пела о море. Я, пожалуй, продолжу эту тему. Может, кому-то из вас песня покажется знакомой. Ее тут часто пели, правда, лет двадцать тому назад.

- Но как все просто было, как просто!
 Мы изменились вроде бы к месту:
 У нас судьба была – идти к осту,
 А мы зачем-то побрели к весту.
 Ах, как шторма сносили мы гордо,
 И штилевому не дались зуду,
 Да только курс проложен был к норду,
 А мы – трухнули, и – пошли к зюйду.

 Легко судить, когда багаж нажит,
 А здесь, напротив, багажом – ветер,
 И обтрепались паруса наши,
 И нет надежд. Надежды все – в нетях.
 И как же просто было и – глупо
 Вернуться в точку, где маршрут начат!
 Всех богов бранили мы грубо
 И все моря. А вот теперь – плачем…

- Хорошие песни писал Валька – вздохнул кто-то в темноте у меня за спиной. – Раз их до сих пор поют…

Я согласно кивнула, и подумала о том, что непременно расспрошу Симона хотя бы о Вальтере.

  А потом мы все вернулись на стоянку. Ужинать, пить бесконечный чай, и, конечно же, петь.

- А давайте, что-нибудь военное вспомним, – сказала Лизавета. – День Победы скоро.

  И мы вспомнили. И «Синий платочек», и «Случайный вальс», и «Темную ночь». Мэтры одобрительно поглядывали на нас с Симоном. Удивляясь тому, что все слова знаем.

- А молодежь-то у нас ничего! – одобрительно улыбнулся «клетчатый дяденька» - правильная. Все песни о войне знают.

Мы только плечами пожали.

- Кто ж об этой войне не знает? – сказал Симон  и потянулся к гитаре. – Я и про другую спеть  могу.

- Я рисую кораблик на гранёном стакане,
По росистой поверхности пальцем скользя...
Я оставил глаза свои в Афганистане,
Я рисую теперь то, что видеть нельзя:

Проплывает кораблик гранёной дорогой,
Мачты горьким изломом отражая в вине.
Забери меня, маленький, только память - не трогай,
Я же помню тебя, я же был на войне!

Я же вижу тебя - я не слеп, я же вижу,
Как ты рвёшься ко мне, как ты хочешь помочь.
И как тельце худое волны жадные лижут,
Опуская тебя в безнадёжную ночь...

Проступает сквозь дым лик печального бога -
Я забыл про него, я живьём был в аду,
Я теперь вижу небо  - другие не могут,
Я теперь, умерев, на него попаду.

 - Опять Валька? – спросила Лизавета.
 Симон кивнул.
– Я много его песен пою.
- А сам не пишешь? Мальчишки любят про войну писать.
Симон отрицательно покачал головой.
 – Нет. О войне и так все сказано.
- Не все! – внезапно сказала я, удивляясь своей наглости. И со вздохом взяла в руки инструмент.
– Только эта песня у меня еще совсем «сырая».

- Ты пока не знаешь тоски - печали потому, что лето еще вначале.
И за Бугом танки не заурчали - как разбуженные коты.
И живешь ты в солнечном теплом мире вместе с мамой в прежней своей квартире.
Ты кудряв. и года тебе - четыре. И боишься лишь темноты.
Твой красивый город зовется Гродно. И гулять в нем можно куда угодно.
А под кручей Неман течет свободно. и над ним облака видней.
У тебя есть подружки - Рахель и Дора. На столе у деда раскрыта Тора.
И война начнется еще не скоро - через целых пятнадцать дней…

  Я пела, вспоминая этот уютный, почти средневековый город и серое здание синагоги, у которой меня накрыло каким-то первобытным ужасом. Лестницу, которую немцы заставили выложить из могильных плит старого еврейского кладбища. Древний тополь на месте бывшего гетто. Фотографию детишек в маленьком музее –  малышей, не доживших до Победы.
Пела, еще путаясь в аккордах, но вдохновенно выговаривая слова. Потому, что та фотография все еще стояла у меня перед глазами…

Когда я закончила, вокруг нашего костра еще долго стояла тишина.

- У тебя там кто-то погиб? – наконец спросила Лизавета.
Я помотала головой.
- Нет. Я же русская. Просто там я прочувствовала цену нашей Победы.

 Никого даже не удивило слово «нашей», сказанное пятнадцатилетней пигалицей.

- Вот это ты и будешь петь в финале! – сказал Гэндальф, все еще растерянно и достаточно удивленно разглядывая меня. – С аккордами разберемся. Утром подойдешь ко мне. А сейчас – спать! После такого даже мне сказать нечего…

 Но ложиться спать мы с Симоном не торопились. Потому что, кроме дел фестивальных,  у нас были свои – таинственные.

  Я не просто заметила, а буквально всей кожей почувствовала, какая тишина опустилась в эту ночь на весь бардовский лагерь. Нигде  не было слышно эха голосов, ветер улегся, и даже сверчки в траве примолкли.
Тишина, огромная, как Вечность, окружила нас с Симоном. Мы стояли на берегу, замерев, в паре шагов друг от друга. Над озером беззвучно кружились клочья тумана, свиваясь в призрачные спирали. Луна вынырнула из облака, и светлые волосы Симона казались серебряными в ее сиянии.

Я все еще не могла вымолвить ни слова. Мне казалось, будто что-то громадное и таинственное подступило к нам вплотную. И  если я сейчас сделаю шаг, скажу что-то, моя жизнь  никогда уже не будет прежней. Но понимала, что молчать больше нельзя. Надо либо бежать, либо смело броситься навстречу этому  неведомому. А я и так в жизни слишком много убегала и пряталась. Как там, в песне-то было?  Глупо вернуться в точку, где маршрут начат!

И, приняв решение, я резко шагнула вперед. Одновременно со мной, то же движение сделал Симон. Мы чуть не столкнулись лбами. Несмотря на всю серьезность ситуации, я хихикнула. Симон подхватил меня за руку.

- Знаешь, давай лучше присядем. Ты сегодня так и норовишь куда-нибудь свалиться.

 Мы сели на знакомое бревно.  Прежнее тревожно-томительное чувство охватило меня. Вот сейчас спрошу, и тогда…

- Спрашивай! – Симон сказал это почти требовательно.

 И у меня, без раздумий, вырвалось:
- Кто такой Вальтер?

  Симон помолчал секунду.

- Менестрель. Волшебник. Пират. Капитан корабля «Летучий голландец»

  Так. Спасибо. Объяснил, называется! От такого ответа, моя бедная голова совсем пошла кругом. Ладно, продолжим беседу, авось, потом что-то прояснится.

- Это с ним ты разговаривал вчера на рассвете?
- Да.
И тут меня прорвало:
- Как?! Каким образом ты мог с ним разговаривать, если сам сказал, что его НЕТ? Целых двадцать лет! И что за штуку ты тогда спрятал в карман? И кто такая - Ларри? А Командор?! Да кто ты сам-то, в конце концов?! Что вообще происходит, черт побери?!

От  моего напора Симон немного опешил.
- Тише, тише, успокойся!  Я все тебе расскажу.

  Он опустил руку в карман и достал ту самую серебристую штуку, которую я успела заметить на рассвете. Это действительно оказался браслет. Зеленоватые камушки холодно поблескивали при свете луны.

- Смотри, этот браслет – передатчик. Стоит только потереть камушки  и мысленно позвать человека, с которым хочешь связаться - он откликнется на твой зов… даже, если он не на Земле.

- Если не на Земле… А где? – шепотом спросила я. - На другой  планете?
- Нет, – Симон опустил голову. – Даже если он… ушел навсегда из этой жизни. Он откликнется, будь он в Отражениях или в Небесном лесу.

  Что такое «Отражения» я не очень поняла. А вот фраза про Небесный лес буквально заставила меня подпрыгнуть на месте. Совсем недавно, я перечитывала «Хроники Нарнии», и там как раз был описан Лес Между Мирами.

- Небесный Лес – это такой параллельный мир, откуда можно попасть в другие миры?
- Небесный Лес… - взгляд Симона стал мечтательным. – Это такое чудесное место, куда попадают души лучших… в общем,  самых  лучших людей. Там красиво, кругом цветы, деревья-великаны, много озер… Вальтер одно время жил там.
- Погоди, как - жил?  Ты же сказал, там – души?
- Душа иногда материальна. Валька погиб на Земле. А потом поднялся в Небесный Лес. Там я с ним и познакомился. Это он научил меня играть на гитаре.

Царица Небесная!  Познакомился?!  Так Симон, вроде, на призрака не похож.
Лес, души, волшебники… Боже, помоги моей бедной крыше!
Но через всю эту кашу в мыслях, ко мне постепенно приходило понимание: сейчас я узнаю такое о настоящем устройстве нашего мира, о чем не рассказано ни в одной фантастической книге.
Ну, и отлично. Всегда мечтала!

- А кто такой Командор?
- Очень хороший и добрый человек! Он тоже бард. А теперь он вроде как Хранитель Небесного Леса. Стал им после того, как Вальтер принял командование кораблем «Летучий Голландец».
- Стоп! «Летучий голландец» - это что тот самый?
- Да! Тот самый.
- А…это ж был пиратский корабль?
- Был пиратский. А теперь Вальтер сражается со злом на просторах морей и океанов иных миров.

Я вздохнула. Звучало это здорово, что ни говори! Особенно для моей «дурацкой романтичной натуры».

- Я по песням, которые ты пел, уже поняла - каким Вальтер был человеком! Даже жалко, что я с ним не была знакома и никогда уже не буду.

Симон бросил на меня быстрый взгляд. Хотел что-то сказать, но промолчал.

 И я снова спросила:
- Ну, а кто такая Ларри?

Симон опустил голову. Видно было, что он изо всех сил пытается овладеть собой.

- Ларри… - голос Симона звучал немного сдавленно. Она была … лучшая! Из всех, кого я знал! Сильная, добрая, отчаянно смелая! А еще – несчастная… и очень одинокая. Только это она никому не показывала. Разве что Командору.
- Почему ты сказал, что я похожа на нее?
- Когда ты пела, у тебя было такое лицо, как у Ларри, когда она бросала вызов самой Смерти  или шла в неравный бой, защищая тех, кого любит.

Мне стало жутко (еще бы – бросить вызов Смерти!), но и приятно одновременно. И я попросила шепотом:
- Расскажи мне о ней.
Симон покачал головой.
- Это был бы очень долгий рассказ. В общем, когда-то очень-очень давно Ларри полюбила одного менестреля.  И, чтобы спасти его душу, согласилась стать капитаном «Хроноворота». В чем-то сказочного корабля – хотя пушки на нем были вполне настоящими. Четыреста лет она с командой скиталась по морям, штопала Время и сражалась с Силами Зла.
- А менестрель?
- Вот тут сложная история. Понимаешь, они встречали друг друга снова и снова, в разных временах, под разными именами. Но всегда случалась какая-то страшная беда, которая разводила их. Они погибали, чтобы воскреснуть в другом времени, встретиться на краткий миг  и вновь расстаться.  Они любили друг друга, но не могли быть вместе.

  Я кивнула.  Эта часть истории показалась мне самой понятной. Сразу вспомнилась любимая песня из фильма «31 июня»: «И все ж тебя я ищу по свету среди чужих пространств и веков»

- А что потом?
Симон глубоко вздохнул.
- Их любовь не выдержала таких испытаний. Менестрель покинул Ларри.
Тут у меня на глаза навернулись слезы. Ох, ну почему жизнь такая несправедливая!
- Что же было дальше?
- Ларри вместе с верной командой уничтожила Корабль Карателей, грозивших погубить весь мир.  Встретила новую любовь… - голос Симона стал совсем глухим. – И погибла в бою, спасая того, кого любила.
Мне уже хотелось реветь в голос. Но Симон продолжал.
- Ты хотела знать, кто я? Так вот: мое настоящее имя – Шмуль…

И Симон, то есть Шмуль рассказал мне все.
Как он четыреста лет назад был «крысенышем» на пиратском судне и погиб в бою. Как долго блуждал по Отражениям, а потом стал прислугой в «Приюте», когда попал в Верхний Мир. О том, что только Ларри отнеслась к нему по-человечески, увидела живую душу в забитом мальчишке и забрала из таверны в Небесный Лес, где Шмуль познакомился с Вальтером и Командором.

 И на протяжении всего рассказа Симона-Шмуля в моей окончательно замороченной голове все-таки выстроилась более-менее четкая картина некоего  странного фантастического мира.

Где есть Отражения – место обитания неприкаянных душ. Небесный лес, две Лестницы – Черная, ведущая в неведомые Верхние миры, и Белая, соединяющая наш, Нижний мир, с Небесным Лесом.  И главное – Приют – таверна на стыке миров,  куда могут прийти люди из земного мира, чтобы встретить тех, кто рано и нелепо ушел из жизни. Этот Приют, оказывается, тоже построила Ларри.

В общем, картина такого мира мне понравилась. И главное, она вполне совпадала с Теорией Великого Кристалла, так подробно описанной в книгах любимого мною писателя, тоже, между прочим, Командора.

- А кого ты собирался найти?

- Я должен был отыскать менестреля. Его зовут Рудигер Патер. Понимаешь, он пропал почти сразу после Последней Битвы. И не отзывается на зов зеленых камешков.
- Может быть, он просто куда-то уехал? Найдется! Что ты так переживаешь?
- Потому что я боюсь за него. Я знаю, он винит себя за все, что произошло с Ларри, за то, что не уберег ни их любовь, ни ее саму.  А я… очень благодарен Патеру за все, что он для меня сделал, за его песни.  И тоже себе не прощу, если с ним что-то случится!

 Я подумала, что раз этот самый… как его там… Патер не смог уберечь свою любовь, то так ему и надо!  Но вслух  ничего не сказала. Шмуль действительно выглядел очень расстроенным и встревоженным.

Тем временем звезды на темном небе побледнели и стали гаснуть, на горизонте зажглась тоненькая полоска зари. Туман над спящим озером уже не клубился отдельными струйками, а понимался плотною белесою стеной.

Ох, ничего себе! Сколько ж часов мы проговорили?

Шмуль поежился от предрассветной сырости, тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли, и решительно сказал мне:

- Ну вот, я рассказал тебе все. Или почти все. А теперь твоя очередь. Откуда у тебя эта пуговица?
- Наверно, от Повелителя Часов, - вздохнула я.
И рассказала Симону  всю историю со странной встречей в автобусе и тем контрактом, который  явно поторопилась подписать.

- И я вышла на две остановки раньше, плохо понимая, что произошло. Я бы решила, что мне все это приснилось, что я просто задремала в автобусе по дороге домой. Но ведь часы пропали! А вчера в моем кармане вдруг оказалась эта пуговица…

 На протяжении всего рассказа Шмуль ерзал на месте, то и дело вскакивал, порываясь мне что-то сказать. Вот и сейчас он вскочил, взъерошил волосы, забегал по берегу, бормоча  какие-то слова на непонятном мне языке.

- Так вот значит, как! Ну, Повелитель…! Нашел с кем связаться старый… черт!

 Он явно хотел сказать какое-то другое, совсем не литературное слово.

Я растерянно хлопала глазами, медленно понимая, что вляпалась во что-то гораздо более серьезное, чем казалось мне раньше.
- Шмуль, а ты его знаешь?
- Лично – нет. Но наслышан… весьма. Мне о нем Вальтер рассказывал.
- А кто он вообще? Он – из этих… из Темных Сил?
- Трудно сказать. Во всяком случае, он утверждает, что когда наша Вселенная только была создана, его призвали  хранить Время. Следить, чтобы прошлое, будущее и настоящее, не путалось в один клубок, чтобы день сменялся ночью и так далее. Не знаю, насколько ему можно верить.  В любом случае, потом появилась Ларри со своим «Хроноворотом» и ключами Времени. И он оказался не у дел… Говорят, что он, в общем, не злой, но…черствый и  равнодушный. И ему часто бывает скучно. Тогда он принимает человеческий облик и приходит на Землю,  чтобы общаться с людьми и  делать им странные предложения – вот как тебе, например. А в  основе всех его «забав» и экспериментов лежит скучный вопрос: «Что выйдет, если я сделаю так?»

  Я помолчала, переваривая информацию. Хорошо, конечно, что этот Повелитель – не злой. Но, кажется, я зря с ним связалась, ох, зря! Хотя, не подпиши, я этот контракт, не решилась бы поехать на фестиваль, а значит, не встретила бы Шмуля и других хороших людей. Эх, да что там! Как говорит, моя бабушка: «Если жизнь подсовывает тебе кислый лимон, сделай из него лимонад!» Пока все складывается так интересно и волшебно, что я ни о чем не жалею.